[818]. Обвиняемый свою вину не признал и настаивал, что сказал лишь, что императрица поехала в Германию и там попала в плен. Еще один случай трехдневного ареста связан с двумя крестьянами Ставропольской губернии, которые рассказывали, что «государыня императрица Мария Федоровна имеет двух незаконнорожденных сыновей. Она просила государя императора, чтобы этих ее сыновей почитали в церквях, в чем государь император отказал. Тогда она уехала с этими сыновьями в Германию и из‐за этого началась война»[819]. Оба крестьянина признали себя виновными. Показательно, что ни один из обвиняемых не находился в состоянии алкогольного опьянения, неграмотным являлся лишь один, однако судьи усмотрели в этих случаях пункт 3 статьи 103 «оскорбление по неразумению, невежеству или опьянению». На этом фоне кажется суровым приговор в отношении неграмотного 86-летнего крестьянина Сахалинской области Семена Варфоломеева, который был присужден к месяцу ареста за то, что 20 октября 1914 г. в присутствии нескольких свидетелей на замечание одного из них, что скоро будут брать новобранцев в Сахалинской области, матерно выругался в адрес царя: «… (брань) я ему дам, что он кормит моих сыновей, поит… (брань)»[820]. На относительной суровости приговора в отношении старого человека сказалось, вероятно, то, что Варфоломеев был бывшим каторжником, осужденным в 1876 г. на 5 лет за убийство, а также, по-видимому, использованный по адресу императора крепкий матерный оборот, опущенный в докладе по Третьему уголовному отделению. Вместе с тем с точки зрения репутационного вреда верховной власти высказывание Варфоломеева представляется менее серьезным преступлением, чем вышеприведенные случаи распространения слухов, рисующих измену членов царской семьи. Такое же наказание — месяц ареста при полиции — получил 73-летний мещанин г. Смоленска Семен Детков за то, что произнес: «Государя нам не нужно, надо его убить… (брань)»[821]. Как видим, фразы обоих — Варфоломеева и Деткова — содержали матерное оскорбление императора, но при этом Детков призывал к убийству царя, а получил за это такое же наказание, как и Варфоломеев. Смягчающим обстоятельством было то, что Детков произносил слова в состоянии опьянения. Однако мера наказания так и не была принята в отношении обоих обвиненных, так как в соответствии с высочайшим повелением от 10 февраля 1916 г. они были помилованы.
Более суровым наказанием являлось заключение в крепости. Законодательство допускало, что заключение в крепости могло сопровождаться лишением прав состояния, однако такие случаи по статье 103 выявлены не были. Как и в случае с арестом, наиболее распространенным сроком крепостного заключения был срок в пределах одного месяца. Минимальным временем оказалось двухнедельное содержание. Именно такой приговор вынесла Харьковская судебная палата в отношении 25‐летней фельдшерицы Сони Гельфгат, которая в октябре 1914 г. во время разговора в аптеке с фельдшером Кореневым на замечание последнего, что немцы зверски обращаются с мирным населением, ответила: «А разве наш государь делал лучше, устраивая в городе Одессе и других местах погромы и проливая кровь» и вдобавок назвала императора «недалеким»[822]. В данном случае, хотя крестьяне получали за более оскорбительные высказывания куда меньшие сроки, сказалось, вероятно, еврейское происхождение фельдшерицы. Кроме того, подчас грубо-обсценное и абсурдное, настоянное на слухах высказывание крестьян списывалось на эмоциональность сельских жителей, тогда как рациональное обвинение мыслилось отягчающим фактором. Образованный человек, отдававший себе отчет в произнесенных словах, мог получить больший срок. Так, две недели крепости получил 56-летний мещанин Екатеринбурга Виктор Петер, управляющий конторой, за то, что в феврале 1915 г. в разговоре с рабочими о мобилизации ратников сказал: «В японскую войну вас дураки обманули, не дали земли и теперь обманут, не дадут. Издали вам манифест и то его Никулка скрыл». На вопрос, кто обманет, Петер ответил: «Ваш Никулка»[823]. В докладе отмечено, что Петер православный, домашнего образования, женат и имеет четырех детей.
По количеству приговоров к заключению в крепости на втором месте после месячного срока стояло годовое заключение. 30 декабря 1915 г. Томский окружной суд приговорил к заключению в крепости на один год и четыре месяца 19-летнюю еврейку, мещанку г. Каинска Мере Трескову за то, что, присутствуя на проводах на войну мужа своей знакомой, она напевала революционные песни (некий Самойлов играл их мелодии на балалайке) и, в частности, произнесла, имея в виду императора: «Если бы я была там (на войне. — В. А.), то всадила бы ему первую пулю»[824]. Отягчающим обстоятельством стали политические рассуждения Тресковой. В частности, она возмущалась тем, что «нас евреев на войну в первую голову гонят, а надела не дают». В докладе не отмечалось, была ли Трескова пьяна (очевидно, что собравшиеся проводить призывника пили не только чай), однако сочетание революционного фольклора, политических высказываний с еврейской национальностью обвиняемой представлялось достаточным основанием для серьезных опасений на ее счет, в результате за аналогичное высказывание с Детковым (оскорбление и угроза убийством императору) Трескова получила куда более серьезное наказание. Еще один земляк Тресковой, 70-летний еврей Мовша Малкин, проживавший в деревне Богатихе, получил год крепости за то, что в январе 1915 г., вернувшись домой из Каинска, на вопросы находившихся в его доме крестьян о городских новостях сообщил, что из пяти сыновей его свата один умер, а четырех взяли на войну, после чего произнес: «… (брань) вашего государя, чтоб он околел»[825]. В отличие от Тресковой, Малкину не вменялись в вину революционные высказывания, однако отягчающим обстоятельством была его трезвость и национальность. Правда, в соответствии с царским повелением на это дело резолюцию наложил министр юстиции А. А. Хвостов: «Полагал бы возможным это дело прекратить ввиду… преклонного возраста и состояния нарушенного душевного равновесия, вызванного призывом 4 сыновей близкого человека». Другой еврей, киевский купец I гильдии 49-летний Борук Бродский, также получил год крепости за то, что прокомментировал сообщение «Русского слова» о поездке императора в действующую армию словами: «Государь император должен был ехать из Петрограда прямо в Варшаву, а поехал кругом, вот сукин сын»[826]. В данном случае, несмотря на относительно нейтральное высказывание в сравнении с другими известными упоминаниями царской особы, отягчающим обстоятельством была «история» обвиняемого, который уже был подвергнут крепостному заключению на один месяц за оскорбление городового, а также был выслан из Киева под гласный надзор полиции в г. Цивильск. Тем не менее значительный процент евреев среди приговоренных к крепостному заключению не кажется простым совпадением в условиях развивавшейся в России ксенофобии и шпиономании.
Помимо евреев, в крепость по статье 103 часто отправлялись этнические немцы. Так, год заключения получил крестьянин Самарской губернии Генрих Гинтер за то, что в июне 1915 г. в разговоре с двумя десятниками о войне на замечание одного из них, что русские войска собираются оставить Львов, со смехом произнес: «Они, немцы, возьмут Львов, но даже придут в Петербург. Будут… царевых дочек, их у него много, и до самой царицы доберутся и ее…»[827] 28 февраля 1916 г. был осужден к годовому крепостному заключению германский подданный Готлиб Классен за то, что якобы с самого начала войны и до весны 1915 г. в г. Бердянске Таврической губернии регулярно в присутствии свидетелей оскорбительно отзывался об особе императора. Классен родился в России, происходил из семьи немецких колонистов Екатеринославской губернии, его дети были российскими подданными, причем два сына сражались на войне против Германии. Классен не признал себя виновным и направил ходатайство о помиловании и принятии в русское подданство. Однако министр юстиции Хвостов отклонил прошение о помиловании, оставив приговор в силе[828].
Было бы неверным утверждать, что среди хулителей, получавших длительные сроки заключений, не было русских. Все же доминировали в качестве обвиняемых именно русские крестьяне (при этом привести точную статистику по национальностям вряд ли удастся, так как национальная принадлежность, как и вероисповедание, указывалась не всегда). Достаточно их было и в крепостях. Причем возвращавшиеся с фронта рядовые солдаты из крестьян также пополняли число хулителей. Так, например, находившийся в отпуске по ранению рядовой лейб-гвардии Егерского полка из крестьян Курской губернии Михаил Усов в разговоре с сельскими жителями о войне в декабре 1914 г. заявил, что «германцы 40 лет готовились к войне и крепости строили, а наш царь водкой торговал и строил монопольки. Наш царь после пяти месяцев войны уже побирается»[829]. Харьковская судебная палата приговорила Усова к заключению в крепости на два года с заменой наказания с заключением в дисциплинарной части на тот же срок. В итоге Усов вернулся на фронт.
Максимальное заключение в крепости на три года, из числа рассмотренных случаев по докладам министру юстиции, получил мещанин города Балтийского Порта Эстляндской губернии 40-летний эстонец Христиан Педдер за то, что осенью 1914 г. в разговоре с рабочими неоднократно позволял себе оскорбления императора и, в частности, произнес: «Русский император глупее, чем свинья, и ему не победить германца»