Фиона вовсе не хотела стоять на месте, но бежать было некуда. Все вокруг горело.
Миллхаус сделал шаг вперед.
— Вы именно там, где мне хотелось, — прошептал он. — В самой середине моего огненного кольца.
— Ты так все и задумал? — прокричала Фиона.
По идее, она должна была испугаться. Почему же ей не страшно? То ли что-то сломалось внутри ее, то ли чего-то недоставало.
— Мне сказали, что вы придете. Поэтому я подготовился. — Вместе со словами Миллхаус извергал клубы дыма. — Все будет хорошо. Я вас освобожу. Я мечтал, чтобы со мной так поступили давным-давно.
— Ружье, — прошептал Элиот. — Скажи, что оно у тебя есть.
Фиона покачала головой.
Близнецы и Аманда отступили на три шага назад, но жар от упавшего колеса обозрения все еще был слишком силен. Еще шаг — и они сгорят заживо.
Миллхаус приближался. Он поднес правую руку к левой, и она тоже воспламенилась. Он взвизгнул и расхохотался.
— Скрипка, — негромко сказала Фиона брату.
— Да! — Миллхаус карикатурно притопнул ногой, делая вид, будто танцует. — Сыграй-ка мне джигу, дьяволенок! Твоя музычка мне по сердцу. Как и огонь.
Аманда прижалась лицом к плечу Элиота и заплакала.
Для музыки не оставалось времени. Пока Элиот будет доставать скрипку, Миллхаус их настигнет.
Фиона сделала шаг вперед, встала между братом и Миллхаусом — чудовищем в человеческом обличье.
— Храбрая какая, — брызгая слюной, процедил сквозь зубы Миллхаус, полностью охваченный пламенем. — Мне говорили: ты можешь попробовать сразиться со мной.
— Пробовать я не собираюсь.
— Ты с ума сошла? — прошептал Элиот. — Что ты делаешь?
Сердце Фионы забилось спокойнее, жар внутри ее остыл. Никакому мерзавцу она не позволит сделать что-нибудь плохое ей и ее брату. Холод распространился по ее телу. Это было то самое ощущение, которое она испытывала, когда попыталась попасть дяде Аарону по голове деревянным «йо-йо».
Но с Миллхаусом ей хотелось сделать нечто другое. Она хотела остановить его навсегда.
Фиона сняла с запястья резиновый браслетик и сильно растянула его.
— Меня таким не испугаешь, девчонка.
Миллхаус шагнул к ней, роняя огонь с вытянутых рук.
— Нет! — крикнула Аманда.
Фиона бросилась вперед и увернулась от Миллхауса. Ему нужно было только обхватить ее руками — и она сгорела бы заживо.
Но за долю секунды до того, как это могло случиться, к Миллхаусу прикоснулась растянутая между руками Фионы резинка. Девочка с силой двинула резинку вперед…
И рассекла тело Миллхауса по диагонали — от левого плеча до правого бедра.
Его кожа, мышцы и кости оказали не больше сопротивления, чем паутинка.
49Что-то не так
Фиона захлопнула дверь своей комнаты и остановилась, чтобы отдышаться.
Они послушно доложили о спасении Аманды Лейн, пока бабушка везла их домой. Потом их с Элиотом бесцеремонно заперли в квартире, а бабушка с Си повезли Аманду в больницу.
Бабушка велела внукам отдыхать. Сказала, что сама сообщит об их успехе Сенату.
Фиона обогнала бабушку и Элиота и поднялась по лестнице бегом. Ей хотелось остаться одной. Ни бабушка, ни Си не спросили ее о том, как ей удалось справиться с Миллхаусом. Неужели они уже знали как? Или им просто было безразлично?
Фиона обвела взглядом комнату: глобус, три тысячи книг на стеллажах вдоль стен, письменный стол с аккуратными рядами остро заточенных карандашей и синюю механическую пишущую машинку «Корона».
Она ненавидела все это. Фиона провела здесь всю жизнь, читала, училась, но какой в этом смысл? Что толку от того, что они с братом выдержали назначенное Сенатом испытание? Судя по предсказанию тети Даллас, ей осталось жить один день — нет, даже меньше.
Может быть, все не так страшно? В конце концов, все умирают. Даже Миллхаус, которого, казалось, нельзя убить.
Ей нестерпимо было думать о нем и о том, что она сделала.
Фиона ударила рукой по глобусу, и он укатился в дальний угол и замер Антарктидой вверх. Она подошла к столу и сбросила с него все бумаги, справочники и карандаши. Пишущая машинка перевернулась, ударилась об пол, зазвенел рычаг каретки.
Это было приятно. Не нужно было думать. Бумага и карандаши не могли дать сдачи, из них не текла кровь.
Фиона подошла к книжному шкафу и начала сбрасывать на пол стопки книг — учебники истории, биографии, старинные, никогда не публиковавшиеся рукописи.
В дверь тихонько поскреблись. Элиот, как щенок, ждал ее.
Фиона готова была крикнуть, чтобы он убирался, но стоило ей разжать губы, и она ощутила вкус шоколада, и ее горло заполнилось желчью.
Она пулей промчалась по комнате, отперла дверь, пронеслась мимо Элиота и вбежала в ванную.
Успела захлопнуть дверь и добежать до унитаза.
Желудок скрутили спазмы, и река черной жидкости вылилась в белый фаянсовый унитаз.
Фиону начало знобить. Она согнулась пополам. Мерзкая жидкость лилась и лилась из нее галлонами.
Она протянула руку и едва нашла в себе силы, чтобы нажать на рычаг слива.
— Фиона? — послышался из-за двери голос Элиота.
— Пошел ты…
Ее снова вырвало. И как только в ней умещается столько этой дряни?
Запахи она узнала безошибочно: ванильный крем, вишневая начинка, мятная глазурь, лесные орешки, но сильнее всего ощущался запах молочного шоколада.
Казалось, каждый трюфель, каждая карамель, каждая конфета со сливочной начинкой, съеденные ею с тех пор, как она впервые открыла коробку в форме сердечка, — все это оставалось внутри, а теперь покидало ее организм.
Вот и хорошо. Она вовсе не хотела, чтобы эта гадость находилась в ней. На короткое время ей становилось хорошо от конфет, но это было неестественно, неправильно, болезненно. Что-то здесь не так.
Фиону опять вытошнило. Той самой жижей, которая начала струиться, когда она перерезала трубочку, похожую на кровеносный сосуд. Может быть, она что-то повредила внутри себя? Но как? Ведь нити, которые она видела, были воображаемыми?
Но конфеты соединялись паутинкой с этими воображаемыми нитями… с ее судьбой. Разве у нее был выбор? Только один: перерезать паутинку в том месте, где она присосалась к телу Фионы.
Точно так же у нее не было выбора и в то мгновение, когда она встала лицом к лицу с Миллхаусом.
У Фионы закружилась голова. Ей не хотелось думать об этом. Она хотела, чтобы воспоминания о пламени и крови исчезли, испарились.
Ей пришлось защищать Аманду и Элиота.
Она помнила, как туго натянула перед собой резинку — так туго, что та стала почти невидимой.
Мысль у нее была только одна: «Режь!»
Миллхаус шагнул к ней с протянутыми руками. Он хотел схватить ее и поджечь.
Но Фиона оказалась проворнее.
Она бросилась к нему, прижала резинку к его груди, расставив руки широко, чтобы резинка прошила его насквозь от плеч до бедра.
Вот те крест, пусть я умру,
если словом хоть совру.
Она его перерезала.
Резинка рассекла расплавленную одежду, обугленную кожу, мышцы, внутренние органы, кости — все это было мягким, непрочным… А потом перерезала позвоночник и оказалась с другой стороны.
Единственным подтверждением того, что резинка прошила тело Миллхауса, была еле заметная дрожь.
Миллхаус схватил Фиону за руку, и рукав ее рубашки вспыхнул. Другой рукой он сжал ее плечо. Рубашка загорелась на груди, кожу обожгло пламенем, но в следующее мгновение руки у Миллхауса отвалились, и верхняя половина тела отделилась от нижней.
Хлынула кровь, пламя угасло, но это Фиона помнила смутно.
Память сохранила улыбку Миллхауса — такую же, как у дурацких фанерных клоунов, стоявших у ворот парка аттракционов. Он словно радовался тому, что умирает.
Фиона сорвала с запястья резинку, бросила в унитаз и смыла. Она больше не хотела видеть этот браслетик. Он убил человека.
Нет… она убила.
Сенат все время подталкивал ее к этому. Из пешки они превратили ее в убийцу. Но ведь последнее решение оставалось за ней. Правда, выбор был прост: стань убийцей или сама погибнешь.
У нее дрожали руки. Кожа мертвенно побелела. Фиона никогда не видела себя такой бледной.
Ей хотелось потерять сознание и забыть обо всем, но тело не желало ее слушаться. Она повернулась к унитазу, и ее снова стошнило шоколадом.
Элиот робко постучал в дверь.
Фиона задыхалась.
— Уйди! — прокричала она. — Видеть тебя не хочу!
50Рядом
Элиот неуверенно протянул руку к дверям ванной. Он был нужен сестре. Ее тошнило, она плакала. И он никогда не видел ее настолько злой.
Но кто бы мог винить ее за это? Бабушка, можно сказать, и глазом не моргнула, когда они ехали обратно с Амандой, и это при том, что весь парк аттракционов был охвачен пожаром. Она не удосужилась поинтересоваться, как им удалось выбраться. Не спросила про Миллхауса. Наверное, уже все знала.
Бабушка и Си оставили их с Фионой дома. Аманду следовало отвезти в больницу, а потом ее, наверное, должны были забрать родители.
«Интересно, — подумал Элиот, — увижу ли я ее снова?»
На обратном пути девочка просто вцепилась в него и Фиону. Си пришлось буквально отрывать ее от них.
Ну а теперь Си, наверное, присматривала за Амандой в больнице, а бабушка находилась на полпути к Сенату, чтобы сообщить о том, что ее внуки благополучно выдержали второе испытание.
У Элиота противно засосало под ложечкой. Он понял, что будет и третье. И не представлял, как они с ним справятся.
Мальчик вспомнил Фиону, стоящую перед Миллхаусом. Ему следовало встать рядом с сестрой, и он стыдился, что все вышло не так. Он застыл на месте, испуганный, парализованный страхом, как последний урод.
А Фиона перерезала Миллхауса пополам.
Элиот верил, что все было именно так и это не обман зрения. Они не стали задерживаться там, потому что вокруг все полыхало, но у него не было никаких сомнений: верхняя половина тела маньяка упала в одну сторону, а нижняя — в другую.