В январе 1915 г. появилась новая версия происхождения разговоров о сепаратном мире. Якобы на этот раз инициатива исходила от министра внутренних дел Н. А. Маклакова, который представил императору записку о необходимости скорейшего прекращения войны, так как в России назревает революционное брожение и войска необходимы для подавления политических выступлений[1205]. В марте — апреле тема революции получила новое развитие: возник слух (одним из его активных распространителей был М. Горький), что Министерство внутренних дел готовит к окончанию войны крупные беспорядки с тем, чтобы подавить их силой и тем самым не дать разгореться революции[1206]. Говорили, что есть опасность более серьезной революции, чем в 1905–1906 гг. Петроградский городской голова И. И. Толстой, обращая внимание на антиобщественную позицию Н. А. Маклакова, находил подобные разговоры не лишенными оснований, отмечая страх министра внутренних дел перед революцией.
На рубеже 1914–1915 гг., когда населению становится известно, что не хватает оружия и боеприпасов для фронта, по стране прокатывается серия показательных расправ с якобы предателями (дела княгини Шаховской, полковника Мясоедова и др.), современников посещают пессимистичные мысли об исходе войны: «Да, видно не судьба нам иметь с таким правительством ничего, кроме позора, проигрыша всех интересов России, — и, вероятно, революций, от которых конечно ни на грош пользы не прибавится. Какая злосчастная эпоха. И какое неумение находить людей. Сухомлиновы, Григоровичи и Сазоновы — прямо пиковые карты», — писал 10 февраля 1915 г. в своем дневнике Л. А. Тихомиров[1207]. Обыватели начинают пересматривать свои представления об истинных причинах войны, вспоминается назревание революции в июле 1914 г. Если в первые недели войны мысль о том, что война спасает монархию от революции, с досадой посещала умы социал-демократов и вызывала вздох облегчения у правых, то к концу 1914 г. она приходит в головы более широких слоев городских обывателей, приводя их к неожиданным предположениям о наличии между Вильгельмом и Николаем некоего сговора. В среде разных социальных групп уже летом появилось мнение о том, что Вильгельм напал на Россию, ожидая, что революция заставит русское правительство пойти на заключение мира; осенью — зимой 1914 г. обыватели задумывались о политической выгоде, которую получил российский император с началом мирового конфликта. Менее радикальная точка зрения была представлена высказываниями о том, что война явилась результатом преступного замысла одних (в одних случаях немцев, в других русских министров) и результатом преступного ротозейства других (русского правительства или лично Николая): «Банда разбойников затеяла войну, другая банда разбойников не сумела вовремя, благодаря своему ротозейству, предотвратить ее и заставили миллионы других, ни в чем невиновных, мирных людей расхлебывать их ротозейство, расплачиваться за их разбойничьи души»[1208].
В декабре 1914 г. в письменном пространстве российских столиц был зафиксирован слух о том, что изменницей является императрица Александра Федоровна. В это же время то же самое говорили и о Г. Распутине, поэтому уместно предположить, что распутинский фактор был одной из главных причин дискредитации императрицы, которой с удовольствием указывали на немецкое происхождение, якобы плохое знание русского языка и пр.
Крах иллюзий и оптимистических прогнозов на счет скорого завершения войны сопровождался повышением общей нервозности, в условиях которой обыватели обращали внимание на малозначительные факты, приписывая им мистические значения. Так, в самом начале января 1915 г. случилось два происшествия, которые были интерпретированы мистически настроенными горожанами в качестве тревожных знамений: 2 января А. Вырубова стала жертвой «железнодорожного происшествия», вследствие которого она сломала бедро и вывихнула руку, а 6 января Г. Распутин на Невском попал под тройку и получил ранение головы. Даже рационально мысливший и с сарказмом относившийся к мистикам М. Палеолог не удержался и записал по этому поводу в дневнике: «После несчастного случая с госпожой Вырубовой пять дней назад, это новое предупреждение небес более чем красноречиво! Как никогда, Бог недоволен войной!»[1209] Когда в мае 1915 г. до петроградцев дошли известия о наступлении немцев в Галиции (Горлицкий прорыв, ставший началом «Великого отступления русской армии»), в городе заговорили о прошедшем в некоторых его частях мистическом дожде, вместе с каплями которого с неба падали длинные белые нити, одинаковой толщины и длины, с заостренными и слегка оттянутыми концами[1210]. Хотя это природное явление если и имело место на самом деле, могло быть объяснено научно, обыватели предпочитали интерпретировать подобные случаи в качестве знамений.
В это время в небольших провинциальных городах распространялись деревенские слухи, демонизировавшие вдовствующую императрицу, рассказывавшие о ее покушениях на жизнь царевича и пр. Приведем письмо обывателя из Благовещенска, отправленное на имя директора Департамента полиции 7 января 1915 г.: «С дня самого начала военных действий России с Германией, здесь начали распространяться между населением всевозможные нелепые и очень вредные слухи, касающие военных действий… Но вот мне пришлось быть свидетелем такого слуха: один из местных жителей явился к хозяйке квартиры, начал ругать местную полицию и обвинять нижних чинов во взяточничестве… В разговоре же про войну он начал горячиться и он, как заметно из его разговора, настроен враждебно по отношению к России и это все… выражалось в следующих выражениях: — а вы знаете, он говорит, где находится в настоящее время наша государыня императрица Мария Федоровна с бывшим наследником Михаилом Александровичем? и, не дав мне ответить на этот вопрос, он начал доказывать, говоря, что они где-то арестованы якобы за измену России; — затем он продолжает и говорит: а знаете, наш наследник цесаревич Алексей Николаевич находится без ног и по вине якобы государыни императрицы Марии Федоровны? — на это я ему тогда ответил говоря, что это самая наглая и невероятная ложь. — Он говорит: нет, говорит, это правда, так как здесь про это я слышал из самых достоверных источников. — Тогда я стал его просить чтобы он сказал от кого именно он слышал подобный слух? — Он на этот вопрос ответить мне отказался и после чего стушевался. После этого я прекратил с ним разговор и во мне осталось очень тяжелое впечатление, о котором я, как верноподанный своего государя императора, не могу скрывать подобные слухи, которые могут вызвать смуту между здешнего населения и, для предотвращения таковой, довожу до сведения кого следует при посредстве печати»[1211].
Массовое распространение абсурдных слухов в городах приводило обывателей в замешательство; они не знали, как реагировать на подобное: то ли смеяться, то ли пугаться. Лаконичнее всего выражались, как всегда, одесситы: «Вообще у нас в городе от всяких слухов так весело, что волосы дыбом становятся», — писал обыватель в феврале 1915 г.[1212]
Май 1915 г. оказался наиболее урожайным месяцем по количеству новых пессимистических слухов. Начальник императорской дворцовой охраны генерал А. И. Спиридович так описывал это время: «Петербург кипел. Непрекращающееся отступление в Галиции и слухи о больших потерях подняли целое море ругани и сплетен. Говорили, что на фронте не хватает ружей и снарядов, за что бранили Сухомлинова и Главное Артиллерийское Управление с В. Кн. Сергием Михайловичем. Бранили генералов вообще, бранили Ставку, а в ней больше всего Янушкевича. Бранили бюрократию и особенно министров Маклакова и Щегловитова, которых уже никак нельзя было прицепить к неудачам в Галиции. С бюрократии переходили на немцев, на повсеместный (будто бы) шпионаж, а затем все вместе валили на Распутина, а через него уже обвиняли во всем Императрицу… Она, бедная, являлась козлом отпущения за все, за все»[1213]. Английский посол Дж. Бьюкенен противопоставлял психологическую атмосферу двух столиц, отмечая господство пессимистических слухов в северной столице и патриотических настроений в первопрестольной. При этом майский погром в Москве он ошибочно считал проявлением патриотического энтузиазма: «Атмосфера вообще была пессимистическая, в обществе постоянно циркулировали преувеличенные слухи о безнадежном положении нашей армии. В Москве было иначе. Там национальный дух все время стремился к новым усилиям, не смущаясь безнадежными известиями с фронта, а антигерманское настроение было так сильно, что в июне (московский погром датирован по Григорианскому календарю. — В. А.) все лавки с немецкими фамилиями и те, владельцы которых были заподозрены в сношениях с немцами, были разграблены»[1214]. Отличия в настроениях двух столиц отмечали многие современники. Бюрократическому Петрограду противопоставлялась Москва как центр общественных сил, с которыми связывались надежды на преодоление кризиса. Эта роль была возложена на первопрестольную с лета 1914 г., когда 30 июля на съезде представителей земств был образован Всероссийский земский союз помощи больным и раненым воинам, а 9 августа — Всероссийский союз городов. 10 июля 1915 г. оба союза сформировали Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов (Земгор), также находившийся в Москве.
Отчасти весеннюю волну сплетен можно объяснить сезонностью обострений психических заболеваний, но все же череда негативных известий как с фронта, так и с внутриполитической арены борьбы приводили образованных обывателей, пытавшихся предугадать логику дальнейшего развития России, к неутешительным выводам. В обществе более явственно ощущался запах возможной революции. М. Палеолог привел монолог, которым разразился в его присутствии А. И. Путилов: «Дни царской власти сочтены, она погибла, погибла безвозвратно; а царская власть — это основа, на которой построена Россия, единственное, что удерживает ее национальную целостность… Отныне революция неизбежна, она ждет только повода, чтобы вспыхнуть. Поводом послужит военная неудача, народный голод, стачка в Петрограде, мятеж в Москве, дворцовый скандал или драма — все равно; но революция — еще не худшее зло, угрожающее России. Что такое революция в точном смысле этого слова?.. Это замена, путем насилия, одного режима другим. Революция может быть большим благополучием для народа, если, разрушив, она сумеет построить вновь. С этой точки зрения революции во Франции и в Англии кажутся мне скорее благот