Вот и получилось, что в жизни своей я кроме как играть и воровать ни чему и не научился. Справедливости ради скажу, что и в том, и в другом деле я преуспел. И играл на зависть многим, и воровал так, что у трезвого солдата из-под кушака золотую монету вытащить мог. Но ловкость рук — это еще не все. Главным моим козырем в таком нелегком промысле был особый дар. Некоторые называли его «кошачий глаз». Мне самому казалось, что ничего особенного я не умел, но караванщики вовремя заметили, что я в ночной мгле вижу ничуть не хуже, чем днем. Да и ви́деньем это назвать было нельзя, как и у всех, перед глазами тьма, да вот только не такая густая и кромешная. Ну кем мне с таким даром было стать еще? Воровское дело само собой прилипло.
Отведав в той самой харчевне с верандой под виноградными зарослями, что вчера обошел стороной, цыплят да молодой баранины, я в условленное время подошел к игорному дому Малиха, допивая из кувшина филадейское розовое вино. На мой взгляд, слишком ароматное, но сладкое и приятное на вкус, не та ядреная кислятина, что готовил Каис в своей винокурне за городом.
Присев в тени большой храмовой колонны прямо напротив городских ворот, я стал оглядываться по сторонам, привычно отмечая для себя знакомые и новые лица. Людей было немного, в это время богатые люди еще спят, а простой люд да слуги столичных жителей толпятся на центральном рынке, который готовился к приходу покупателей всю прошедшую ночь. Накануне праздников все горожане спешат запастись впрок. Никто не хочет остаться без угощения в самый разгар веселых торжеств, шествий и храмовых восхвалений.
Игорный дом Малиха был не для богачей, что уж тут говорить, даже из соседнего постоялого двора не всякий решится заглянуть в это злачное место. Популярностью он пользовался только у жителей городских окраин, трущоб, и честному гражданину стать в нем завсегдатаем не дадут. В домах богатых вельмож да сановников во время игры всегда присутствовал куратор. Человек, который бдительно следил за всеми раскладами и контролировал «кладовую», ту самую заветную стопку, что содержала в себе все оставшиеся кости, не попавшие в руки к игрокам. У Малиха было только двое кураторов, которые хоть и были весьма авторитетны, никак не могли усмотреть за всем, что творилось за двадцатью игровыми столиками, поэтому садились только рядом с достойными гостями.
Развалившись на теплых плитах, я даже немного задремал, рассеянно оглядывая окрестности и примыкающие к северной площади улицы. На мгновение мне показалось, что за темным провалом бойницы в городской стене промелькнул чей-то напряженный силуэт, но стоило мне устремить туда свой взгляд, как всякое движение гут же прекратилось. Наверное, птица пролетела или какой-то стражник бежал по внутреннему коридору спеша по поручению командира. Но неприятное чувство взгляда, устремленного на меня, возникло как-то само собой, словно за мной следили.
Ощущение того, что на меня смотрят, никак не хотело покидать. Я уже подумал было, что во всем виновато проклятое розовое вино, но стоило только спуститься в прохладный и уютный подвал игорного дома, как странное и тревожное чувство исчезло, словно его и не было вовсе.
Обычно играть я приходил поздно вечером, и в это время меня всегда встречал сам Малих — владелец. Сегодня, ближе к полудню, его конечно же еще не было. Он как человек уважаемый и состоятельный мог позволить себе долгий и беспечный сон. Я только скинул камзол и бросил его слуге у двери, который тут же исчез за плотной шторой, отделяющей зал для гостей от комнаты для прислуги и кухни. В зале было достаточно людей, которые, забыв о времени и сне, играли здесь всю прежнюю ночь. Их встревоженные и усталые выкрики слышались даже из-за плотных штор каждого полога, накрывающего игральный стол. Я невольно заметил маленькие, подсохшие капли крови у одного из настилов для игроков попроще, который к этому моменту уже пустовал. Значит, и в эту ночь не обошлось без поножовщины.
Задерживаться возле места недавней потасовки я не стал. Для меня приготовили игральный стол в самом дальнем углу, под единственным, круглым окошком, закрытым цветной мозаикой из стекол, сквозь которые на полупрозрачную ткань занавесок попадал солнечный свет с улицы. Удобно развалившись на мягких подушках, я попросил слугу подать мне полынного вина, разбавленного наполовину родниковой водой, и вяленого мяса со специями. Горечь полыни должна отбить приторный розовый вкус шиповника, а соленое мясо собьет горечь настойки, оставляя на языке приятное тепло, вызванное специями.
Сейчас все казалось мирным и спокойным. Я чувствовал себя расслабленным, сытым. Золота, которое я так и не смог вчера отнести в тайник, при моем довольно скромном образе жизни должно хватить надолго. Даже на поездку к морю хватит с лихвой, Купить доброго коня, оплатить услуги охранников в караване, идущем на юг, взять припасов в дорогу — на все уйдет не больше десяти-пятнадцати грифов. Я не купец и не благородный вельможа, титулованный и знатный, мое слово все равно что щебет воробья. Ну не сдержу данного обещания, ну откажусь от игры, соберу свои пожитки да сбегу, что с того? Меня станут призирать в высшем обществе знатных особ? Да меня там и не знают даже. Для всех я просто часть толпы. Горожанин, гражданин который должен платить налоги и поклоняться величию короля и его духовной свите. Кому из них интересна крепость моего слова.
Но нет ведь, сижу, пью горькую настойку и тешу своего горделивого червя воровского гонора самолюбованием и гордыней. Благородство — это честь, которой я не достоин. Сын солдата и ткачихи не может вдруг стать равным титулованным особам, несущим сквозь века свою родовую доблесть. Мне от родителей в наследство только ременная пряжка и досталась. Знатная пряжка, серебряная, уж давно потертая, но любимая мной. Никак не решался я сменить ее на новую.
Азар возник передо мной так неожиданно, что я даже отпрянул. Его кожаная куртка с широким воротом и капюшоном была вся липкой от браги, а на рубашке, давно требующей хорошей стирки, виднелся длинный разрез с разлохмаченными краями. Под глазом у небохода виднелся уже почерневший синяк, а на щеке красовалась ссадина.
— Я смотрю, ты тут веселился от души. Кто ж тебе глаз-то подбил?
— А пусть не лезут! Я их, ух! — Небесный бродяга скрутил из пухлых пальцев здоровенный кулак и неуверенно помахал им в воздухе.
— Да уж, видать ты многим сегодня показал свою удаль.
— Сыграем? — спросил Азар, еле ворочая припухшей челюстью.
— Ты же зарекся со мной играть, или забыл? — напомнил ему я, развалившись на подушках.
— Не помню, но коль зарекся, то и не стану.
— Полно тебе, садись ближе, угощу тебя, разгильдяя.
Словно бы ожидая моего приглашения, небоход рухнул на полати, подминая подушки под себя, и чуть не перевернул приготовленный для меня кувшинчик с полынным вином. Подоспевший к нашему разговору слуга только удивленно посмотрел на меня, но я жестом велел ему не беспокоиться. Если понимал все правильно, то спать здоровяк Азар будет еще долго, после такой бурной ночи.
В этот момент во дворе игорного дома послышались шумные голоса, и слуги, еще не видя того, кто явился к ним в гости, засуетились, подготавливая все для приема новых игроков.
Как я и ожидал, в зал ввалилось не меньше десятка человек, разгоряченных и веселых. Капитан Таус был пунктуален. Каждый из его команды был вооружен на зависть даже городским стражам. Во главе всей братии Таус. Признаться, мне не сразу удалось узнать в этом человеке своего вчерашнего собеседника.
Черные волосы с проседью были сплетены в косы еще плотней, подвязаны широким платком, борода взъерошена. Кожаная куртка, хоть и огромного размера, была натянута на массивное тело так плотно, словно мои сапоги. Таус сотрясал стены раскатистым смехом, вызванным, очевидно, веселой историей одного из товарищей. Взгляд и выражение на лице так разительно отличались от тех, что я имел честь наблюдать вчера за разговором, что я даже немного пожалел о том, что вообще согласился на эту сомнительную сделку.
— Брысь! Насекомое! — заревел Таус на одного из слуг. — Что вы вьетесь под ногами, козявки! Готовь столы, ротозеи! А ну-ка! Вон тот! Крайний! — Взгляд капитана остановился на мне. — Братья мои, а что это за мясо там притихло у окошка за нашим столиком?
Вся шумная толпа отвлеклась от дел и болтовни, обратив взоры в мою сторону.
— Это какой-то заморыш, капитан. Вытолкать его взашей?
— Фатус! Задира! Не боишься опять без штанов остаться? — гаркнул Таус, оскалившись на сухощавого небохода.
— Как в прошлом году над перевалом! — завопил надрывно беззубый старикашка из команды.
— Заткни хлебальник! Сявка! Остатки зубов тебе вышибу, жук навозный, — возмутился Фатус, нервно теребя рукоять огромной палицы, висящей на поясе.
— Клык! — рявкнул капитан на уродливого старика. — Ну-ка поди глянь, что за тело там притомилось.
— Сию минуту, — зашамкал беззубый старикашка, просачиваясь между огромными и крепкими торсами товарищей.
Какой-то странной походкой, ссутулившись и заваливаясь на один бок, старик прошел по всему залу и встал возле моего столика.
— Ты кто такой? Крысеныш, испари свою немощь отсюда мигом. Не то по кускам тебя выкинем.
— Ты, что ли, меня на куски резать будешь сявка?
Клык остался доволен моим ответом и стал доставать широкий тесак, медленно и картинно, видимо наслаждаясь тем мелодичным звуком, с которым тяжелое лезвие ножа покидает окованные бронзой ножны. Следовало, видимо, испугаться подобного спектакля, но я этого не сделал. Если бы всякий раз пугался, когда передо мной машут острыми железками, то давно получил бы разрыв сердца.
Нож еще не вышел целиком и ухмылка этого наглеца не успела стать оскалом, как я молниеносным движением выхватил из-под ворота рубашки тонкий дротик и метнул его точно в руку прихвостня. Оставаясь все таким же спокойным и расслабленным на вид, я даже успел взяться за свой кувшинчик, когда этот косорылый только понял, что его рука намертво пришпилена к широкому кожаному поясу на животе. Тонкая стрелка пронзила кисть чуть ниже запястья, ближе к пальцам, и просто пригвоздила уродливую клешню к брюху, защищенн