– Догнал, – одними губами пролепетала Каонэль. – Не отстает ни как. Даже войско его не остановило.
Генэль нахмурилась и так же беззвучно ответила:
– Трудно поверить, что он столько воинов перебил.
– Может кто-то выжил, – заметила серая.
– Лучше бы нет.
– Почему?
– Потому, – начала пояснять высокородная, став неожиданно рассудительной, – что они послали отряд убить меня. А если прибудут в Цитадель вслед за нами и обнаружат обеих невредимыми, решат, это мы разделались с отрядом. Нажалуются Главе. Сама говоришь, ему только повод дай.
Каонэль сдвинула брови, на идеальном лбе появилась крохотная морщинка, едва заметная, но совершенно не уместная для эльфийского лица.
Генэль добавила едва слышно, кивая вниз:
– Можно все на этого свалить.
Каонэль прищурилась, стараясь прикрыть свечение глаз.
– В одном ты права, – прошептала она. – Трудно поверить, что две хрупкие эльфийки разделались с целым отрядом. А вот это существо могло. Но там погибли люди. Жалко их.
– Просто люди… – шепнула высокородная.
Каонэль покачала головой.
– Не просто. А живые люди, которые ехали помочь. Хотя и не совсем понимали, что это значит.
Незнакомец внизу сделал несколько шагов и застыл прямо под деревом. Эльфийки тоже замерли, боясь шевельнуть даже ухом, а когда фигура резко повернулась влево, Генэль вздрогнула. Нога со скользнула, и кусочек коры, как в замедленном действии, полетел вниз.
Солнечная перевела на Каонэль обреченный взгляд. Глаза круглые, как у совы, уши вытянулись, словно собираются проткнуть небесную твердь.
Она вцепилась в ветку и снова опустила голову, наблюдая, как черное пятнышко опускается вниз, медленно, словно перо. Губы побледнели и пролепетали:
– Я не нарочно…
Но Каонэль осталась неподвижной, поза напряженная, как у пантеры, готовящейся к прыжку.
Когда кусочек опустился на плечо чужака, тот плавно повернул голову. Затем двумя пальцами снял с плеча кору и поднес к лицу. Несколько секунд разглядывал, а когда поднял голову, свет месяца отразился в глазах, как в зеркалах.
Он уставился на эльфиек, в ужасе застывших на верхушке древа.
– Нам конец, – прошептала Генэль. – Он не отстанет. Никогда. Мы сегодня погибнем, серая. Подготовься встретить смерть достойно и как подобает настоящему эльфу. Хоть ты и не высокородная, но проявила…
– Я не собираюсь умирать, – процедила Каонэль. – И тебе не дам.
Фигура под деревом выжидательно наблюдала, как эльфийки с перепуганными лицами таращатся сверху и нервно переговариваются. Потом приблизилась к стволу, длинные пальцы прикоснулись к коре, та затрещала, вверх поползли темно-синие полосы, похожие на разозленных змей.
Каонэль замахнулась мечом и прокричала в отчаянии:
– Давай! Иди сюда! Попробуй удержаться здесь, на тонких ветках!
Чужак наклонил голову и с любопытством палача продолжает наблюдать, как из-под его пальцев расползаются темные полосы и тянутся к вершине.
– Мне нет надобности, – проговорил он. – Вы сами спуститесь, о бесценные души.
Генэль заморгала часто-часто, словно надеется с помощью ресниц взлететь, потом спросила с надеждой:
– Он не полезет на дерево?
Эльфийки видели, как незнакомец приложил вторую ладонь, пуская по стволу все новые щупальца, но подниматься не торопится и поглядывает с нетерпением, будто и правда не может забраться.
Каонэль проговорила, быстро крутя головой в поисках спасения:
– Не полезет. Почти уверенна, что не полезет. Иначе уже был бы тут.
– Тогда чего хочет?
В этот момент ствол затрещал, дерево качнулось и стало плавно крениться на бок. Незнакомец внизу довольно улыбнулся, а Каонэль закричала в панике:
– Прыгай!
– Мне же не видно! – отозвалась солнечная в ужасе.
Но Каонэль уже набирала разбег. Потом проскользила стопами по ветке и оттолкнувшись перелетела на широкую сосну рядом. От удара ветки с длинными колючками захрустели, в плащ воткнулись иголки, но сама эльфийка осталась невредима. Она распласталась на широкой лапе, которая прогнулась под ее весом, и оглянулась.
Позади дерево почти повалилось, а Генэль семенит по самой верхней ветке, балансируя, как настоящая белка.
Она прокричала, щурясь и присматриваясь:
– Серая! Каонэль! Куда прыгать?
– На мой голос, – отозвалась Хранитель.
– Легко сказать.
Когда крона почти погрузилась в темноту подлеска, высокородная оттолкнулась, ноги нелепо задергались в воздухе, и через пару мгновений она влетела в сосновые ветки.
Снова хрустнули иголки, Генэль выпалила:
– Я влезла во что-то липкое!
– Это смола, – проговорила серая, пытаясь подняться, но сосновая лапа только раскачивается и тыкает колючками в декольте.
Высокородная, на удивление, быстро подтянулась и переползла на ветку. Когда поднялась и мелкими шагами пошла к стволу, все платье оказалось утыкано длинными иголками.
Фигура внизу досадно взвыла, послышалось недовольное бормотание на чужом языке. Ствол упавшего дерева полностью покрылся синими жгутами, ветки и листья потемнели, потом раздался треск, похожий на разламывание сухарей, и дерево стало на глазах превращаться в пыль.
Каонэль охнула и покарабкалась выше следом за белокожей. Чужак проговорил, глядя на эльфиек немигающими рыбьими глазами:
– Мир меняется каждую секунду. И не уловить его течения. Но я могу сохранить частицы жизни. Сделать так, чтобы ваше бытие осталось неизменным. Как застывшие в янтаре бабочки, вы будете бесконечно украшать его.
Серая, наконец, смогла вылезти на толстую ветку. Поднявшись, быстро побежала, как цирковой канатоходец, к Генэль, которая прижалась к стволу. На лице и руках остатки древесной смолы, платье тоже в пятнах, а в волосах что-то вроде шпилек. Лишь, когда серая прищурилась, разглядела иголки.
– Я предпочитаю украшать этот мир, оставаясь живой, – проговорила Каонэль.
– Я тоже, – согласилась высокородная. – Хотя в таком виде это не особо получается. Посмотри на меня. Ни дай боги, кто-нибудь увидит.
– Обязательно увидит, – проговорила серая наблюдая, как чужак медленно подходит к сосне. – Даже очень надеюсь, что увидит. Это будет значить, что мы выбрались.
Генэль задергала ушами и ткнула пальцем вниз.
– Да? Уверенна, что выберемся? Посмотри.
Серая опустила голову. Чужак делает тоже, что и с предыдущим деревом – положил ладонь на ствол, что-то шепнул, и по коре медленно поползли темно-синие жгуты.
– Он точно не может забраться на дерево, – проговорила она.
Генэль обтерла пальцы об изодранные остатки платья и сказала, не сводя взгляда с фигуры:
– Зато у него получается их валить.
Место, откуда по стволу расползаются темные полосы, захрустело, и полувековая сосна начала крениться на бок, как перебитая мачта. Эльфиек тряхнуло, Генэль схватилась пальцами за ветку, снова угодив в смолу, высокородный носик скривился, но пальцы сжались еще сильнее.
– И что дальше?
– Что, что, – зло бросила серая. – Дальше по деревьям прыгать. Белок видела? Вот будем как белки.
– Какой позор… – пробормотала белокожая.
В этот момент сосна с треском вломилась в рядом стоящий дуб, эльфийки запищали и, как по команде перелетели на него.
Чужак прогудел громогласно:
– Вы можете сколько угодно прыгать, но от судьбы не уйти. Я могу бесконечно ломать эти чудные деревья, пока весь лес не превратится в обломанные зубья. Не лучше ли вам пощадить их и добровольно спуститься?
Каонэль и солнечная кое-как поймали равновесие на широкой, но раскачивающейся ветке дуба. Генэль замахала руками и едва не свалилась, но серая ухватила за волосы. Та взвизгнула и обернула к ней горящее гневом лицо.
Каонэль проговорила, перебегая по ветке к стволу:
– Можешь не благодарить.
– Сделаю это, только если останемся в живых, – сказала солнечная и тоже перебралась к основанию ветки. – Не знаю, на сколько меня хватит прыгать в темноте по деревьям. Я ведь леди, а не лесной эльф, который всю жизнь этим занимается.
Серая вытерла лоб, к которому прилипли сосновые колючки.
– А я разве лесной? – спросила она наблюдая, как незнакомец с восковой улыбкой приближается к подножью дуба. – Будем прыгать. Если придется, до самой Цитадели. Только тут он не может нас достать. И, надеюсь, успеем вовремя. Пока Теонард не сделал хуже.
***
Когда Каонэль покинула Зал, Хранители еще некоторое время обсуждали эльфийскую угрозу. Когда споры утихли, за окнами уже стемнело.
На черном бархате неба рассыпались тысячи мельчайших звезд, а над куполом Зала Советов поднялся тонкий серп месяца.
Обсудив с Эвриалой начинку для пирога из перепелки, Тарнат начал с кряхтением сползать со стула.
Гоблин заметил и проговорил удивленно:
– А ты куда это собрался?
Тарнат посмотрел на него исподлобья, но ответил:
– Дело, конечно, не твое, но все ж отвечу. Не потому, что тебе, а потому, что тут и остальные Хранители есть. Ну так вот. Собираюсь я в таверну, потому, что больше тут делать нечего.
– Как это нечего? – воскликнул Гнур, подпрыгивая на стуле. – У нас, кроме эльфов, еще дела были. Напомнить? У моего сородича дом сожгли.
Гном буркнул:
– А нечего строить, где попало.
Но за столом остался, только насупился и сложил руки на груди.
– Тебя забили спросить. Гоблины вольный народ. И никто не смеет указывать.
– Хочешь сказать, – уточнил Тарнат, – всем указывают, а тебе не будут?
– А ты Теонарда спроси.
– Не буду я никого спрашивать, – огрызнулся гном.
Ворг, который после бега взъерошенный и растрепанный, будто пол дня валялся в малине, напрягся. Хотя лицо человеческое, да и глаза черные, а не кровавые, как когда злой и голодный, но клыки вытянулись.
Полузверь долго наблюдал, как Хранители бурно обсуждают эльфов, машут руками и пытаются переубедить друг друга. Потом хлопнул ладонью по столу и провел по отполированной поверхности, словно хочет схватить кружку с водой. Когда ее не обнаружил, нахмурился и проговорил хрипло: