На корабле осталась надежная охрана во главе с Ораданом. Най хотел остаться тоже, но я вовремя понял, что если брошу мальчишку без дела, он не даст возможности пустынному волку остаться наедине с Хаджин, которая давно вилась возле наемника, краснея всякий раз, когда тот удостаивал ее даже мимолетного взгляда. Так что пришлось тащить мальчишку с собой под предлогом покупки ему достойного оружия и одежды. Тром любезно согласился составить нам компанию и с охотой прогуляться по городку.
Перепрыгивая по дощатым настилам, наполовину утопленным в грязь, мы прошли центральную Улицу городка, то и дело заглядывая в многочисленные лавки. Некоторые мастерские и магазины были закрыты, и это казалось странным. Солнце только скрылось за горизонтом, народ отдыхает от тяжелого трудового дня, а лавочники поспешили повесить замки на закрома да склады. Как же они вообще ведут дела в таком случае? Ответом на этот вопрос стало посещение скорняка, который при нашем появлении даже не потрудился встать и оказать уважение гостям, мгновенно оценив нас беглым взглядом.
Пребывая в полной тишине, мы, недоумевая, осмотрелись, и я снял с полки ремень с бронзовой пряжкой, немногим более широкий, чем тот, что мы нашли для Ная прежде.
— Примерь-ка этот, — посоветовал я, — поверх твоей войлочной куртки должен быть впору. А может, и шубу тебе присмотрим? Что скажешь? Не гоже главному ветролову на корабле ходить в войлоке будто крестьянину. — Сказав это, я взглянул па торговца, который в свою очередь даже глазом не повел, так и продолжал сидеть за прилавком, что-то прибирая на столе.
— Скажите-ка, любезный, — обратился я к скорняку, немного теряя терпение, — сколько меди вы хотите за этот простенький пояс?
— Семь золотых, — буркнул скорняк, лишь на мгновение удостоив нас суровым взглядом из-под густых бровей.
— За пояс из рыхлой коровьей кожи, с пряжкой отлитой в каменной форме из паршивой, пористой бронзы, вы желаете получить семь золотых?! Да вы в своем уме, милейший. Где ж это видано, чтоб простенький ремень без единой бляхи, с одной только пряжкой, продавался по цене доброй лошади. Сколько же, по-вашему, стоит вон та кургузая белая овечья шуба, что висит у вас за спиной?
— Двадцать золотых, — отрезал лавочник, бурча себе под нос и пуще прежнего насупив брови.
— Да вы, добрый человек, с такими ценами рискуете сгноить товар и вовсе, неужто отбоя нет от покупателей, и всяк только и мечтает дать больше, чем просите?
— Ты, прыщ, там не вякай! — захрипел торгаш, не вставая с места. — Нет золота, так вали подобру-поздорову, торговаться со своими чумазыми земляками будешь. Я цену своей работе знаю! Только вы, степное отродье, все норовите обмануть честного человека, все словоблудите да егозите.
— Вот так на! — ухмыльнулся Тром, вынимая изо рта трубку. — И это в торговом-то городе от нашего золота нос воротят. Вы, уважаемый скорняк, либо слабы глазами, либо не вышли умом, кроме как подбивать свои шкурки, до торговых дел. Неужто и впрямь решили, что найдется на такую цену охотник, или таким образом решили показать, что не рады покупателям?
— Что вы мне зубы заговариваете! Коль нужна вещь, так будешь брать по цене, что мастер определил, просто из уважения к труду человеческому. Нет золота, так вали восвояси, а торговаться в моей лавке не позволю.
— Высокого вы, мастер, мнения о своем труде и умении. Или может, земли ваши богаты настолько, что мы со своим золотом в кругу охотников да рыболовов просто нищие с такой мошной да податью. Или скажете о золоте, что в ваших краях видно дешевле меди или серебра, коль вы запрашиваете столько за неброскую безделушку?
— Золото у нас цены обычной, как и у прочих, да вот только не каждому босяку безродному в этих землях зубоскалят да льстят в угоду.
— Дурак ты, купец, — вдруг ляпнул Най с ухмылкой. — Упрямый как баран, голова седая, а ума не нажил.
Сказав это, мальчишка поспешил выйти, потеряв всякий интерес к выставленному товару.
Я сам был родом из Хариди, но теперь, по прошествию стольких календарей, меня за своего не признавали. Да и не мудрено. Кожа потемнела от яркого, палящего солнца, одежда на мне вся южного покроя, да и красноречье я обрел под стать южанам. Уж и позабыл здешние, суровые нравы да скупых на похвалу торговцев.
Уже буквально на соседней улице, при свете одного-единственного светильника на треноге, нам попалась на глаза пуляйская повозка, крытая войлоком. Торговец, поджарый чеканщик, страдал от ячменя, вскочившего на веке, и потому в качестве лекарства то и дело прикладывался к большой крынке с медовой брагой, издавна считавшемся хорошим снадобьем от всякого рода нарывов, да держал повязку на веке с печеным репчатым луком, тоже проверенным средством. Завидев нас здоровым глазом, торговец расплылся в добродушной улыбке и затараторил в типичной для южанина манере, такой привычной нашему слуху.
— Вижу я молодого господина, да будут милостивы к нему великие духи, обрадовавшего своим вниманием скромного чеканщика с его добрым товаром. Окажите любезность, молодой господин, взгляните, какие чудесные украшения, я подношу этой славной земле, за скромную плату, не корысти ради и не для наживы, а только на пропитаний и ремесло, дабы смог я жить, и дальше восхваляя добрых людей и великих духов, да растить детей. Подходите, молодой господин! — обращался пуляец к Наю. — Подзывайте ваших друзей! Я весь товар открою! Замшей да воском начищу так, что сверкать будет ярче звезд. Не стесняйтесь, молодой господин, смотрите, трогайте, приложите к своей одежде. Хорошим серебром славны наши народы, тонкой работой отличны наши мастера, добрым благословением сияет даже малая подвеска, никого не осквернит, только возвысит. Примерь, молодой господин, есть и пряжки с резьбой да чеканкой, есть и ножны, бляхи да подвески, серьги для любимых, бусы, украшения, браслеты, на вид царские, в деле боевые. Кольца! Кованые и литые, ажурные и простые — все на радость людям.
Я хотел было пожаловаться купцу, что не слишком-то гостеприимная земля северная, но Тром словно почуял мой порыв и приостановил. Как бы намекнул, чтобы я не мешал мальчишке самому вести торг и договор.
В тусклом оранжевом свете Най стал рассматривать все те безделушки, что так щедро были разложены на воловьей коже. Кованое пуляйское серебро — ценный товар, знатный. Купец не стеснялся показать его лицом и потому не пожалел зажечь несколько масляных ламп, чтобы удержать покупателя.
— Не дело это — молодому господину ходить на людях, подпоясавшись простым плетеным кушаком. Видно, долгая и опасная была дорога, что поиздержались в пути. Ох, как я вас понимаю, молодой господин. Дороги нынче опасны, все лихой люд, да беглые солдаты. Обберут, обчистят, и пискнуть не моги, — сокрушался торговец, расставляя лампы по прилавку. Его крытая простым войлоком кибитка была для него и домом, и лавкой, и складом. В дороге он, конечно, ничего не мастерил, но как-то все же сумел сберечь товар, коль доставил его так далеко от своих земель.
— Я бы приценился к этой пряжке, мастер, — сказал Най, вынимая из вороха украшений массивную двустороннюю накладку с замком.
— Ого! Браво, молодой господин, у вас отменный вкус. Это дивное украшение. Две его полукруглые части символизируют собой фазы луны и полнолуние. На правой стороне пряжки изображен тур, воплощение духа земли, подпирающий рогами небесную твердь, на левой стороне изображен петух, символизирующий собой духа огня и битву тьмы и света в вечном лунном сиянии. Можно говорить смело, что это амулет, а не просто дорогая безделица. Я оцениваю ее в пять золотых, но, видя ваш достойный выбор и благородные черты, я намерен предложить вам еще и кольцо, хорошего веса, символизирующее собой водную змею, что вьется по земле живительной силой. Уступлю всего за три золотых, вполцены. Не пожалеете, молодой господин, останетесь довольны, и еще друзьям своим скажете, как меня найти.
— Дам семь золотых грифов за обе вещицы, — заявил Най уверенно, — и еще серебряный гриф во славу духов, свершивших этот договор.
— Достойный сын своих родителей, гордость отца, утешение матери — вот истинная причина, по которой духи так благосклонны к твоему славному роду. — Поправив повязку на своем больном глазу, торговец расплылся в довольной улыбке, оголяя ряд ровных золотых зубов. — Семь золотых за кольцо и пряжку и два грифа серебром во славу духов и предков, подаривших миру такое благородное дитя.
Я только умиленно улыбался, видя, как идет этот договор. Сам бы не пожалел и десятка золотых за такую отменную чеканку и резьбу, которой, право, не могли похвастаться и ювелиры Филадеи, издревле считавшиеся знатными мастерами. В знак свершения договора купец протянул руку, и Най уверенно пожал ее, соглашаясь с результатом торга. Чтобы действительно подтвердить свой воспетый статус и не ударить в грязь лицом после стольких похвал и лести, Най отсыпал чеканщику не семь, как договаривались, а восемь монет, и два серебряных грифа свыше. Торг торгом, а оценить по достоинству работу мастера можно было только таким способом. Ответная лесть владельцу товара считалась дурным тоном, и Най, похоже, это знал не хуже меня и самого торговца.
В памяти еще свежи были зловонные катакомбы, сточные канавы под городом, через которые мы бежали от тюремных ям. Мои скромные пожелания побыстрей завершить дело с покойным ныне капитаном Таусом и отправиться довольным к теплому побережью. Но нет ведь, стою сейчас под мелким, моросящим дождем и чувствуя, как небесная влага жадно пропитывает кожаный камзол. Ведь не хотел же, не желал связываться, но вот стою сейчас под угловатым брюхом небесного фрегата и с каким-то удивлением и трепетом вспоминаю неприятное, можно сказать суровое, испытание последнего, стремительного полета. Это так же волнующе, как выигрыш большой ставки в азартной игре. Это щекочет нервы, это будоражит сознание. Обчищая закрома да схроны толстосумов, не испытываешь столько удовольствия, сколько в короткий миг, когда чувствуешь, что оседлал ветер. И не просто ветер, а бурю, бушующий шторм.