Слуховая трубка — страница 14 из 32

— Я тебя понимаю, — горячо подхватила я. — Березки, серебристые березки — они кажутся куда более живыми, чем эти мерзкие здешние пальмы.

— Так и стоят в глазах, что сам собой складывается сюжет. Не возражаешь, если я расскажу?

— С удовольствием послушаю, — ответила я, надеясь, что это не займет много времени, потому что хотела, пока не поздно, начать письмо Кармелле. Миссис Гэмбит настаивала, чтобы в одиннадцать часов все тушили свет.

— Я там, в твидововых брюках, кожаной куртке и крепких уличных ботинках, — начала Мод. — Бреду одна, что-то насвистываю или скорее напеваю. Я разучилась насвистывать с тех пор, как лишилась зубов. В березовой роще полно звенящих ручейков, которые я перехожу по гладким камням. Иногда довольно скользким, и мне приходится опираться на крепкую палку, которую всегда ношу с собой. Проказливые ручейки. Кажется, они предлагают множество невинных забав. Легкий ветерок шелестит листвой берез, воздух свеж и прохладен. Шагая вперед, я вдруг понимаю, что у меня есть цель, и, ясно представив ее себе, дрожу от радости. Я должна найти спрятанную в лесу волшебную чашу. Затем я натыкаюсь на мраморную статую Дианы с собаками. Она наполовину покрыта мхом и вечно идет сквозь деревья. Чаша лежит у ног статуи. Это серебряный потир, сосуд для причащения, до краев наполненный золотистым медом. Я отпиваю мед и с благодарственной молитвой возвращаю чашу Диане. Хотя все немного не так. Я попыталась отпить мед, но он оказался слишком густым, и я озираюсь в поисках ложки. Ее нет, и я лижу кромку потира, потом возвращаю богине почти нетронутый мед и только после этого возношу ей благодарственную молитву.

Не успела я немного отойти от Дианы, как нашла спрятанный под камнем маленький железный ключик. Я понимаю, что он мне пригодится, потому прячу его в карман. И вдруг оказываюсь перед деревянной дверью, встроенной в покрытую мхом каменную стену. Пока я решала, стоит ли мне пытаться войти, и вставляла в замок железный ключик, кто-то подкрался ко мне сзади и грубо толкнул в проем. Дверь открылась сама собой, и я очутилась в роскошной спальне, обставленной, как мне показалось, в стиле эпохи Возрождения. Хотя я настолько несведуща в искусстве, что это могла быть готика или даже барокко. На кровати с балдахином лежала женщина в белом кружевном чепце. Она подмигнула мне, и я узнала монашку с картины, которая висит у нас в столовой.

— Очень странно, — сказала я. — Она занимает мои мысли с тех пор, как я ее увидела. Кто эта женщина?

— Никто не знает, — ответила Мод. — Или делают вид, что не знают. У меня такое впечатление, что Кристабель Бернс могла бы многое рассказать, если бы захотела. Но она такая скрытная и почти ничего никому не говорит.

— Возможно, она, как негритянка, чувствует по-другому. У негритянок воспоминания отличаются от наших. Я давно хотела с ней поговорить, но она кажется очень занятой.

— Что ж, мне пора в постель, — объявила Мод. — Ты же в курсе, что я живу в одном бунгало с миссис ван Тохт. С Верой. Она не любит, если я поздно ложусь — говорит, слышит через стену, как я разуваюсь. Очень чутко спит. Я бесконечно ценю Веру. Она такая духовная. Боюсь, мне никогда не удастся достигнуть ее уровня.

— Она мне говорила, что по вечерам в среду вы устраиваете сеансы.

Мод покосилась на меня немного удивленно:

— Она так сказала? Это значит, она считает, что ты способна к Инициации. Приходи к нам в среду.

— Спасибо. С удовольствием, — ответила я и подумала, может, они еще и закуски подают? И даже напитки? Кто-то мне говорил, что у миссис ван Тохт собственные каналы доставки еды. Иначе как бы она могла сохранять такую комплекцию? — Расскажи о Наташе Гонзалес, — попросила я. — Слышала, что она наделена сверхъестественной силой.

Мод ответила не сразу.

— Да, она тоже очень духовный человек. У нее Видения. Спокойной ночи. Мне в самом деле пора — надо вернуться домой до того, как Вера ляжет в постель.

Мод ушла, оставив меня гадать, отчего у нее стал такой испуганный вид, когда я упомянула Наташу Гонзалес. Луна плыла высоко в небе. Я начала сочинять письмо Кармелле. Мне было искренне жаль, что ее нет рядом и она не может насладиться здешней таинственной атмосферой. Может, предложить ей приехать на выходные, если, конечно, удастся получить разрешение миссис Гэмбит? У Кармеллы возникли бы интересные теории по поводу окружающих меня людей. Прежде чем удалиться в свой маяк, я еще постояла — полюбовалась на луну и послушала через трубку ночных созданий. Где-то вдалеке говорила сама с собой Анна Верц, стрекотал кузнечик, поблизости пел соловей. Куда же я положила ручку и чернила? Бумага — этого я не забыла — хранилась в кладовке наверху.

Написав Кармелле все, о чем вспомнила, я легла в кровать, оставив остальное на завтра. Луна вовсю светила в окно, и я не могла погрузиться в сон и лежала в полудреме — состоянии, хорошо знакомом мне в последнее время. В голове, словно пузыри, всплывали воспоминания из прошлого, и то, что казалось давно забытым, обретало реальность только что случившегося. Люксембургский сад и запах каштанов, Париж. Сен-Жермен-де-Пре, завтрак на террасе кафе с Симоном, и его лицо, полное жизни, словно он не умер тридцать лет назад. Насколько мне известно, от него ничего не осталось. Симон говорит как в «Тысяче и одной ночи» — о любви, о волшебстве. Затем мне представляется, что я готовлю ленч в летнем домике, расположенном в низине большого сада, и Симон тоже рядом. Я должна у него спросить что-то важное и касаюсь его груди. О, ты такой же плотский, как я. Почему ты умер до того, как все мне рассказал? Открой, что значит быть мертвым. Вот что я должна была его спросить. В смущении я почувствовала, что он немного озадачен. Помолчав, он ответил:

— Считается, что все приходит к концу. Ничего подобного.

У него были красивые, как у сиамского кота, глаза. Симон затерялся в бесконечных сумерках сада и уже не обретет свободу, а он так много знал. Симон. Наверное, я все еще в Париже. О, какое это счастье, просто гулять по набережной, восхищаться книгами или глядеть на Сену с Нового моста. Я бы свернула на улицу Сен-Андре-дез-Ар и купила бы на рынке к обеду красного вина и сыра бри — этого мне вполне довольно. Пьер, улица де Боз-Ар. Умный Пьер со своими блестящими теориями, и как печально кончил. Утонул в собственной ванне — говорят, убит автором натюрмортов. Пьер разозлился, обнаружив на одном из натюрмортов морковь. Жан Писар, так звали оскорбленного художника, пробрался в его дом и, увидев Пьера в ванной, погрузил под воду и держал, пока бедняга не испустил дух. Бедный Пьер, не помню, отправили ли его убийцу на гильотину. Пьер был очень умен и восприимчив к искусству: мог упасть от ужаса в обморок, если видел на холсте что-то более определенное, чем одну краску, положенную на другую такую же. Форма — это нечто устаревшее и вульгарное, доказывал он. Поэтому морковь, которая, возможно, была вовсе не морковью, довела его до безвременной кончины.

То ли в понедельник, то ли во вторник, сейчас не помню, я сидела у Пчелиного пруда и пыталась научиться вязать крючком. Миссис Гэмбит сказала, что в основе моей ужасной алчности лежит праздность, и я решила, что мне следует связать шарф. Мод снабдила меня зеленой шерстью и преподала урок. Все оказалось не так просто, как она уверяла. Я уже давно оставила работу и любовалась на пчел, завидуя их деятельному усердию.



В это время внезапно появилась Наташа Гонзалес. Ее голова была обмотана розовато-лиловым шарфом, словно у нее болели зубы.

— Я совершенно обессилела, — заявила она, закатывая большие, будто две вращающиеся черносливины, глаза. — Трое суток без сна.

— Попросите у миссис Гэмбит успокоительного, — добродушно предложила я. — Говорят, помогает.

— Успокоительное! — Наташа обхватила голову руками и застонала. — Вы ничего не понимаете! Я так хочу спать, что мутится в голове, но из-за крыс боюсь закрыть глаза.

Ее слова меня потрясли. Сама всю жизнь до смерти боялась мышей и крыс.

— Как ужасно! В вашем бунгало есть крысы?

— Огромные! — ответила Наташа. — Я бы сказала, не меньше спаниелей. Из-за этого я не решаюсь уснуть. Они могут откусить мне нос.

— Отвратительно! — Мне стало не по себе. — Миссис Гэмбит должна завести кошек. Здесь вполне хватит места для дюжины. К тому же кошки такие милые создания. Крысы и мыши не выносят даже запаха кошек.

— У миссис Гэмбит аллергия на кошек, — возразила Наташа. — Она от них покрывается прыщами.

— Чепуха! — возмутилась я. — Нет животного чище здоровой кошки. Дома я не засыпала без кошек под боком.

— Миссис Гэмбит не дотронется до кошки даже ради спасения жизни! — воскликнула Наташа. — Близко не подпустит кошку к этому месту. Не остается иного средства, кроме крысиной отравы. Попрошу ее купить несколько пакетиков крысиного яда под названием «Последний ужин». Самое сильное средство, крысы погибают от него почти сразу.

— Но если ваши крысы ростом со спаниелей умрут под полом, вонь вас в два счета выживет из дома.

— Я готова пожертвовать собой, только бы избавиться от этих страшных существ, — ответила Наташа. — По мне уж лучше страдать от вони, чем остаться без носа.

— Извините за то, что вас прерываю. — Из-за куста жасмина показалась голова Джорджины. — Но вы знаете, с тех пор как я приехала сюда десять лет назад, я не видела ни одной мыши и ни одной крысы.

— Гадючина! — Наташа ткнула пальцем в сторону куста жасмина. — Не советую вам разговаривать с Джорджиной Сайкс. Опасная, бессовестная, злобная женщина! — Наташа крепче обмотала голову розовато-лиловым шарфом. — Гнусная рептилия! — Продолжая ругаться, она удалилась.

Джорджина подошла и села.

— Если говорить объективно, эта Наташа просто вызывает отвращение, — начала она. — Я придумала ей особенное прозвище — зову ее Святошей-распутницей. Все эти сказки про крыс — сплошной вздор: она просто лжет. Распутница — чтобы заработать немного славы, продала бы белому работорговцу собственную мать. У нее, как у Гитлера, комплекс власти. Выдумала крыс размером со спание