Из тени торчали старые кроссовки без шнурков. Из дыр в подошвах выглядывали босые ступни.
— Он не мой приятель, — пробормотал Элиот. — Просто какой-то бедолага.
Фиона пошла быстрее.
К кроссовкам прилагались рваные джинсы и куча серых лохмотьев, которые, видимо, в лучшие времена составляли длинное пальто.
Этого старика Элиот и Фиона видели каждый день по пути на работу. Иногда он забивался куда-нибудь в угол, а иногда сидел в тени, как сегодня. Место он мог менять, но пахло от него всегда одинаково. Сардинами, потом и горелыми спичками.
Элиот замедлил шаг и остановился.
Старик, прищурившись, посмотрел на мальчика, и дубленая кожа его лица подернулась множеством смешливых морщинок, перемежающихся белыми шрамами. Он раздвинул губы в щербатой улыбке, наклонился и протянул руку, в которой сжимал бейсболку с эмблемой команды «Ангелы». На кусочке картона, вставленном в околыш, было написано «VET».[5]
Элиот поднял руку.
— Простите, но у меня…
Он не договорил. За спиной старика он увидел странной формы предмет. Это была скрипка.
Элиот почти ощутил звуковые волны, исходящие от нее, почти почувствовал привкус нот, сладкий и зыбкий. Музыка зазвучала у него в голове. Ему хотелось прикоснуться к скрипке — хотя он никогда в жизни не играл ни на одном инструменте.
Старик проследил за взглядом Элиота и улыбнулся еще шире. Стали видны его желтые зубы, подернутые слюной.
Он взял скрипку, положил себе на колени и провел большим пальцем по грифу. Будто от этого мог быть толк. На скрипке не было ни струны.
Музыка в голове у Элиота умолкла.
Он отдал бы все, чтобы услышать, как играет старик.
Нищий перестал улыбаться и положил поверх скрипки свою бейсболку.
Элиот прикусил губу, открыл пакет с ланчем и выудил со дна две монеты.
Фиона остановилась, посмотрела на него, подбоченилась и покачала головой.
Элиоту было все равно, что она о нем думает. Деньги принадлежали ему, и он имел право истратить их по своему усмотрению.
— Купите струны, — шепнул Элиот старику. — Вы и денег больше бы заработали, когда бы играли.
Он бросил четвертаки в бейсболку.
Старик схватил монетки, потер одну о другую, любовно погладил скрипку и перевел взгляд на Элиота. Он ничего не сказал, но его тускло-голубые глаза наполнились слезами.
2Шоколадное сердечко
Фиона глазам своим не поверила. Она видела, как Элиот бросил монеты в бейсболку нищего старика. Девочка была всего на десять минут старше брата, но иногда ей казалось, что между ними разница в десять лет. И как только он мог проявить подобное ребячество?
Фиона бросилась к Элиоту, чтобы увести брата, пока тот не отдал бродяге заодно и свой ланч.
Старик оглядел ее с головы до ног, но взгляд его был не такой, каким на нее порою смотрели парни. Фиона слышала, что девушки называют такие взгляды «раздевающими». Старик смотрел так, словно видел ее насквозь, до самой последней косточки.
Теперь и она почувствовала запах сардин, немытого тела и дыма.
Но дело было не только в запахе. Ее отталкивало от старика что-то необъяснимое. Ей хотелось как можно скорее оказаться подальше от него. Он ее пугал.
Фиона потянула Элиота за руку. Рука у него была очень холодная.
— Пошли, — прошептала девочка. — Мы опоздаем.
— Да, да… — рассеянно проговорил Элиот, не отрывая от старика глаз.
И они ушли.
— С таким же успехом ты мог бросить деньги в сточную канаву, — буркнула Фиона. — Он, небось, и играть-то не умеет. И скрипку, наверное, в мусорном баке нашел.
— Да нет, наверняка он умеет играть, — пробормотал Элиот, нервно потирая ладони. — И думаю, хорошо.
Ее брат был излишне добр, и люди вроде того старика этим пользовались. На миг у Фионы возникло желание вернуться и отобрать деньги. Но было бы лучше, если бы Элиот понял, что не все живут по ста шести бабушкиным правилам. За пятьдесят центов такой урок обошелся бы не слишком дорого.
Стоило Элиоту заговорить о музыке, и его взгляд сразу становился каким-то глупым. Фиона знала, что напоминать брату о правиле номер тридцать четыре бесполезно. С таким же успехом можно беседовать с мусорным баком об эстетике или с кирпичной стеной об аэродинамике. Фиона представила себе, какой была бы ее жизнь, если бы ей не приходилось постоянно присматривать за братом. Элиот все время пытался придумать, как бы обойти бабушкины запреты, и в итоге им обоим могли грозить неприятности.
Но так или иначе, он был ее братом — чем-то вроде третьей руки, растущей из середины груди. Это раздражало Фиону, но не могла же она эту руку взять да отрезать.
— Си сказала мне, что ты приемный ребенок, — наконец заявила Фиона. — Я видела свидетельство о рождении. Там написано: «Элиот Пост. Sarcoptes scabiei».
Так назывался микроскопический клещ, вызывавший чесотку — заболевание, характеризующееся сыпью и сильным зудом.
Элиот почесал макушку.
— Поменьше увлекайся книгами по медицине. Я их тоже все прочел. Теряешь чутье? Может, ты подцепила mycobacterium leprae?
Это был штамм бактерий, называемых также бациллами Хансена. Они вызывали проказу. Дразнилка получилась двусмысленной.
Близнецы повернули за угол в том месте, где сходились Мидуэй-авеню и Вайн-стрит. На противоположной стороне улицы расположился цветочный магазин «Сол гранда», источавший ароматы роз и лаванды. Фиона мечтала о том, чтобы ей хоть раз в жизни кто-нибудь подарил розы. Хотя бы раз. Хоть кто-нибудь.
Наискосок от цветочного магазина находился «Розовый кролик» — кафе здорового питания с соковым баром. Фанерный кролик сидел на углу и пил из пластикового стакана, наполненного зеленой пенистой жидкостью. Элиоту нравилось бывать в «Розовом кролике». Вечером по четвергам там устраивали «открытый микрофон», и он делал вид, что не слушает захожих певцов.
Напротив «Кролика» возвышались колонны Всеамериканского дворца пиццы Ринго. Заведение, по идее, должно было выглядеть как миниатюрная копия Белого дома, но все портило одно крыло, сложенное из неоштукатуренных шлакоблоков. Его недавно пристроили и планировали со временем разместить здесь боулинг на четыре дорожки. Рядом с входными стеклянными дверями красовалось изображение Дяди Сэма с красно-бело-синим шаром для боулинга в одной руке и ломтем пиццы в другой.
Здесь сталкивались друг с другом запахи из трех заведений: ароматы роз и лаванды, очищенной моркови и апельсинов, сигарет, дрожжей и перечной мяты.
Пиццерия Ринго была поистине средоточием всевозможных нелепостей. Пицца, как известно, родилась в итальянском городе Неаполе, боулинг изобрели в Германии, а возможно — в Древнем Египте. Колониальная архитектура развилась под сильным влиянием искусства эпохи Возрождения. Так что слово «всеамериканский» выглядело на редкость нелогично.
Элиот и Фиона немного постояли у стеклянных дверей заведения Ринго. Фионе не хотелось входить. Ее там не радовало ничего: ни смешение стилей, ни тележки для грязной посуды, ни мытье тарелок и вилок.
Но незримая рука словно бы подталкивала их вперед. «Работа — краеугольный камень характера», — любила повторять бабушка.
Близнецы трудились в Дубовом доме, сколько Фиона себя помнила. Сначала они подметали и натирали до блеска мили паркета. Как только им исполнилось тринадцать, бабушка выхлопотала для них разрешения на работу (наверняка фальшивые) и устроила к Ринго.
Фиона ухватилась за ручку и открыла дверь, пропустив Элиота вперед.
— Входи, — сказала она брату. — Смена — всего четыре часа. Мы выдержим.
— Ага, — поморщившись, отозвался Элиот. — Это проще простого.
Он шагнул за порог, Фиона — за ним. Кондиционер дохнул на нее арктической стужей. Здесь всегда было слишком холодно. Она пожалела, что не надела свитер поверх платья.
Дневной менеджер Майк, стоявший за стойкой, скрестил руки на груди.
— Опоздали на пять минут, — возвестил он. — Я вычту с вас часовую плату.
Элиот шагнул было вперед, но Фиона толкнула его локтем. Это было предупреждение — держи рот на замке.
Они вовсе не опоздали; даже при том, что задержались около бомжа, все равно у них оставалось еще минут пятнадцать. Но с Майком желательно было не спорить. Начнут огрызаться, он придумает для них дополнительную работу.
Майк Пул приехал в Дель-Сомбру на лето. Он учился на втором курсе в Беркли. Шелковистые рыжие волосы, руки в веснушках — Майка можно было бы назвать красивым, если бы его глаза не смотрели так тупо, по-бычьи, и не светились такой жестокостью.
Он сунул тонкую книжечку под календарь, лежавший на стойке, но Фиона успела заметить название. «Макбет», издательство «Cliff's Notes».[6]
Свой томик с этой пьесой она перечитала десяток раз.
— Ну… Фиона? — Майк вышел из-за стойки. — Подумала насчет должности официантки? Я мог бы научить тебя. Это просто. — Он улыбнулся и смерил ее с головы до ног злобным бычьим взглядом. Взгляд был из разряда «раздевающих». — У тебя отлично получится.
Фиона отвернулась, опустила плечи и почувствовала, как пылают щеки.
— Нет, у меня с людьми не очень хорошо получается, — пробормотала она. — Спасибо. Мне нравится убирать посуду. Это просто здорово.
— Ну, как знаешь, — фыркнул Майк. — Тут кому-то из вечерней смены плохо стало, и тебе оставили банкетный зал. — Он перевел взгляд на Элиота. — Сегодня нужно мусорные баки почистить, малыш. Закончи с этим, а потом за посуду принимайся. Баки помой с хлоркой.
— Хорошо, — кивнула Фиона.
Она прошмыгнула мимо Майка. Элиот вошел в зал следом за ней. Дверь в противоположной стене вела в еще один зал, поменьше, — банкетный, а слева, за вращающейся дверью, находилась кухня.
Фиона чувствовала, что Майк смотрит ей в спину. Она решила, что глаза у него все же не бычьи. Это было бы несправедливо по отношению к крупному рогатому скоту. Глаза у Майка были крысиные.