Переведя взгляд на низкорослого, коренастого увальня Фараса, Гурымей только брезгливо поморщился, но будущий король не смог увидеть этой явной насмешки, он замер в поклоне, не решаясь посмотреть в глаза верховному жрецу.
Фарас ненавидел этого выскочку всем нутром, готов был хоть сейчас размозжить ему голову своей булавой, но увы — не мог себе позволить, пока такой нелепый конфликт. Трехтысячная армия даже без своего князя не отступит от стен Хатана и будет медленно давить, пока окончательно не истощит и без того незначительные силы. Позже! Многим позже. Когда все встанет на свои места, когда корона будет там, где ей и положено быть, когда ключи от казначейства будут вложены в его руку, вот только тогда он сделает все возможное, чтобы избавиться от этого самодовольного мага. Он наймет десяток убийц, коварных и жестоких, которые просто растопчут само воспоминание о Гурымее. Сотрут с лица земли всю его родословную и всех его прихвостней. Позже, когда самодовольный прыщ будет праздновать победу, новый король одним только жестом сотрет в пыль все его могущество и власть, выдвинет войска на Валадарию, победоносно войдет в Филадею. Убедит булгальских князей быть его союзниками! Позже, не сейчас. Но прежде чем это произойдет, он будет строить из себя пристыженного дурочка, который трепещет перед силой и могуществом инквизитора. Будет послушным, восторженным, учтивым. Позже, когда наступит время и момент будет подходящий, он одним движением сомнет всех союзников, всех прихвостней и устроит новый порядок.
— Что нового ты записал в книге, Вельгор? — спросил я тихоню, вставая рядом с ним на носу корабля.
— Записал, что мы держим стоянку на излучине реки Пойя, в деревне Соленые Холмы, в третий день четвертого камня после праздника весенних восхвалений. Записал, что было потрачено полторы тысячи девяносто два золотых грифа на приобретение продовольствия, вина, живых свиней и масла.
— Ты даже представить не можешь, дружище Вельгор, какую услугу ты оказываешь мне тем, что так тщательно ведешь все записи.
— Я помню, капитан Брамир, что я ваш должник и многим в своей жизни обязан вам. Вы показали мне совсем иной мир, другую жизнь. Позволили встать у руля военного фрегата, доверили ведение дневника.
— Уверен, что тебе еще многое доведется испытать на моем корабле, тихоня Вельгор! Ты достойный небоход, доказавший это всем, что в тебе есть. Продолжай вести записи.
Похлопав парня по плечу, я обернулся, ища глазами Ная. Мальчишка вился возле Орадана, помогая наемнику разобраться с размещением новых припасов. Рядом суетились оба мага, забыв о своих вечных препирательствах они демонстрировали удивительную слаженность в работе и редкое единомыслие. Выходит, что все их прежние споры были лишь результатом скуки и некоторой обреченности.
В какой-то момент мне показалось, что все, что я делаю, неправильно. Слишком рискованно, опасно. Затеяв такую сложную игру, я забыл, что распоряжаюсь не только своей собственной жизнью, но еще и жизнями членов команды. Да я слишком долго отвечал только сам за себя, не обращая внимания на прочих. Но теперь на мне ответственность за всех! Я не один, и с этого момента каждое мое решение — это поворот судьбы нескольких десятков людей, которые верят мне. Да, я уже не вор, я занят другим делом, честным и даже благородным, но меняя ремесло, я меняю и степень ответственности. Как же все это не просто! Какая тяжелая ноша — ответственность. Боюсь ли я ее? Сторонюсь? Нет, я совершенно четко понимаю, какими последствиями чреват каждый выверт судьбы. Мне следует либо отказаться от этой безумной затеи, либо принять этот дар и ответить за все перед высокими духами. За свою прежнюю, преступную жизнь, за те грешные дела, что совершал.
Старик Ханх только качал головой, когда небоходы сбрасывали с бортов балласт и тесаные каменные ядра, на которые мы потратили не один десяток золотых грифов у стен обелиска, храма восхождения. Тром предлагал выбросить железо, которое набрали в таком огромном количестве на рудниках, но почти вся команда и я в том числе отказались от такой нелепой идеи. Каменным ядрам в сто мер весом местные крестьяне не найдут достойного применения, и у нас есть все шансы на то, что по возвращению в эту гостеприимную деревушку мы сможем подобрать их там же, где и оставили. А вот по отношению к железным цепям и инструменту такой уверенности не было. Тем более что среди тех рабов, что мы так удачно увезли из рудников, оказалось двое кузнецов, которые уже давно соскучились по хорошей работе и своему ремеслу.
Надо сказать, что с того момента, как мы покинули железные горы, численность команды несколько уменьшилась. Некоторые сбежали без предупреждения, прочие просто уведомили, что больше никуда не полетят и что намерены остаться в первой попавшейся деревушке, соскучившись по семейному очагу и простой работе. Даже были готовы вернуть то золото, которое я давал им на пополнение припасов и обмундирования. Остались только самые стойкие, действительно такие, которым нечего было больше терять.
Весь день и всю ночь мы укладывали товары на палубах и в трюмах, тщательно взвешивали рассортировывали. Некоторый, особо тяжелый груз, даже пришлось подвесить на длинных канатах, чтобы не нарушить баланс судна. Ханх сказал, что корабль больше просто не поднимет и что лететь придется чуть ли не с одним поворотным парусом, чтобы суметь вовремя сманеврировать. При таком слабом ветре, что встретил нас на рассвете, мы рисковали ползти по небу до крепости не меньше трех дней. Но уже к полудню ветер немного усилился, набежали серые дождевые тучи, и погода окончательно испортилась. Мы не могли себе позволить намочить корабль и потому поторопились подняться как можно выше над облаками.
Солнце светило нещадно. Жара стояла просто невыносимая. Мы изнывали от жажды и зноя, но я уверенно держал корабль на высоте.
На исходе второго дня, после того как мы покинули Соленые Холмы, мы уже летели вдоль каменного хребта, угловатыми обломками скал торчащего словно бы на ровной с виду, чуть холмистой местности.
Я уже видел флаги высоких сторожевых башен крепости, хаотично разбросанных по всей неприступной вершине. Но приблизиться к крепости нам не позволял вдруг усилившийся ветер, который мотал корабль из стороны в сторону даже с полностью спущенными парусами. Еще день и ночь мы кружили вокруг, не решаясь приблизиться. Корвель уже валился с ног, стоя у рулей, когда тихоня Вельгор и Хаджин подменили его.
Я давно научился определять то, насколько быстро мы движемся, и движемся ли вообще. Для этого нельзя было обращать внимания на облака, на то, как сильно ветер сносит корабль в сторону или по курсу, нужно было ориентироваться только на крохотные лоскуты земли, просвечивающей кое-где средь редкой пелены пушистых облаков. Най, вытягивая своего воздушного змея с курильницей красного дыма, тоже легко определял направление, он словно бы чувствовал движение корабля и то и дело подсказывал Вельгору, как разворачивать крохотные рулевые паруса.
Тром поднялся на капитанский мостик, держа в руках большую меховую накидку.
— Мы приближаемся к крепости, капитан.
— Ну и что с того, давно бы уже пора было. Будь у команды больше опыта, так поймали бы нужный ветер и уже пировали бы после удачной сделки.
— Так-то оно так, — согласился Тром, — только вот даже хорошо, что мы так задержались. Я хоть успел доделать тебе капитанскую накидку.
— Вот никогда не думал, что что-то подобное мне понадобится!
— В прежние времена отличительной чертой любого небесного капитана была дорогая накидка, узор на которой в точности соответствует сложному орнаменту на котле с камнями. В те времена южане и вовсе не знали, что такое небесное путешествие, и рассказывали о летучих кораблях как о каком-то чуде. А небесные капитаны были как один потомки знатных родов, а не всякая чернь да оболтусы безродные, да простят мне духи мой змеиный язык.
— Да уж, дружище, ты полегче языком-то молоти, я хоть и безродный, сын солдата, мне тоже обидно такое про себя слышать. Да и потом я хоть сейчас отдам любому благородному отпрыску ключ от корабля, пусть только найдется такой.
— Прости, Брамир, не злись, я это к тому говорю, чтоб ты раньше времени не зазнавался. Знай свое место, но достоинства не теряй. Коль скоро было угодно духам, что стал ты капитаном, так никто пусть не может ни слова супротив сказать. И я первый, кто проследит за этим тщательно и бдительно! Ты — капитан, и значит, накидка капитанская положена только тебе!
Я принял из рук старика войлочный плащ с огромным капюшоном, отороченным лисьим мехом, расшитый красной шерстяной ниткой точно по рисунку орнамента на котле. Это было и приятно, и немного странно. Непривычно уж по крайней мере. Примеряя накидку, я и не думал, что на нас со стариком кто-то смотрит. Но как только тяжелый плащ оказался у меня на плечах, вся команда заголосила слаженным хором хриплых глоток:
— Ура капитану Брамиру! Ура капитану!
Наши голоса звучали так громко, что, казалось, все небо сотрясается от возгласов команды. Испуганное эхо робко вторило, отражаясь в уже недалеких скалах каменного хребта. Я с удовольствием и некоторым смущением принял признание команды и в ответ только намекнул Трому, чтобы тот вытащил из трюма бочонок розового вина.
Ханх помог старику вытащить угощение и долго смотрел на приближающиеся скалы. Потом обернулся к Вельгору и Хаджин и громко спросил:
— Сдюжите? Ветер крепкий. Сумеете причалить к мысу?
В ответ на это Хаджин неуверенно пожала плечами, а Вельгор кивнул головой.
Где-то в полутора тысячах колен от высоких сторожевых башен ветер словно бы прекратился. Воздушный змей в руках Ная плясал все так же резво, но корабль замер и почти не двигался.
— Что происходит? — спросил я Корвеля, который хоть и намеревался отправиться спать, такой сложный маневр пропустить не мог. — Почему мы не движемся?
— Восходящий поток, мой капитан, — ответил вместо Корвеля калека Ханх. — Надо развернуть корабль бортом к ветру и, переложив балласт, поставить короткий парус. Это чуть-чуть прибавит скорости, но зато позволит уверенно маневрировать.