[2341]. В качестве примера приводились действующие карточки на сахар. В связи с темой хлебных карточек вставал вопрос о питании домашних животных, которые в условиях вздорожания мяса были переведены своими хозяевами на хлебный рацион. «Вечернее время» писало, что необходимо ввести хлебные карточки и для собак. В конце концов распространились слухи, что выдача хлеба будет ограничена фунтом для взрослых, и половиной фунта для детей. Это привело к новой волне паники.
В некоторых петроградских «хвостах» заговорили о том, что правительство вообще собирается на несколько дней прекратить продажу хлеба, чтобы сосчитать оставшиеся в городе запасы[2342]. В действительности произвели ревизию шести пекарен на Выборгской стороне. Был сделан вывод, что в среднем запасов муки в них, без учета хранящейся на складах, должно хватить на 11 дней[2343]. Петроградский градоначальник генерал А. П. Балк по результатам проверки запасов хлеба в столице сообщил директору Департамента полиции, что продовольствия в городе хватит на 22 дня; командующий войсками Петроградского военного округа генерал С. С. Хабалов, определяя имевшиеся запасы в 500 000 пудов и исходя из среднего потребления муки в 40 000 пудов в день, называл чуть более скромные сроки — 10–12 дней[2344]. Близкое расчетам Хабалова количество дней указывал впоследствии генерал Ю. Н. Данилов, вспоминавший, что на 25 февраля Петроград был обеспечен хлебом на полторы-две недели[2345]. При этом подвоз муки в столицу хоть с перебоями, но продолжался. Согласно данным петроградской городской управы за февраль, среднесуточный подвоз пшеничной и ржаной муки составлял около 35 тысяч пудов (при доминировании пшеничной)[2346]. И хотя это было чуть меньше средней нормы суточного потребления, учитывая имеющиеся в городе запасы, говорить о критической ситуации с мукой не правомерно.
Депутация от петроградских пекарен, явившаяся к Хабалову с жалобой, что в народе зреет уверенность, будто пекарни прячут муку, объясняла нехватку хлеба отсутствием необходимого числа пекарей для его выпечки[2347]. Отчасти объяснение перебоев с продажей хлеба ввиду отсутствия пекарей подтверждается тем, что некоторые обыватели в январе — феврале 1917 г. приступили к самостоятельной выпечке хлеба, что говорит о дефиците в лавках именно хлеба, но не муки[2348]. Однако в условиях недоверия к официальным источникам информации сдержать стихийно распространявшиеся слухи о критической нехватке муки и хлеба в столице не удавалось. 5 февраля Хабалов дал точный прогноз развития дальнейших событий: «Если население еще не устраивает „голодные бунты“, то это еще не означает, что оно их не устроит в самом близком будущем: озлобление растет и конца его росту не видать… А что подобного рода стихийные выступления голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех — анархической революции, — сомневаться не приходится»[2349].
11 февраля Уполномоченный по продовольственной части Петрограда В. К. Вейс отметил, что продовольственная ситуация в Петрограде лучше, чем в Москве. Удалось увеличить отпуск вагонов с мукой с 35 до 40 в день. При этом нормальная потребность Петрограда в муке — 100 вагонов в день. Из-за ограниченности запасов муки у уполномоченного часть муки заимствуется со складов городской продовольственной комиссии. «На окраины, в районы фабрично-заводские, — сказал В. К. Вейс, — мы стараемся направлять сейчас больше черной муки для того, чтобы там несколько ослабить недостаток хлеба. Затруднения при получении черного хлеба вызываются как недостатком муки, так и тем, что многие владельцы булочных и пекарен сокращают или совершенно прекращают производство. Большинство владельцев имеет в своем распоряжении несколько булочных и пекарен и закрывает часть их из‐за того, что, по отзывам собственников, выпечка хлеба при нынешних условиях затруднительна и убыточна»[2350]. Единственный выход, по мнению уполномоченного по продовольственной части, в том, чтобы усилить хлебопечение на городской хлебопекарне и снабжать население городским хлебом. Вейс отметил, что при строгой экономии Петроград обеспечен продуктами на месяц.
Сами хлебопеки наблюдали явление, как человек, купив в одной лавке хлеб, тут же становился в очередь к другой. «Хвосты» в данной ситуации очень быстро росли, возбуждая беспокойство у другой части публики. Тем не менее печать 16 февраля отметила, что хлебные «хвосты» в городе пропали. Пытаясь объяснить это явление, корреспондент «Биржевых ведомостей» предположил, что ажиотажный спрос на хлеб был вызван слухами о возможном начале революции 14 февраля. Обыватели боялись, что во время беспорядков они останутся без хлеба и потому запасались им впрок. Когда же увидели, что опасность миновала, — вернулись к обычному потреблению[2351]. По свидетельствам, накануне 14 февраля хлеб брали по 10 фунтов на человека, причем некоторые приходили в магазины по несколько раз. Предсказывалось наступление настоящего голода, поэтому испуганные хозяйки бросились делать запасы черного хлеба. Выяснилось, что некоторые из них ухитрились запасти до 4–5 пудов хлеба.
18 февраля появилась информация о введении хлебных карточек в Москве. В качестве нормы указывалось не более фунта на человека. Это вызвало новую волну скупки хлеба. В «Русских ведомостях» в статье «Развитие паники» отмечалось: «Откуда причина такой паники — сказать трудно, это нечто стихийное. Но во всяком случае в эти дни для нее не было оснований, ибо в Петрограде все-таки имеется достаточный запас муки»[2352].
Однако несмотря на запасы муки, хлеба всем желающим не хватало. Показательным является следующий факт: 23 февраля булочная Филиппова (Петроград, Большой пр., 61) для обеспечения всех желающих хлебом увеличила его выпечку с обыкновенных 80 пудов до 150, т. е. почти вдвое. Однако к 3 часам дня все 150 пудов были распроданы и магазин пришлось закрыть. На улице осталось около 300 человек, не получивших хлеба. В толпе кто-то крикнул: «Надо громить булочную!», после чего в окна магазина полетели глыбы снега и льда. Ворвавшаяся внутрь толпа учинила разгром, часть товара была уничтожена[2353]. Характерно, что в некоторых булочных толпы уничтожали хлеб и рассеивали по полу муку — такое поведение для голодных людей не характерно[2354]. При разгромах магазинов полиция отмечала особую активность подростков. Последние, как правило, покушались на сладкое: выносили пирожные, конфеты, банки с вареньем. Более «компетентная» в погромах часть публики вскрывала часовые и ювелирные магазины, другие «специализировались» на аптеках, превратившихся в годы сухого закона в монополистов по розничной продаже спирта. Вышедшие на улицы очевидцы отмечали, как в разных местах города происходил разгром винных магазинов «группами солдат и уличных бродяг»[2355]. Британский инженер Стинтон Джонс, бывший в февральские дни в Петрограде, отмечал, что в «большинстве случаев толпа врывалась в аптеки, из которых выносились любые виды спирта, который тут же выпивался, в результате чего в „революционной толпе“ было значительное количество пьяных и сошедших с ума элементов»[2356].
Хлебные «хвосты» аккумулировали и усиливали эмоции, которые выливались в коллективные формы аффективного действия. Соответствующий групповым настроениям поступок заразителен и вызывает подражание среди прочих членов толпы. Е. Зозуля оставил описание типичного начала погрома, вспыхнувшего в «хвосте»: «Толпа распалилась. Кто-то, мрачный и оборванный, вбежал в ближайший двор, через минуту выбежал оттуда с несколькими расколотыми поленьями и, коротко размахивая, треснул одним поленьем в окно, другим в вывеску, третьим — в стеклянную дверь»[2357].
Уже после начала революционных беспорядков Протопопов телеграфировал в Ставку дворцовому коменданту, описывая обстановку в столице и констатируя значимую роль слухов: «Внезапно распространившиеся в Петрограде слухи о предстоящем якобы ограничении суточного отпуска выпекаемого хлеба… вызвали усиленную закупку публикой хлеба, очевидно в запас, почему части населения хлеба не хватило. На этой почве 23 февраля вспыхнула в столице забастовка, сопровождающаяся уличными беспорядками»[2358].
В условиях информационного кризиса и эмоционального напряжения слух часто выступал стимулом массовых аффективных действий, которые становились нормой в январе — феврале 1917 г. Так, 8 января, накануне ожидавшихся беспорядков к годовщине «кровавого воскресенья», сбой в работе электростанции, приведший к остановке трамвая, породил в Петрограде слух о том, что началась забастовка трамвайных служащих, которая, как ожидалось, могла перерасти в массовые беспорядки. В результате на Спасской улице произошла паника, публика штурмом брала трамвайные вагоны. В начале февраля стоявшая за мясом очередь, когда мясо закончилось, чуть не растерзала приказчика из‐за слуха, что он якобы припрятал часть товара для перепродажи. Расправу успел остановить подоспевший городовой.
Примечательно, что, хотя накануне предсказывали революцию, в уличных акциях 23 февраля современники не сразу опознали начало грандиозных перемен. В этот день З. Н. Гиппиус записала: «Очень похоже, что это обыкновенный голодный бунтик, какие случаются и в Германии», а А. Н. Бенуа даже 26 февраля заявлял, что «никто не питает иллюзий насчет успеха революционного движения. Представляется более вероятным, что полиция и штыки подавят мятеж»