Глупость Николая II прочно вошла в фольклор. «От Петербурга до Алтая нет глупее самодержца Николая» — пели по всей России крестьяне, студенты, арестанты. Творчество последних особенно часто было связано с нарушением статьи 103 Уголовного уложения.
Образ царя-грабителя был связан, с одной стороны, с образом царя-дурака (грабит потому, что плохой хозяин), а с другой — царя-дьявола (грабит, потому что желает уничтожить людей). Простой народ не понимал, для чего ведется мировая война и гибнут люди, для чего уводить в армию сельских тружеников. Некоторые полагали, что ответ есть разве что у черта: «Черт его знает государя, что он думает, берет он народ и разоряет этим всех», — сказал об императоре в июле 1914 г. 55-летний Никита Андреев во время проводов сына на войну[865]. «Царь у нас кровосос и только истребляет народ», — говорили о царе крестьяне Вологодской губернии в ноябре 1916 г.[866] Во время ссор крестьян с мелкими чиновниками, когда те пытались вразумить своих оппонентов напоминанием, что они служат государю, иногда следовала типичная фраза: «Черту ты служишь, а не царю». Царских детей, бывало, называли «чертенятами»[867]. На формирование образа царя-Антихриста влияла старообрядческая традиция, а также недовольство православного духовенства синодальным положением церкви. «Государь, как взявший в свое ведение, помимо светских, и церковные дела, — антихрист», — произнес 69-летний крестьянин Саратовской губернии Алексей Алексеев в ноябре 1915 г.[868]
Важно отметить, что 44 % всех оскорблений Николая II несли в себе угрозу убийства или иного физического насилия или пожелания смерти (пусть его убьют). В одних случаях это были спонтанные проклятия, произнесенные в состоянии аффекта, в других же звучали вполне осмысленные оскорбления и даже угрозы, сопровождавшиеся «мотивировочной частью». Иногда мотивы были достаточно наивны, связаны с появлявшимися новыми повседневными заботами. Так, в сентябре 1914 г. 78-летняя крестьянка Смоленской губернии Пелагея Чижова жаловалась, что из‐за мобилизации, забравшей сыновей, ей приходится самой ходить на скотный двор доить коров, и, помимо прочего, сказала: «Пущай вашего царя убьют, пусть первая пуля попадет ему в грудь»[869]. Крестьянка Полтавской губернии Ульяна Шерстюк мыслила более широко и помимо ухода мужей в качестве претензии царю выдвигала земельный вопрос: «Нашего государя надо короновать коликом из‐за угла за то, что забрал наших мужей и земли не дает»[870]. При этом следует заметить, что, несмотря на бунтарскую активность солдатских матерей и жен, царский «хулительный дискурс» на 86 % был мужским. Причем ругали царя и желали ему смерти не только те, кому предстояло идти на войну. Уже 22 июля 1914 г. крестьянин Уфимской губернии Семен Тебейкин, вернувшийся с призывного участка, где получил освобождение по состоянию здоровья, сказал о царе: «Вымазать бы его дегтем и поджечь»[871].
По количеству пожеланий смерти из всех членов династии Николай II занимал первое место. На втором месте находился Николай Николаевич (28 % пожеланий смерти из всех оскорблений в его адрес), на третьем — царевич Алексей (25 %), на четвертом — Александра Федоровна (15 %), а Марии Федоровне, опередившей по количеству оскорблений своих невестку и внука, смерти желали лишь в 5 % случаев оскорбительных упоминаний. Обращает на себя внимание большой процент пожеланий смерти в адрес царевича Алексея при том, что среди оскорбленных членов династии он занимал лишь пятое место, уступая обоим родителям, бабушке и двоюродному дедушке. Вероятно, это связано не столько с личной неприязнью к персоне царевича, сколько с ненавистью ко всей династии, продолжателем которой он являлся (ил. 12).
Ил. 12. Пожелания смерти и угрозы убийством членам династии в процентном отношении от общего числа оскорблений
Ил. 13. Структура оскорблений великого князя Николая Николаевича
Следующим после Николая II по количеству оскорблений шел его дядя, великий князь Николай Николаевич, до лета 1915 г. — верховный главнокомандующий. Структура оскорблений в целом соответствует оскорблениям, произносившимся в адрес царя (ил. 13). Мы можем выделить те же пять групп, однако располагаются они в иной последовательности. В глазах большинства крестьян Николай Николаевич, в отличие от императора, был не дураком (глупость заняла лишь третье место), а в первую очередь изменником, продавшим Россию за бочку золота.
При этом следует отметить, что характеристики «изменник», «демон» и «дурак» набрали почти равный процент, что не позволяет говорить о доминировании какого-то одного, определенного образа Николая Николаевича. Так, например, слова тамбовского крестьянина Сергея Матвеева о том, что «великий князь Николай Николаевич продал Карпаты и Россию за бочку золота и теперь война проиграна»[872], характеризуют великого князя не только как изменника, но и как дурака, явно продешевившего со сделкой. В другом случае цена измены главнокомандующего поднималась: мещанин из Стерлитамака Григорий Петров сообщал, что Николай Николаевич продал одну только Варшаву за 16 пудов золота[873]. В этой же связи Николаю Николаевичу приписывались демонические характеристики, что он «седым чертом» наставляет императора и сворачивает того с истинного пути[874]. Глупость главнокомандующего связывалась с его разгульным образом жизни. Так, московский мещанин Михаил Калинин в июле 1915 г. произнес: «Забрали Ригу, Либаву и Варшаву. Скоро заберут и Брест-Литовск. Великий князь Николай Николаевич дурак из дураков. Был охотником в Тамбовской губернии, где отбивал чужих жен. Откуда его выкопали такого дурака? У него голова набита опилками. Его следовало бы повесить … (брань)»[875]. Обвиняли главнокомандующего и в пьянстве: «Николай Николаевич во время боя напивался и валялся в канаве», — рассказывала крестьянка Кутаисской губернии Метвея Гогучадзе 20 апреля 1916 г.[876] Встречались и более рациональные обвинения главнокомандующего, приближавшиеся к его личным качествам человека, жестко расправлявшегося с провинившимися офицерами. Мещанин г. Лиды Виленской губернии Зальман Молчадский рассуждал так: «Всему виновен верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич — он зверски расправляется со всеми генералами: талантливый генерал Рузский находится в Кисловодске, генерал Артамонов (генерал Л. К. Артамонов отдан под следствие после провала Восточно-Прусской операции, но был оправдан, переведен в резерв, умер в 1932 г. — В. А.) повешен ранее взятия Перемышля… казнены великим князем и многие другие генералы, имена которых станут известны лишь после войны… Нельзя так жестоко обращаться с генералами — толку не будет… Генералы разозлились и не стали выполнять планов главнокомандующего… поэтому нас немцы и бьют»[877].
Как и в случае с Николаем II, убийство великого князя рассматривалось как способ окончания войны: «Кабы этого самого черта дядю государя Николая Николаевича убили, то и война бы кончилась», — говорил крестьянин Томской губернии Людвиг Мертынш летом 1915 г.[878]
Вместе с тем в оскорблениях, адресованных императору, встречались и позитивные характеристики великого князя. Так, крестьянин Уфимской губернии Симского завода Иван Уренцев, 49 лет, 18 февраля 1916 г. в разговоре о войне и о дороговизне обругал Николая II и заключил: «Не ему, а Николаю Николаевичу нужно быть царем»[879]. В июне 1915 г. казак области войска Донского Николай Ромашкин, 57 лет, оскорбил императора, назвав дураком, и заметил: «Если бы не было Николая Николаевича, то война давно уже была бы проиграна»[880].
Оскорбления, направленные против императора и верховного главнокомандующего, были связаны с выполнением ими своих должностных функций и, в этом смысле, носили некоторый функционально-рациональный характер. А вот оскорбления императриц, в сумме дававшие 9 % от всех оскорблений представителей династии, т. е. больше, чем оскорбления Николая Николаевича, были не функциональными, а связанными с ошибочно приписываемыми им характеристиками. Причем в фигурировавших в слухах и оскорблениях образах Александры Федоровны и Марии Федоровны было довольно много общих черт: обе они «немки», двоюродные сестры Вильгельма II, по телефону/телеграфу якобы передавали секретные сведения в Германию, переправляли туда собранные на благотворительных акциях теплые вещи и деньги, хлеб, снаряды, а также участвовали в организации взрывов на военных заводах и складах в России. Кроме того, обеих подозревали в сексуальных перверсиях. Как видно по первым двум позициям, характеристики Александры Федоровны (немецкое происхождение) крестьянами автоматически переносились на вдовствующую императрицу. Были и характеристики, связанные с их семейным статусом: Александра Федоровна изменяла мужу и родила незаконнорожденного наследника, Мария Федоровна также имела незаконнорожденных детей, хотела их сделать членами дома Романовых, а на императорском престоле желала видеть своего младшего сына Михаила. Говорили, что царевич Алексей на самом деле сын Марии Федоровны[881]