Дядя Генри опустил глаза. Вид у него был самый что ни на есть несчастный.
— Разве я не нарушил все правила, пытаясь вам помочь?
Язвительность Элиота отступила. Он был готов извиниться перед дядей Генри за то, что усомнился в нем, но вспомнил совет Луи: не просить прощения слишком часто. К тому же он не был уверен, действительно ли дядя Генри заботится о них с Фионой или просто манипулирует ими.
Роберт выключил фары лимузина, сбавил скорость и съехал с проселочной дороги.
— Приехали, — сказал он. — Ближайшая дорога до Пятьдесят первой территории — на юго-запад отсюда. Примерно шесть миль пешком. Простите, но ближе я вас подвезти не могу.
Роберт вышел из машины и подошел к дверце с той стороны, где сидела Фиона.
Элиот выскользнул из машины следом за сестрой.
Было холодно. Дядя Генри подал им обоим плащи с флисовой подкладкой.
— Спасибо, — поблагодарил Элиот и надел плащ.
Фиона обняла Роберта.
— Спасибо тебе за все, — шепнула она ему. — Если я тебя больше не увижу, я просто… я просто хотела сказать… — Она прижалась лбом к его лбу.
Роберт что-то прошептал в ответ. Элиот не расслышал что, но Фиона покачала головой.
Элиот смущенно отвернулся. Ему странно было видеть сестру такой сентиментальной, но он ее понимал. Если бы сейчас здесь была Джулия, он повел бы себя точно так же.
Элиот задумался о том, где сейчас может быть Джулия. Он устремил взгляд на юг, надеясь, что она добралась до Лос-Анджелеса и что с ней все в порядке.
— Не мешкайте, — сказал дядя Генри. — Помните о ваших предыдущих успехах. Я знаю, что у вас все получится.
Элиот кивнул и забросил за спину рюкзак, предварительно проверив, на месте ли Леди Заря и фонарик.
Фиона оторвалась от Роберта и зашагала вперед. Элиот растерялся. Он в последний раз посмотрел на дядю Генри и Роберта. Роберт поднял вверх оба больших пальца. Элиот отвернулся и поспешил за сестрой.
— Эй! — прошептал он. — Подожди.
Фиона и не подумала остановиться. Наоборот, зашагала быстрее. Преодолев полосу песка, они оказались на глинистом дне высохшего озера.
— Мне бы не пришлось тебя дожидаться, — буркнула Фиона, — если бы ты не был такой partula turgida.
Этот термин Элиот знал. Partula turgida — так называлась маленькая, невероятно медленно ползающая улитка. Очень красивая, но, судя по всему, уже вымершая, может быть, как раз из-за своей медлительности. Неплохой намек.
Он был не в настроении, чтобы ответить сестре достойной «дразнилкой», поэтому спросил Фиону о том, что у него на самом деле было на уме.
— Как ты себя чувствуешь?
Фиона некоторое время шла вперед молча, потом ответила:
— Нормально, пожалуй. Просто внутри у меня как-то… странно. Трудно объяснить. Просто злюсь.
— На кого?
— Сама не знаю. — Фиона вздохнула. — На всех. На бабушку — за то, что она даже не удосужилась хоть раз показать, что любит нас. На Генри, Лючию и на весь Сенат за то, что они заставляют нас пройти через все это. На Луи. Я даже не знаю, жалеть его или злиться на него за то, что он так и не сказал нам, кто он на самом деле.
Что-то зашуршало в кустах.
Элиот вытащил из кармана рюкзака фонарик и включил.
Из-за куста выбежал кролик и исчез в темноте.
Элиот облегченно вздохнул и выключил фонарик, надеясь, что никто не заметил свет.
— Как ты думаешь, — спросила Фиона, — Луи все это время торчал в подворотне только для того, чтобы следить за нами? Тебе не кажется, что это как-то… ненормально?
— Я думаю, он о нас заботился. И в этом ничего ненормального нет.
Ему хотелось рассказать сестре о том, каким он увидел Луи вечером — преобразившимся, могущественным, — но он не знал, с чего начать, и ему казалось, что у него и его предполагаемого отца появилась какая-то общая тайна.
— Если он падший ангел, я уверен: он тот, кого называют Люцифером, — сказал Элиот. — Это одно из имен, которые я нашел в «Mythica Improbiba».
— Луи Пайпер, — прошептала Фиона. — Люцифер… Да, в этом что-то есть.
— Это одно из тринадцати названий кланов инферналов. Есть и другие: Левиафан, Асмодей, Вельзевул и Мефистофель. Возможно, это наши кузены.
— Звучит дико, — призналась Фиона. — Ты… — Она пару секунд беззвучно шевелила губами и наконец выговорила: — Это звучит ужасно глупо.
— Что именно?
— Ты себя богом чувствуешь? Или ангелом?
Они какое-то время шли молча. Элиот задумался над вопросом сестры.
Взошла луна и залила пустыню серебристым светом. Окрестности выглядели вполне мирно. Даже не верилось, что где-то поблизости находится военная база, напичканная всякими секретами. Что-то похожее Элиот ощущал, думая о своей жизни. Еще несколько дней назад она выглядела такой обычной, такой банальной, но оказалось, что в ней существуют ограды, охранники и минные поля, на которые можно было в любой момент напороться.
А что было бы, если бы дядя Генри их не разыскал? Тогда они с Фионой и дальше жили бы с бабушкой? Получали бы образование на дому, подрабатывали где-нибудь. А что потом?
— Нет, — признался он наконец. — Ничего такого я не чувствую.
— Значит, ты чувствуешь себя самым обычным, заурядным Элиотом Постом и ничуть не изменился?
— «Обычный» — это сильно сказано, — вздохнул Элиот. — Я знаю много чего из книг, но это не имеет никакого отношения к реальности. У меня нет друзей. Я бы с такой радостью пошел в школу, чтобы почувствовать то, что чувствуют все мои ровесники.
Вероятность нормальной жизни сейчас казалась астрономически далекой. Элиот представил, что они с Фионой шагают по поверхности Луны. Пожалуй, этот образ вполне адекватно передавал их связь с реальным миром.
— А ты как — в этом смысле?
— Я не знаю, что я должна ощущать, когда все, о чем мне говорили раньше, сплошное вранье. Наша бабушка — вправду наша бабушка? А Генри — действительно наш дядя? Наш отец, оказывается, жив, и он падший ангел, воплощение зла. Может быть, наша мать тоже жива? А я? Та ли я, кем всю жизнь себя считала?
— Даже то, что мы с тобой — брат и сестра, у тебя вызывает сомнения?
— Нет, в этом я уверена, — пробормотала Фиона. — Тут мне сильно не повезло. — Она резко остановилась. — Тсс. Слушай.
Элиот прислушался. По дну высохшего озера ехала большая тяжелая машина. Справа от них.
Затем он услышал шум другой машины — слева. И еще две ехали где-то вдалеке, прямо впереди.
— Не думаю, что это обычное патрулирование, про которое говорил дядя Генри, — прошептала Фиона. — Вряд ли бы столько машин случайно окружали нас.
— Может быть, стоит убежать?
— Нет. Сыграй что-нибудь.
Элиот невольно сделал шаг назад.
— Что ты имеешь в виду? Что сыграть?
— Не знаю… Ты заставил миллион крыс привести нас к Соухку. Разве ты не можешь сделать так, чтобы несколько джипов остановились? Или чтобы мы как-то смогли спрятаться?
Элиот задумался, пошевелил пальцами. В последнее время, когда он играл, музыка словно сражалась с ним, а он пытался с ней совладать. Во Франклин-парке вообще началось землетрясение. Пламя в парке аттракционов ожило, распространилось и чуть было не охватило их целиком. Они спаслись в последний момент. Элиот любил играть на своей скрипке, но музыка, которую он из нее извлекал, начала его пугать.
— Может быть, что-то получится, — прошептал он. — Я могу сыграть одну пьесу. Я ее только что выучил. Но это будет трудно.
Фиона резко схватила его за плечо, но тут же отпустила.
— Лучше решайся быстрее, иначе придется удирать от этих машин, маленькая partula turgida.
В ее насмешке Элиот учуял ядовитые шипы. Она словно хотела сказать: если нас поймают, виноват будешь ты.
Элиоту хотелось отвернуться от сестры и посоветовать ей разрезать эти машины пополам, если они подъедут слишком близко.
Но Фиона была права. Как только они проберутся на базу, она сумеет найти путь к бункеру и спутнику.
А пока… Пока что действовать должен был он.
Вот о чем надо думать сейчас, а не о родственниках.
Элиот вытащил из рюкзака Леди Зарю и положил на плечо. Струны взволнованно завибрировали.
— Встань позади меня, — сказал Элиот. — Недалеко, но так, чтобы мне не мешать.
Он прижал смычок к струнам и заиграл.
На сей раз он не стал для разминки играть «Суету земную». На это не было времени. Джипы приближались. Элиот сразу начал со средней части симфонии, с нот, которые были написаны на асфальте в подворотне Луи, — с того места, где сложность музыки невероятно возрастала.
Он заиграл быстрее, его пальцы с такой скоростью перебирали струны, что они стали невидимыми.
Элиот отдался инстинктивному чутью, он ощущал ноты, и они представали перед ним написанными на асфальте.
Мелодия звучала дико, безудержно. Он с трудом управлял ею.
Он ощутил порывы ветра. Ветер дул то в одну, то в другую сторону, в лицо полетел песок. Тучи закрыли луну. Элиот почувствовал залах океана и морских водорослей и услышал во тьме крики — но кричали не люди.
А где-то в самой глубине его сознания слышалось пение:
За мечтой бежим всю жизнь мы,
и, догнать ее спеша,
вечно носится по кругу
обреченная душа.
Обертоны звуков накладывались друг на друга, отлетали эхом от стен сгустившегося воздуха. Казалось, Элиоту аккомпанирует целый скрипичный ансамбль и все скрипки играют отрешенно, страстно.
Перед его мысленным взором предстала следующая часть симфонии. Она была еще труднее для исполнения. Для того чтобы брать нужные ноты, следовало невероятно сильно растягивать пальцы.
А мелодия звучала все мрачнее, превратилась в сплетение темноты и боли.
Элиот не хотел играть эту мелодию, она его пугала. Он решил, что с него хватит.
Он остановился — вернее, попытался остановиться. Но музыка была наделена собственным сознанием, и он продолжал играть. Минорные аккорды сменяли друг друга, пальцы сами брали все более низкие ноты.