Высокая явка запасных не свидетельствовала об их желании идти на войну. Приходившие на сборные пункты запасные иногда заявляли воинским начальникам, что на войну идти не хотят, вследствие чего подвергались арестам[438]. Свидетели рассказывали, что некоторые сибиряки отказывались идти защищать Россию, аргументируя это тем, что «у нас, де, своя земля, а до чужой нам дела нет»[439]. В воспоминаниях рядовые участники Первой мировой признавались, что являлись к войсковым начальникам от безысходности — некуда было бежать, а чтобы скрываться, нужны были деньги. В материалах перлюстрации встречаются письма запасных родным и знакомым, в которых авторы просят сообщать полиции и военным чинам неверные адреса проживания, чтобы до них не доходили призывные повестки[440].
Некоторые рабочие, предвидя, что не получат «бронь», на последние деньги меняли место жительства, переезжали в другие губернии (часто по поддельным паспортам) и пытались там устроиться на военные заводы. За места на последних начиналась конкуренция. Те, кто был побогаче, давали взятки управляющим, другие писали на управляющих и друг на друга анонимные доносы, добиваясь увольнений[441]. В одной из анонимок сообщалось, что проживавший в Петрограде ратник 2‐го разряда Матвеев за 500 рублей был зачислен на пароход матросом и на основании подложного списка получил освобождение от призыва[442]. Был более простой и чуть более дешевый вариант — в условиях начавшегося дровяного кризиса в городах крестьяне покупали лодки (лодка-соминка, передвигавшаяся с помощью шеста, стоила 450 рублей) и получали разрешение на перевозку дров, за что полагалась отсрочка[443]. Штаб-офицер для поручений разведывательного отделения штаба 6‐й армии сообщал в Особую поверочную комиссию по незаконному и неправильному освобождению военнообязанных, ссылаясь на полученные агентурным путем сведения: «Крестьянин деревни Нижние Лужицы, Лужицкой волости, Алексей Константинов Иванов призыва 1913 г. до объявления войны состоял учителем, а в 1915 г. по болезни был освобожден от исполнения воинской повинности и перечислен в ратники второго разряда. 6‐го февраля сего года Иванов должен был явиться к местному воинскому начальнику. С целью уклониться от исполнения воинской повинности, располагая сравнительным достатком, Иванов зачислился на службу простым матросом к судовладельцу крестьянину той же деревни А. А. Егорову. По тем же сведениям, инженер Перново-Ревельского железнодорожного пути некто Кох (Камышев) пользуется репутацией взяточника и занимается определением на железнодорожную службу лиц призывного возраста. При содействии железнодорожного мастера некоего Семана, им были устроены на железнодорожную службу после объявления мобилизации следующие лица призывного возраста: Я. Тохвер, из Лайкскарской волости, усадебовладелец Я. Вилеп, из Каркуской волости, усадебовладелец И. Пярница, из Улаской волости, усадебовладелец И. Ризенберг из Вольтветской волости, А. Росман из Мойзекюля и др. По спискам, означенные лица числятся ремонтными рабочими, однако же очень часто отлучаются домой. В связи с приемом на службу новичков, увольняются старые рабочие, чему может служить пример увольнения некоего Пирса старшего служащего. По всей железнодорожной линии подобных фиктивных рабочих, будто бы, свыше ста человек»[444].
С подозрением относились к военным музыкантам. Ходили слухи, что музыкальные команды были созданы именно для уклонения от «настоящей» воинской службы. Один аноним за подписью «военный» сообщал председателю Комиссии по поверке призыва запасных и ратников ополчения генерал-лейтенанту Кохно о музыкантах лейб-гвардии Семеновского полка: «Ваше Превосходительство. Я знаю из достоверного источника, что в музыкальной команде Л. Гв. Семеновского полка есть много присосавшихся негодяев, которые не хотят служить Царю и родине. Между ними главную роль играет и состоит главным вербовщиком богатых людей в эту милую команду рядовой этой команды, который тоже укрылся от прямого долга, Иван Свинтусов, с помощью которого устраиваются за деньги в эту команду числются там и совершенно службы не посещают, заплатив деньги старшему музыканту. Для примера могу вам указать, хотя бы на двух лиц вот этот негодяй Свинтусов и его ставленник Михаил Курицын и много других артельщики, артисты и пр.»[445] Вместе с тем подозрения в отношении людей творческих профессий были небезосновательны: музыканты, художники, артисты получали известные поблажки при призыве, либо в виде брони, либо их отправляли по ходатайствам известных персон в относительно «тихие» места.
По мере ухудшения продовольственной ситуации, в частности хлебного вопроса, в том числе из‐за нехватки пекарей, подлежавшие призыву мужчины устраивались в хлебопекарни, периодически меняя места работы и не информируя об этом полицию, тем самым уклоняясь от учета и отбывания воинской повинности, о чем сообщал в декабре 1916 г. петроградскому градоначальнику председатель комиссии по поверке призыва генерал Н. И. Филипповский[446].
Мобилизацию крестьяне восприняли покорно, как очередную повинность. Однако 96-процентная явка на призывные пункты не означала, что вся эта масса призывников отправилась на фронт — многие требовали немедленного медицинского освидетельствования или предъявляли уже заранее подготовленные справки о негодности к строевой службе. В результате массовых масштабов достигла выдача белых билетов и зачисление в нестроевую службу. Уже осенью 1914 г. военные власти озаботились этим и была создана комиссия по переосвидетельствованию белобилетников и ратников 2‐го разряда. Не последнюю роль в создании комиссии сыграло массовое доносительство, поощряемое властями. 23 января 1916 г. Петроградский губернатор писал в комиссию по поверке призывов чинов запаса и ополчения: «Заявления о неправильном освобождении от воинской службы стали поступать ко мне 26 июля 1914 г… в чрезвычайно большом количестве и продолжают поступать и ныне»[447].
При рассмотрении в Государственной думе законопроекта о порядке призыва ратников было высказано пожелание о переосвидетельствовании всех лиц, признанных негодными к исполнению воинской повинности. Министерство внутренних дел нашло это предложение полезным, в том числе «в видах успокоения общественного мнения»[448]. Министерство внутренних дел по соглашению с военным ведомством разработало ряд правил, одобренных Советом министров 27 октября 1915 г. Эти правила должны были стать основой для специального закона. В то же время массовое переосвидетельствование, начавшееся осенью 1915 г., вызвало панику в рабочей среде: многие рабочие частных предприятий срочно начали переводиться в казенные или переезжать в другие губернии, чтобы прекратить свои «дела»[449].
В некоторых местностях необоснованные освобождения от службы получала половина прошедших медицинское освидетельствование. Так, в Саратове с августа 1914 г. по 20 июля 1915‐го воинским присутствием было переосвидетельствовано запасных и ратников, по частным жалобам на неправильное освобождение от службы, 285 человек, и было признано из них годными к службе 142, т. е. ровно половина[450]. При этом всего по Саратовской губернии было определено на переосвидетельствование 25 000 человек. Сложность организации процесса переосвидетельствования обусловливалась тем, что никакого учета белобилетников не велось, поэтому агентурные сведения и доносы соседей оставались главным источником информации для властей. С этой целью в газетах печатались объявления с призывом к местному населению сообщать об известных случаях уклонения от службы, что вызывало шквал анонимок. Сам процесс переосвидетельствования растягивался на неопределенное время. Комиссия по поверке призыва 20 ноября 1915 г. направила рапорт начальнику мобилизационного отдела главного управления Генерального штаба, в котором высказала необходимость подвергнуть переосвидетельствованию 41 человека. Дело затянулось до марта 1916 г. и в результате из 41 белобилетника 24 были признаны годными к службе, 11 годными в ополчение 2‐го разряда и 5 признаны навсегда негодными[451].
Следует заметить, что 50 % незаконно освобожденных от службы — это скорее исключение из правила. Общей статистики по России, по-видимому, нет, однако можно найти примеры куда меньшего злоупотребления полномочиями сотрудниками призывных комиссий. Как правило, подозрение вызывали отдельные участки, дававшие наибольшее количество освобожденных. В Петрограде выделялся 4‐й участок Нарвской части, по которому на начало декабря 1915 г. вызывал подозрение 191 человек, получивший освобождение. По результатам проверки оказалось, что без должных оснований в нем от службы были освобождены чуть более 20 %. В уездном городе Луга воинским начальником были освобождены 204 человека, и при перепроверке лишь 10 были признаны годными, а 85 получили отсрочку от призыва для поправки здоровья. Согласилась с освобождением Комиссия лишь в отношении 109 человек[452]. Конечно, приведенные цифры не позволяют выстроить полную картину уклонения от службы по медицинским показаниям, однако в какой-то мере объясняют высокую явку на призывные пункты: призывники стремились пройти медицинское освидетельствование и получить незаконное освобождение от призыва, что является одним из контраргументов тезиса об исключительном всеобщем патриотическом настрое мобилизованных.