[1646]. Тем самым изобразительная продукция, по мнению автора, предшествовала официальной пропаганде и создавала свою, отличную от правительственной версии, картину войны. Примечательно, что Денисов, учитывая неофициальный характер народного лубка и его популярность среди малограмотных слоев населения, называл его «бойким приемным сыном» слухов и россказней[1647]. Денисов сделал и другое важное наблюдение, связав динамику выпуска лубочной продукции с изменениями народных настроений. По его мнению, художественное творчество подпитывалось в первую очередь позитивными слухами и фактами об успехах русских войск в Галиции, «и чем более близким казалось сокрушение врага, тем смелее и заносистее становился лубок… Но как только началось обратное движение из Галиции, остепенился и лубок, а потом и вовсе замолк»[1648]. Денисов не подтверждал свои наблюдения количественными данными, однако если обратиться к коллекции военно-патриотических лубочных картинок из собрания Государственного центрального музея современной истории России, то окажется, что из 387 изображений 307 картинок были изданы в 1914 г., 79 — в 1915‐м и лишь 1 — в 1916‐м[1649]. Учитывая, что в 1914 г. лубок на тему начавшейся войны выпускался лишь в течение 5 месяцев, то получится, что в первый год в месяц в среднем выходило 61,4 патриотического лубочного изображения, а в 1915 г. — только 6,5, т. е. произошел десятикратный спад выпуска патриотической продукции.
Вряд ли причина заключалась, как считал Денисов, исключительно во влиянии Галицийского отступления. Как уже отмечалось, патриотический дискурс имел не столько идейно-сознательное содержание, сколько эмоциональное. Эмоционально-патриотический перегрев первых месяцев войны неизбежно должен был смениться если не апатией, то снижением интереса к патриотической тематике в образованных городских слоях общества. Военные поражения, а также начавшиеся в стране в 1915 г. продовольственные затруднения и инфляция способствовали переключению внимания населения с внешних проблем на внутренние, являлись дополнительными стимулирующими факторами, рассеивавшими былой энтузиазм. Следует заметить, что иссякание творческого потенциала по мере затягивания войны и начала периода неудач характерно не только для лубка, но и, например, для кинематографического производства, которое фактически прекращает выпуск военно-патриотических лент в 1916 г. В отношении последнего правомерно предположить, что главной причиной сокращения и прекращения производства стали не столько усталость или творческий кризис режиссеров (хотя и это имело место), сколько падение спроса на патриотическую продукцию — зритель устал от агрессивной пропаганды, вступавшей в противоречие с реалиями.
Ил. 44. Количество снятых военно-патриотических фильмов из общего числа лент
Жанровая статистика свидетельствует, что бум спроса на патриотизм, характерный в первую очередь для лета — осени 1914 г., иссяк в 1915 г. Военно-патриотические фильмы, снятые за август — декабрь 1914 г., составили 18,6 % от всех вышедших кинолент. В первый год войны в среднем выпускалось 8,6 военно-патриотического фильма в месяц. Если учесть, что темпы кинопроизводства всех прочих фильмов за 1914 г. составили в среднем 15,6 фильма в месяц, то оказывается, что военно-патриотическая тематика задействовала более половины всех кинопроизводственных ресурсов. В дальнейшем темпы производства военно-патриотической продукции сильно упали: за 1915 г. было выпущено всего 17 фильмов (4,6 % от общего числа лент), а за 1916‐й, на который пришелся пик отечественного кинопроизводства, — всего лишь 6 картин (1,2 %) (ил. 44).
Та же ситуация наблюдалась с театральными пьесами. Согласно отчетам петроградской драматической цензуры, количество военно-патриотических пьес заметно снижается в 1915 г.[1650] Если за весь 1914 г. военно-патриотические пьесы (фактически появившиеся лишь во втором полугодии) составили 16 % (заняли второе место) от общего числа, то в 1915 г. их процент падает до 6 (опустились на предпоследнее место, опередив только исторический жанр). При этом общая структура жанровых предпочтений современников принципиально не изменяется. В 1914 г. по степени популярности шли фарсовые на первом месте, патриотические — на втором, бытовые — на третьем, музыкальные — на четвертом и далее психологические, романтические, фантастические, исторические пьесы. В 1915 г. их порядок (за исключением потери патриотическими пяти позиций) принципиально не изменился: фарсовые, бытовые, психологические, фантастические, музыкальные, романтические, исторические (ил. 45, 46).
Ил. 45. Пьесы, допущенные к постановке цензурой, по жанрам, за 1914 г.
Ил. 46. Пьесы, допущенные к постановке цензурой, по жанрам, за 1915 г.
Возвращаясь к лубку, заметим, что Денисов допустил одну принципиальную ошибку, по инерции сложившуюся с исследований Д. А. Ровинского, — отождествил понятие «военный лубок» применительно к хромолитографической продукции 1914–1915 гг. и «народные картинки». В отличие от гравюр, вырезавшихся на дереве анонимными народными умельцами со второй половины XVII в., значительная часть продукции периода Первой мировой войны народной не являлась. Строго говоря, лубок с XVIII в. становится более «профессиональным»: если в предшествующее столетие его вырезали торговцы на рынке, то теперь все чаще авторами оказывались иконописцы-знаменщики и граверы типографий, которые таким образом подрабатывали. Сатирический лубок в виде отдельных листов продавался на рынках, в мелочных лавках, книжных магазинах. Лубок создавался и кустарным способом, художники на тряпичной бумаге рисовали изображение и вручную его раскрашивали. Центром лубочного производства России была Москва, производством простонародных изданий славился купец И. Логинов. В московской губернии существовали села, для населения которых иллюминовка лубочных картинок являлась главным промыслом. У Спасских ворот, а также в торговых рядах лубочные картинки тысячами скупали офени и затем разносили по всей России, продавая по 2–3 копейки за лист[1651]. Впрочем, многое зависело от способа изготовления и качества картинки. Так, согласно рассказу И. А. Голышева, в 1858–1866 гг. 100 картинок простовика крашеного, изготовлявшегося ручным способом народными умельцами (простовиками), можно было купить за 60 копеек (0,6 копейки за лист), а 25 картинок листовой литографии стоили 1 рубль 25 копеек (5 копеек за лист)[1652]. По мере совершенствования техники печати стоимость лубка падала, тем не менее в крупных городах, где покупатели были побогаче, лубок стоил дороже. В 1914 г. в Москве и Петрограде некоторые раскрашенные ручным способом картины стоили 20 копеек[1653]. Офени занимались не только перепродажей, но и гравировкой: успешный офеня И. А. Сокоркин завел свою металлографию в деревне Богдановке Ковровского уезда Владимирской губернии. Занимались производством лубочной продукции на религиозную тематику и в монастырях.
Несмотря на разнообразие техник печатания, разный уровень народных умельцев, лубочные картинки XVII–XIX вв. имели одну принципиальную, важную особенность — демонстрировали наивный, неискушенный взгляд на события истории «снизу», из гущи народной массы. В соответствии с мировоззрением художника исторические события интерпретировались в религиозном или сказочном ключе, отражая тем самым не официальную позицию властей, а народное массовое сознание. Именно этим обстоятельством объясняется интерес, который проявляли к народным картинкам профессиональные художники, коллекционировавшие лубок и организовывавшие его выставки. Первой публичной выставкой лубка считается прошедшая в сентябре — октябре 1891 г. в здании Императорского вольного экономического общества и организованная Комитетом грамотности. С 24 марта по 7 апреля 1913 г. проходила устроенная М. Ф. Ларионовым «Выставка иконописных подлинников и лубков» в Художественном салоне на Большой Дмитровке. В феврале 1914 г. в здании Московского училища живописи, ваяния и зодчества состоялась «Первая выставка лубков», организованная Д. И. Виноградовым. На ней экспонировался лубок из собраний известных художников — М. Ларионова и Н. Гончаровой, И. С. Ефимова, Н. Ф. Роговина. В каталоге к выставке Ларионов обращал внимание на архетипическую природу лубка, которая позволяла связать современность с Древним миром, обнаруживала параллели народного творчества и футуризма: «Должно быть совершенно безразлично, когда возник лубок вообще, а русский лубок в частности… Самое удивительное, самое современное учение футуризм может быть перенесено в Ассирию или Вавилон, а Ассирия с культом богини Астарты, учение Заратустры, в то, что называется нашим временем. Ощущение новизны и весь интерес нисколько не пропадает, так как эти эпохи по своему существу, развитию и движению равные и рассматривать их под углом времени может только обездоленная ограниченность»[1654]. Как было показано выше, интерес к архаичным техникам и архетипическим образам соответствовал не только общей тенденции архаизации социальных отношений периода Первой мировой войны, проявившейся, в частности, в эсхатологической интерпретации современности, но и тенденциям развития живописного искусства.
Тем не менее в годы мировой войны с лубком происходят принципиальные изменения. Ужесточение цензуры вкупе с начавшейся патриотической пропагандой приводят к тому, что собственно народные картинки вытесняются с рынка картинками, прошедшими цензуру и изданными профессиональными хромолитографиями. Все чаще указываются фамилии профессиональных художников, рисовавших лубок. Иногда лубочные картинки являлись копиями работ профессиональных авторов. Среди художников — авторов лубка — Н. Самокиш, И. Владимиров, Г. Нарбут, О. Шарлеман, Н. Богатов, Д. Моор, Н. Ремизов, А. Апсит, А. Лентулов, К. Малевич и другие представители различных жанров и направлений русского изобразительного искусства. Правда, значительную часть составляют анонимные работы, вероятно полупрофессиональных авторов, включая и народных умельцев. В частности, типолитография И. Д. Сытина, выдававшая до четверти всей лубочной продукции, привлекала как профессионалов, например Д. Моора, так и художников-самоучек с Никольского рынка. Однако важно заметить, что при этом с лубком происходили важные стилистические изменения: народные художники старались копировать рисунки профессионалов, избавляясь от наивно-архаичных элементов (утрированного изображения персонажей, использования обратной перспективы, орнаментальности и пр.), тем самым лубок переставал отражать то, что так ценили в нем Ровинский, Ларионов и другие коллекционеры народного творчества. Искусствовед В. А. Славенсон в 1916 г. отмечала, что военно-патриотический лубок из «народных картинок» превратился в «картинки для народа», относя его к жанру «милитарной карикатуры»