Ил. 117. Ре-Ми (Н. Ремизов). Шансонетный дух // Новый Сатирикон. 1915. № 32. С. 9
Филиппова и Баратов вступают в полемику с Цыкаловым, утверждающим, что основной мишенью русских карикатуристов стал германский кайзер Вильгельм II[1713]. Тезис Цыкалова выглядит вполне обоснованно, если вспомнить, что раненые солдаты в своих разговорах склонны были недооценивать австрийцев и опасаться немцев: «Австрийцы — те ничего, а вот немцы — те сукины сыны»[1714], — что ожидаемо настраивало фокус журнальной сатиры на более опасного противника. Филиппова и Баратов возражают, что «в большинстве проанализированных изданий противники России в Первой мировой войне получают вполне „сбалансированное“ количество уколов»[1715]. Конечно, хотелось бы узнать более точное количественное выражение «большинства» и «сбалансированности», тем более что мои собственные подсчеты объектов карикатур в журнале «Новый Сатирикон» (Филиппова и Баратов признают, что материалы именно этого издания составили основу источниковой базы монографии) за 1915–1916 гг. подтверждают выводы Цыкалова. Так, доля карикатур на Германию из всех карикатур на внешнего врага составляет 60,1 %, при этом карикатуры на Турцию — 15,7 %, на Болгарию — 12,9 %, на Австрию — 11,2 %. Любопытно опережение Болгарией Австрии, что свидетельствует не о том, что болгарская армия вызывала большие опасения, чем австрийская, а об эмоциональном резонансе, который вызвало вступление Болгарии в войну на стороне врагов, что перечеркнуло одну из главных стратегических линий российской военной пропаганды — войну славянства против германизма, — тем более что в 1916 г. доли антиболгарских и антиавстрийских карикатур уравниваются. Можно отметить динамику структуры образов внешнего врага в указанный период: если в 1915 г. образ немца составлял 58,7 % из всех изображений врагов (немцы, австрийцы, турки, болгары), то в 1916 г. — 63,8 %, что свидетельствует об усилении опасений в отношении Германии. Также возросло количество упоминаний турок — с 14,5 до 18,1 %, в то время как частота образов австрийцев упала с 12,2 % в 1915 г. до 8,5 % в 1916 г., а врага-болгарина — с 14,5 до 8,5 %.
Однако чрезмерное увлечение имагологическим подходом оставляет вне исследовательского фокуса не менее важную тему: вольную или невольную констатацию художником внутренних проблем общества. Журнальная карикатура привлекает внимание зрителей к больным темам, и в определенный момент внутренние проблемы начинают волновать современников больше, чем внешние. Не случайно исследовательница сатиры Лесли Милн отметила в качестве одной из функций юмора периода Первой мировой войны «организацию протеста» и противостояние с цензурными ограничениями[1716].
Несмотря на то что политическая карикатура в целом поддалась ксенофобским настроениям первых месяцев войны, отдельные художники высмеивали квазипатриотические тенденции, охватившие образованные слои общества. Одной из них стал бойкот товаров вражеских фирм. В январе 1915 г. Николай Ремизов (Ре-Ми) опубликовал серию карикатур в виде комикса под названием «Бойкот всего немецкого или не бывать бы счастью, да несчастье помогло», в которой рассказал, как обыватель последовательно отказывался от немецкого шницеля, немецкого платья, произведений Шуберта и пианино Шредер и, оставшись с одной бритвой, решил зарезаться, но выяснилось, что и она немецкая[1717].
С помощью квантитативного анализа можно уточнить время начала трансформации патриотических настроений в оппозиционные на примере динамики частотности упоминаний внешней и внутренней угроз. Так, за 1915 г. на 131 упоминание внешних врагов России приходится 74 упоминания внутренних экономических (46) и политических (28) проблем. Таким образом, тема внешней угрозы оказывается в 1,77 раза более актуальной, чем тема угрозы внутренней. Общее соотношение упоминаний внешнего врага со всей совокупностью прочих внутренних сюжетов — 148 к 155, т. е. 48,8 % из общего числа сюжетов. Правда, если рассмотреть динамику тем по полугодиям, окажется, что перелом в настроениях обывателей происходит в июле 1915 г.: экономические проблемы во втором полугодии упоминаются в карикатурах в 4,75 раза чаще, чем в первом, а политические — в 6 раз. Все это приводит к тому, что в 1916 г. структура сюжетов принципиально меняется, и уже на 47 совокупных упоминаний внешних проблем России (агрессии немцев, австрийцев, турок и болгар) приходится 70 упоминаний внутренних экономических проблем, при этом 30 сюжетов посвящено коррупции среди чиновников, мародерству и спекуляциям (образ внутреннего врага) и 19 — политическому кризису. Таким образом, внутренние проблемы, включая образ внутреннего врага, оказываются более актуальными в 1,89 раза, чем угрозы внешние.
Общая же доля образов внешнего врага во всей совокупности сюжетов за 1916 г. (кроме упомянутых экономических и политических тем, это тема социального расслоения общества, адюльтера, сухого закона и пьянства, криминальные сюжеты) — 47 из 201, что составляет 18,9 % (против 48,8 % за 1915 г.). При этом необходимо учитывать, что в условиях жестких цензурных ограничений издатели не могли себе позволить в полной мере сосредоточиться на критике внутренних проблем империи, поэтому реальная степень актуальности внутренних проблем перед внешними была еще выше. Отмена цензуры в 1917 г. демонстрирует, вероятно, более адекватную общественным настроениям тематическую структуру карикатур — из 323 сюжетов внешней угрозе посвящено лишь 13, т. е. 3,8 %. Таким образом, можно утверждать, что образ врага в годы Первой мировой войны переживает трансформацию от врага внешнего к врагу внутреннему (падение актуальности образа внешнего врага почти в 12,8 раза: от 48,8 % из всех образов в 1915 г. до 3,8 % в 1917 г.) (ил. 118).
Ил. 118. Динамика внешней и внутренней угрозы в карикатурах «Нового Сатирикона» в 1915–1916 гг.
Среди самых актуальных образов внутренних врагов, пробивавшихся сквозь цензурные ограничения, был образ мародера-спекулянта, наживающегося на войне. Уже в апреле 1915 г. Ре-Ми выпускает карикатуру под названием «Корыстолюбие», на которой изображен сидящий на мешках с продовольствием толстый купец, на пальцах у него блестят перстни с драгоценными камнями (ил. 119). Забегая вперед, отметим, что в годы Гражданской войны этот образ использовался красной пропагандой для дискредитации зажиточных крестьян (кулаков). Помимо внутреннего врага, формировался негативный образ аристократа, имитирующего общественную работу и укрывающегося за счет этого от участия в боевых действиях. Художник В. Млынарский запечатлел представления о «земгусарах» в рисунке «Панорама весенних мод», изображавшем женоподобного молодого аристократа и сопровождавшемся подписью: «Элегантные костюмы для господ уполномоченных, — по последним моделям. Для театров и прогулок по Кузнецкому мосту» (ил. 120).
Ил. 119. Ре-Ми (Н. Ремизов). Корыстолюбие // Новый Сатирикон. 1915. № 17. Обложка
Эти образы свидетельствовали об усилении социальных противоречий в российском обществе. Тема обогащения на войне одних неизбежно подводила к теме пауперизации других. Помимо «мародеров тыла» (как правило, деляг средней руки), популярность получал образ крупных воротил (промышленников и банкиров) — «акул». В январе 1916 г. Д. Мельников в «Будильнике» публикует аллегорический рисунок, на котором плывущую в древнерусских латах женщину-Россию (сам по себе не особенно удачный образ) кусает и тянет на дно акула. Художник А. Курган обыграл тему «круговорота акул в обществе», изобразив дородную даму в ресторане, на тарелке которой лежали маленькие черные и белые акулы (ил. 121). Авторы часто обращались к сюжету, в котором набившие карманы на военных предприятиях нечистоплотные дельцы растрачивали свои накопления в ресторанах и кабаках, спускали средства на дам легкого поведения. Падение нравов тем самым рассматривалось в качестве одной из причин социального кризиса. Вместе с тем Д. Моор высмеивал позицию, согласно которой коррупция объяснялась «соблазном со стороны лиходателей», в карикатуре, изображавшей соблазнение змеем Адама и Евы (Ева была изображена усатым гермафродитом) на обложке специального выпуска «Будильника», посвященного «Акулам тыла». Рисунок содержал саркастическую подпись: «И Ева ела, и Адам ел… и змий сыт остался»[1718].
Ил. 120. В. Млынарский. Панорама весенних мод // Будильник. 1916. № 13. С. 12
Ил. 121. А. Курган. Прелестная брюнетка Ниниш — питается исключительно акулами // Будильник. 1916. № 5. С. 12
От высмеивания и порицания великосветских львиц и денди художники переходили к критике представителей власти. И. Малютин опубликовал карикатуру, которая отражала общественное недовольство тем, что полицейские чины освобождены от призыва в армию. Его рисунок сопровождала надпись, предполагавшая переодевание городового в солдата: «К этой серой шапке да серую бы шинель» (ил. 122). В августе 1915 г. появляется новый внутренний враг — собирательный образ губернатора-коррупционера-предателя. Часто изображается в треуголке — аллюзия на изгнанного из России Наполеона. На одной из карикатур Ре-Ми губернаторы в наполеоновских треуголках, понурив головы, с чемоданами шли к поджидающей их тюремной карете[1719] (ил. 123).
Ил. 122. И. Малютин. К этой серой шапке да серую бы шинель // Будильник. 1916. № 1. С. 4
Ил. 123. Ре-Ми. Текст: Губернаторы (хором): Пойдем искать по свету, / Где оскорбленному есть чувству уголок! / Карету нам, карету! // Новый Сатирикон. 1915. № 34. С. 3
Как ни парадоксально, тема коррупции тесно переплеталась с темой женской эмансипации и адюльтера. Одна из вероятных причин — влияние теории классика немецкой социологии и экономики Вернера Зомбарта, который в работе 1912 г. «Роскошь и капитализм» взглянул на проблему сквозь призму гендерных отношений. Исследователи отмечают популярность идей Зомбарта в российском обществе накануне войны