«Император убил моего чжицзи».
Нет, для него родственная душа давно умерла. Человек, против которого он послал принца Чжунхуа, был мучителем, запершим его в клетку, и только.
Тогда в чем дело? Ему что, стыдно?!
Погода все хуже, в ворота валят и валят лесные твари, а он, хозяин земель, нашел время стыдиться и тосковать!
– Хватит, – пробормотал Сун Цзиюй. У него и правда было что сказать, и вечность не понадобилась бы.
Он присел на край постели, приложил ладони к холодным вискам Ху Мэнцзы, ожидая, что провалится в его сон, но ничего не произошло.
– Чертов тигр, – процедил он и коснулся губами шрама, отдавая свою ци.
– Жэньчжи… Сяо Хуа… – зашептало вокруг. Словно сон пролился в реальность: кровь на полу и стенах, мертвецы, раскинувшиеся среди палой листвы… Сун Цзиюй никогда не видел, как умирают духи. Неужели Ху Мэнцзы так плох, что стирается граница между ним и миром?
Тот вдруг застонал, хмурясь, затрепетали веки.
– Вернись ко мне, – Сун Цзиюй прижался лбом к его лбу. – Я твой чангуй, или ты забыл?
Золотистые глаза приоткрылись.
– Нет… Я должен тебя отпустить… – прошептал Ху Мэнцзы. – Я держу тебя тут… Как он держал меня… Пора признать.
Сун Цзиюй обхватил ладонями его лицо. Что за идиот! Какое вообще тут сходство?!
– Очнись! Лао Ху, очнись! Ты нужен мне здесь, слышишь? Шаньюань… – непривычное имя скатилось с языка с запинкой.
– Я должен тебя отпустить… Это из-за меня…
– Нет! – Сун Цзиюй тряхнул его. – У тебя есть долг, Ху Мэнцзы! Лес умирает, все твои подданные сбежались искать твоей защиты, а ты страдаешь о глупостях… Ты, безответственный, самодовольный тигр! Сравниваешь себя с императором? Ты так и не смог мной завладеть, помнишь? Пожелай я уйти, давно сразился бы с тобой и утащил в Ад!
Вот теперь лао Ху открыл глаза.
– Страдаю о глупостях… – пересохшие губы растянулись в улыбке. – Ты не глупость… А я должен ответить за свои грехи. Я думал… защищать Хэ Ланя достаточно. Какой же я трус. Десяти жизней не хватит, чтобы искупить… Я виноват перед всеми вами.
У Сун Цзиюя сжалось сердце. Золотые глаза Ху Мэнцзы потускнели, в них совсем не было воли к жизни – он принял решение и следовал ему.
Словно в ответ на эти слова мир потемнел, вокруг сделалось холодно, будто осенний полумрак сменился зимней ночью.
– Недолго мне пришлось ждать, – проскрипело позади. Сун Цзиюй резко обернулся и увидел посланника смерти.
– Вы оба… – прохрипела знакомая белая маска с вываленным, как у висельника, языком. – Я возьму обоих. Приказ…
– Нет, – Сун Цзиюй загородил Ху Мэнцзы. – Уходи. Я еще не готов, а он тем более.
Откуда-то из утробы Белого посланника послышался смешок.
– «Я не готов»… Сколько раз я это слышал… Но впервые вижу, чтоб чангуй не хотел уходить… Что это значит?
– Этот тигр не собирается умирать, просто придуривается, – сквозь зубы процедил Сун Цзиюй и безжалостно ткнул Ху Мэнцзы в бедро.
Тот слабо рассмеялся.
– Хочешь… обмануть смерть! Уважаемый посланник, мой чангуй… не понимает, что для него лучше. Он не знает, что такое жить для себя… умеет жить только по правилам… Его поставили защищать местных жителей, вот он и…
Сун Цзиюй хотел возмутиться… и не смог. Часть его кричала: «Не время сейчас об этом!», но хладнокровный голос внутри, похожий на голос Лун-гэ, тихо, но настойчиво спрашивал и спрашивал: «Зачем?»
«Жизнь» чангуя противоестественна, хозяин его – падший, коварный дух, и остальные твари в этом лесу не лучше. То, что их беды трогают его сердце, – просто слабость. Жить по правилам – значит отвернуться от всего этого. Очиститься. Разве не так?
– Верно… – прохрипел над ухом Белый посланник, словно подслушав его мысли. – Ступи на путь перерождения и в следующей жизни станешь бодхисаттвой… А хушэнь… в Аду искупит свои грехи… и однажды родится обычным тигром.
Сун Цзиюй резко обернулся.
– А все, кто прячется сейчас в поместье? А люди, которые пострадают, если обвалится горная дорога? Ты их смерти хочешь? Точно ли ты посланник Ада, а не демон?
Белый посланник не шевельнулся.
– Чангуй… Однажды все умрут. Даже мятежный дух императора Чжун-ди вернется в Преисподнюю. Раньше или позже… что мне за дело? Но когда это случится… мы с Черным посланником примем его снова. Как принимаем всех.
«Что мне за дело?»
Где-то сойдет оползень. Где-то злые духи истребят духов лесных. Богатые будут наживаться на бедных, одни люди будут мучить других. Все это было, все это будет…
«Что мне за дело?»
Он взглянул на Ху Мэнцзы. Лао Ху… Шаньюань… Золото заката и зеленая тьма чащи, грохот водопадов и тишина озер. Аромат вина, соловьиная песня, далекий смех и стрекот сверчков…
Зима в его владениях, должно быть, звенящая и серебряная, бодрящая морозом. А весна – кружит голову, как лучшее вино. Уйти… и не увидеть их?
– Один придворный поэт сказал… – Сун Цзиюй сжал кулаки. – «Закрою глаза: только сердце мне истину скажет».
– Слова, слова…
– Да. Раньше я сам думал, что это просто вычурные слова, – он крепко взял Ху Мэнцзы за ворот. – Шаньюань. Я хочу, чтобы ты жил. Ты собирался показать мне пещеры. Отправиться с лисами собирать ягоды.
Ху Мэнцзы приподнялся на локте, подаваясь за ним.
– А ты… все еще хочешь этого? – прошелестел он. – После всего… что увидел? Я убийца… и предатель… трус…
– Я видел кошмар того, кто век мучается виной. Но это был просто сон о прошлом, – он вспомнил видение о Лун-гэ на болоте, и сердце защемило. – А наяву мастер Бао, Ли Пятый, Хэ Лань, Сяньфэн… Целый город, целый лес нуждаются в тебе. Может, они заслуживают защитников благородных… Но у них есть только мы.
Он вздохнул и дернул ворот сильнее, почувствовав, что щекам стало жарко.
– Что я тут распинаюсь! Ху Шаньюань, если ты сейчас же не встанешь, клянусь, я найду тебя в следующем перерождении, и в следующем, и никогда не дам тебе покоя! Неужто тебе наплевать на меня и на своих подданных? Никогда не поверю!
Поблекшие было глаза вновь вспыхнули золотом. Ху Мэнцзы с трудом сел. Под его взглядом Белый посланник отступил на шаг, цепь повисла в его руке.
– Мой чангуй такой глупый… пожил со мной… а все думает, что его господину не наплевать на всех этих лис и зайцев… – Ху Мэнцзы обернулся к Сун Цзиюю. – Хорошо… если надо притвориться неравнодушным, чтобы тебе понравиться… Благороднейший Ху Мэнцзы готов попробовать…
Сун Цзиюй захотелось его ударить. Или посмеяться, сказать какую-нибудь колкость в ответ. «Возможно, так всегда и будет», – мельком подумал он.
– Поднимай свой полосатый зад, госпожа Ху Шаньнян сказала, ты здоров!
Белый посланник зашипел, словно капля воды, упавшая на раскаленный камень.
– Я всегда рядом… – прохрипел он и исчез. С ним исчезли кровавые видения, затих голос, все повторявший имена.
– Терпеливый ублюдок, – Ху Мэнцзы прикрыл глаза ладонью. – Дело свое знает…
– Вставай, – Сун Цзиюй взял его за руку. – У нас тоже много дел.
Лао Ху сжал его ладонь, но вполовину не так крепко, как обычно.
– Я уже много сделал, даже почти встал… Неужели не заслужил поцелуй?
Сун Цзиюй со вздохом наклонился к нему… и легонько боднул лбом в розовеющую полоску на месте раны.
– Ах! – Ху Мэнцзы схватился за лоб. – Какое коварство!
– Пока что не за что тебя награждать. Сперва оденься, поешь и успокой своих подданных, – Сун Цзиюй похлопал его по плечу. – Потом я оценю твои заслуги.
Глава 24
Ураган стих на время, но холодный ветер задувал во все щели, тоненько ныл, теребя бумагу перегородок. К тому времени, как Ху Мэнцзы доел куриную тушку вместе с костями и занялся ленивым обсасыванием лапки, пошел дождь. Попадавшие под него лисы взвизгивали тоненько и немедленно убегали, будто вода обжигала их. Сун Цзиюй вышел на террасу, подставил руку и тут же отдернул – на ладони осталось маленькое красное пятнышко.
– Ядовитый дождь идет из-за дракона или из-за твоей лени? – холодно спросил он.
Ху Мэнцзы в ответ лишь сладко потянулся. Впрочем, стоило отдать ему должное: даже во время трапезы он ни на мгновение не отвлекся от книги мастера Бао.
– Все ясно, – заявил он, прожевав куриную лапу вместе с коготками.
Сун Цзиюю ничего ясно не было, и бездействие его томило. К тому же его сильно беспокоил сам мастер Бао. Куда он ушел? Не погибнет ли один?
– Донеси же до жалкого смертного свои выводы, о великий горный дух! – раздраженно сказал он.
– Сперва пусть мой чангуй меня причешет, – Ху Мэнцзы улыбнулся. – Праздность тебя убивает, не правда ли? И все привык делать быстро… Неужели ты и в весенних играх таков?
Сун Цзиюй стиснул зубы. Нашел время для шуток… И как будто забыл, что недавно еще жаждал смерти. Где же его смирение? Где его вина?
– Почему ты так равнодушен к чужим страданиям, лао Ху?
– Разве ты не видел моих снов? – Ху Мэнцзы взглянул на него устало, и Сун Цзиюй понял вдруг, что тот попросту храбрится, заговаривает зубы. Способен ли он вообще подняться с постели? – Мои страдания, чужие… Что толку относиться к ним серьезно? Дрессированный тигр, ха-ха! Жэньчжи велел завести таких при дворе. Мы все очень смеялись, глядя на их выходки.
Сун Цзиюй покачал головой:
– Мне трудно бездействовать. Скажи хотя бы, чего мы ждем?
– Для начала… где Бао Кэцин?
– Я не знаю, – Сун Цзиюй оглянулся в поисках гребня. – Я думаю, он захотел вернуться домой, но надеюсь, что он останется.
– Пусть, – Ху Мэнцзы отвернулся, за упавшими на лицо прядями не видно было выражения глаз. – На его месте я бы убил предателя. А он всего лишь ушел. Это, пожалуй, высшая милость… А какую кару ты бы мне назначил, магистрат?
Гребень наконец нашелся. Сун Цзиюй присел на край постели.
– Это простой вопрос, – тихо сказал он, едва касаясь спутанных волос. – За государственную измену полагается истребление девяти поколений.
– Значит, ты думаешь, что я сильнее всего провинился перед Жэньчжи? – голос Ху Мэнцзы дрогнул. – Не перед сяо Хуа? Не перед остальными Вэями? Не перед Кэцином и всеми невиновными? Лишь Жэньчжи имеет право требовать справедливости?!