– Я… подданный истинного Сына Неба… чиновник третьего ранга Сун Цзиюй, магистрат Чжунчэна… объявляю Вэй Жэньчжи… мятежником! – о, сейчас он чувствовал себя более чем живым, задыхался совершенно по-настоящему. – Ты… лишился Небесного Мандата, подданный Вэй, твоя печать разбита… ты… предстанешь перед судом владыки Ада, как и все твои пособники… А также весь род до девятого колена…
Изогнувшись, он ударил императора ногой, пытаясь хотя бы выиграть время, отвлечь его от лао Ху и мастера Бао.
Он ни на что не надеялся, но корень, державший его, хрупнул вдруг и рассыпался в пыль.
– Что?! – проскрипела мумия. – Как это во…
Тучи бежали по небу быстрее, истончались, светлели – то тут, то там прорывались между ними, как острия копий, рассветные лучи.
Мастер Бао взлетел, целясь в другой корень, уже ползущий к Сун Цзиюю, но его меч лишь звякнул о твердую кору.
И вправду, как…
Но думать было некогда. Ветви и корни снова ринулись к нему, беспощадные, как острые пики; и не только к нему: к мастеру Бао, к лежащему на земле Ху Мэнцзы…
«Не отвлекайся, – сказал он себе. – Если ты еще здесь – значит, он жив».
Снова взревел в небе дракон, но рев этот был иным. Яростным. Торжествующим. Змей обрушился с небес… но в этот раз – на императора, когтя и перекусывая змеящиеся ветви.
– Проклятый тиран! Отнял тело сокровища, наследного принца! Украл мою Жемчужинку! Не бывать тебе его названым отцом! Не бывать тебе моим господином! Бей его, чангуй Сун! Но потом я и с тобой, и с твоим котом разбе…
Сун Цзиюй бросился вперед. Он уворачивался, рубил, снова уворачивался, опять рубил – и узловатые ветви рассыпались пылью, и призрачный император, иссохшая мумия, был все ближе и ближе…
Он вдруг увидел глаза Вэй Жэньчжи, смотрящие на него в упор. Ничего от больших живых и блестящих глаз юного принца, то вспыхивающих смехом, то зажигающихся любопытством, – зеленые болотные огни в провалившихся глазницах.
А в них – страх.
– Боишься? – прошипел Сун Цзиюй. Голос его дрожал от напряжения, становясь все громче. – Ты не боялся мучить лао Ху! Ты не боялся убивать невиновных! Рушить Чжунчэн! Брать силу из чужих страданий! Только со слабыми ты силен! Ты трус, Вэй Жэньчжи!
Он рванулся вперед и вонзил клинок прямо во впалую грудь, глубоко, по самую рукоять.
Из-за туч ударило солнце, жаром обожгло спину, и жар этот побежал по рукам, охватил голову, занялся внутри, наполняя меридианы. Рукоять меча растворилась в ладонях, клинок засиял, и расплавленное золото с его лезвия потекло между сухих ребер мумии, между корней, глубоко в землю. Император забился, издавая страшные нечеловеческие звуки, курган задрожал, загудел, складываясь внутрь самого себя, разваливаясь комьями, как детский куличик, и сухая мумия распадалась, разлеталась по ветру вместе с ним.
– Это моя земля! – Вэй Жэньчжи все еще метался, все еще пытался ухватить ломающимися пальцами хоть горсть песка. – Мое царство! Все мое… мое… мое!
В последнем всплеске агонии он отшвырнул Сун Цзиюя, и это стоило ему всего: падая в воду, Сун Цзиюй видел, как погасли болотные огни глаз, отвалилась нижняя челюсть жуткого черепа, как кости рассыпались в прах…
Время будто замерло: зависли в воздухе камни, замер в небе дракон с вцепившимся в его гриву мастером Бао, застыли в полете капли грязной воды. Двигался лишь лао Ху: раскинув широкие рукава алых одежд, летел навстречу, словно тигр, падающий на добычу…
Сун Цзиюй раскрыл ему объятия. И когда их тела соприкоснулись, успокоенно закрыл глаза.
«Вот и все, лао Ху», – подумал он.
Вот и все.
Эпилог
В прорехе между бамбуковыми кронами плыли облака. Раньше бесконечные шепоты и шорохи весеннего леса, глухой перестук копыт в пыли и мерное покачивание экипажа всегда убаюкивали его в пути, но чем ближе к Чжунчэну, тем быстрее билось сердце.
Чжу Фэнлун, Чжу Фэнлун… Десять лет прошло, а ты все веришь в ошибку секретаря, в ложное свидетельство о смерти?
Он закрыл глаза, откинувшись на стенку повозки, и, кажется, все-таки задремал, потому что увидел, как приезжает в город и Юй-эр выходит из управы встречать его, но почему-то не в халате магистрата, а в черной цензорской форме. Прямой, тонкий, как тростинка, – время не оставило на нем ни следа. Кожа, как белый нефрит, на висках волосы выбились немного из строгой прически. Губы поджаты, глаза так и горят праведным гневом.
«Лун-гэ, зачем ты приехал? Я, кажется, ясно дал понять, что не желаю тебя видеть!»
Сказать бы ему, зачем. Рассказать бы, что сколько веревочке ни виться, все равно приходит конец. Может, тогда он смягчился бы наконец, прекрасный дух возмездия… Но не слушается язык, не складываются слова.
Во сне он попытался составить речь, почему-то официально, в тех же выражениях, в которых подавал доклад императору, и слова все ходили по кругу, как овцы, а он пытался согнать их в правильные фразы… пока не проснулся. Пока не вспомнил, что Юй-эр давно мертв, и некому будет его выслушать.
Чжу Фэнлун потянулся, вновь отвел занавеску. Вовремя – с холма открылся прекрасный вид на Чжунчэн: серебряная лента реки, извивами напоминающая летящего дракона, гладь рисовых полей, сочная зелень заливных лугов. Коровы, рыжие, лоснящиеся на солнце, медленно бродят у самой кромки леса, маленькая фигурка, видно пастушок, гоняет козье стадо.
Город разглядеть было сложнее: его все еще укрывала золотистая утренняя дымка, словно игрушечные, покачивались на волнах лодочки рыбаков.
По дороге начали все чаще попадаться тяжело нагруженные бочками обозы, распространяющие рыбный дух и морской запах соли, а иногда даже ледяной холод, за ними обозы, ядовито пахнущие краской для ткани и выделанной кожей: торговцы, выехавшие из города затемно, держали путь к большому тракту.
А ведь когда-то ему описывали Чжунчэн совсем иным: «Сонное царство, постоянные дожди, люди бедные, ничего не происходит. Хочешь кого-то наказать, отправь служить в этот жалкий городишко».
И он наказал. Долго представлял потом, в приливе раздражения, как Юй-эр тускнеет, смиряется, как он понимает, для чего нужно держаться за столичные посты, пишет письма с извинениями… Но что ж, поздно! Чжу Фэнлун не прощает предательства!
Юй-эр не написал ни одного письма. И погиб рано, странно, нелепо. Как может дикий зверь загрызть чиновника посреди города?! Что за ужасная смерть?!
Чжу Фэнлун попросил у знакомого в судебном ведомстве копию отчета о гибели магистрата Суна, долго рассматривал рисунок, подробно описывающий все раны, и пытался заставить себя поверить в то, что это случилось с его Юй-эром, пытался представить знакомое до последней родинки тело истерзанным, холодным… и не мог.
Юй-эр слишком молод, чтобы умереть. Еще не осознал свою ошибку, еще не извинился, не написал, что скучает.
Чжу Фэнлун вытряхнул на ладонь сердечную пилюлю, проглотил, не морщась, запил водой из фляги.
Десять лет…
Дорога спустилась к реке, потянуло тиной и тонким, едва уловимым ароматом лотосов.
– Стойте! – послышался вдруг снаружи чей-то требовательный голос. – Господин! Остановитесь немедленно!
Чжу Фэнлун постучал в стенку повозки, веля вознице остановиться, выглянул из окна.
Перед ним стоял мужчина несколько странного вида: довольно молодой, с высокомерным бледным лицом. Тонкие его усики свисали ниже подбородка, словно у старца, бородка топорщилась, в ней застряла рыбья чешуйка. Волосы, туго стянутые в пучок с серебряным гуанем в виде летучей рыбы, отливали зеленью – видно, слуги передержали басму. Одет незнакомец был в бирюзовый халат с золотой вышивкой в виде чешуи, в руках держал раскладную книжечку вроде тех, в которых подают доклады. Вроде бы ничего сверх необычного в его облике не было, но Чжу Фэнлун не мог отделаться от ощущения неправильности. Богато одетый человек один на дороге, без слуг, без паланкина, и эти… нарочито речные мотивы в одежде…
– Добрый день, уважаемый, – тем не менее он кивнул незнакомцу. – Чем могу быть полезен?
– Вы из столицы по поводу укрепления берегов и благоустройства порта? Разумеется, вы из столицы, в таком-то экипаже! Так вот, я, Лун Цяньжэнь, желаю подать прошение со своими соображениями по этому делу, пока эти хитрецы в городе до вас не добрались! – тот развернул книжечку, насколько хватило рук. Список соображений провис до земли. – Вот здесь еще и мои мысли об очистке реки, я считаю, что она ведется неправильно! Меня никто не слушает, а ведь я один знаю все, ха-ха, подводные камни! Скажите этому наглому мальчишке Ма Сы, что он…
– Прошу прощения, господин Лун, – Чжу Фэнлун поднял руку, защищаясь от потока слов. – Но я больше не чиновник и не имею никакого отношения к рекам.
Лун Цяньжэнь немедленно поскучнел, сложил свои бумаги.
– Что ж, буду ждать дальше, – он царственно взмахнул рукой с яшмовыми перстнями. – Проезжайте!
Чжу Фэнлун вздохнул, решив не обращать внимания на грубость. Человек этот явно был не вполне в своем уме. Но что, если это сын какого-нибудь влиятельного помещика, сбежавший из-под надзора? Опасно оставлять такого чудака посреди дороги.
– Возможно, я смогу вспомнить имя знакомого, занимающегося водным хозяйством, – мягко сказал он. – Не окажет ли молодой господин честь побеседовать по дороге в Чжунчэн?
Господин Лун нахмурился, собираясь что-то сказать, но вдруг ближайшие кусты зашуршали, и оттуда выбрался прелестнейший ребенок. На нем была лоскутная шапочка в виде драконьей головы, шелковые бирюзовые одежки расшиты были белыми орхидеями, на светлом личике блестели большие темные глаза – не понять, мальчик это или девочка.
– Батюшка! – сурово произнесло прелестное создание, явно подражая кому-то. – Матушка сказала, что хватит тебе играть, надо делать дождь, а то в полях все засохнет.
Господин Лун немедленно подхватил его на руки, крепко прижал к груди.
– Жемчужинка! Мой прекрасный принц, сокровище! Как ты скажешь, так папа и сделает! Как твоя мудрая матушка решит, так и будет! – он кивнул Чжу Фэнлуну. – Езжайте, езжайте! У меня дела.