Слуховая трубка — страница 28 из 32

Голос, который, казалось, принадлежал не мне, а кому-то другому, пропел в моей голове:

Смотрю без звука, как ты кружишься вокруг,

Застыв, наблюдаю, но вот ты вдруг

Кренишься больше, чем нужно,

И шапки в пояс превращаются дружно.

Возникают новые шапки, а старые тают.

Ты кружишься без ног, но кажешься хромоногой.

Я замерла на месте, но кажусь в движении.

Как меня зовут, подумай немного?

Так ведь это Полярная звезда! Без планисферы Кармеллы я бы ни за что не догадалась. Хотя, когда увидела планисферу в прошлый раз, мне сказали, что прибор надо ориентировать так, чтобы в середине была Полярная звезда.

Кармелла изучала диск при свете фонаря. Она нашла Полярную звезду, но ни одного созвездия на своем законном месте не было.

Небо освещали странные бледные всполохи. Ни малейшего ветерка, но деревья качались и с ветвей падали комья снега. Затем мы увидели, как на фоне неба стал двигаться дом. Деревья затряслись сильнее, будто от урагана. Однако холодный воздух оставался неподвижным. На снегу появились трещины, дом стонал, как от боли, мы слышали шум падающих где-то вещей.

— Землетрясение! — закричала Джорджина и, чтобы не упасть, ухватилась за Веронику Адамс. — Взгляните на башню!

Часть строения, словно охваченная пожаром, озарилась красным. Тяжелая каменная башня раскачивалась из стороны в сторону, и вдруг воздух пронзил громкий треск и стены раскрылись, как разбитое яйцо. Из трещины, подобно копью, вырвался язык пламени, и вслед за ним вверх взмыло крылатое существо, похожее на птицу. Оно задержалось на кромке разбитой башни и на секунду предстало нашим глазам. Необычайное создание, излучающее яркий свет, обладало человеческим телом, но не имело рук и было покрыто блестящими перьями. Шесть крыльев подрагивали, готовые к полету. Громко расхохотавшись, чудище подскочило, полетело на север и вскоре скрылось из вида.

Раз в жизни гор взмываю ввысь я, словно птица,

Хоть птицей мне не суждено было родиться.

Сефира![30] Но какая мать родила такого сына?

Кристабель улыбалась и с любопытством смотрела на меня. И я без раздумий сказала:

— Ответ на первую загадку — Земля. На вторую — Полярная звезда. На третью — Сефира. Но кто его мать, я не знаю.

Она отрывисто рассмеялась, но этого никто не услышал, кроме меня, поскольку все остальные смотрели вслед шестикрылому Сефире.


— Иди за мной и увидишь мать того, кто полетел сеять панику среди людей.

И те, кто вчера еще спал, проснутся.

И будут следить, как я опять над их землею пролетаю.

Кто моя мать? И как меня звать?

Мы отделились от наших подруг, все еще смотревших в небо, и направились к башне. Все успокоилось, небо опять затянуло тучами, снова собирался снег. Когда мы подходили, из широкой трещины выбились клубы дыма, и я решила, что внутри разгорается пожар. Дверь сорвало с петель при землетрясении. В воздухе плавал сильный запах серы и ада.



— Вверх или вниз? — спросила меня Кристабель, когда мы оказались внутри. На верхушку башни вела винтовая лестница. Часть ступеней были разрушены, и сквозь широкую трещину в стене виднелось небо, по которому плыли сгущающиеся облака. У ног же моих разверзся зев глубокого провала, и где-то внизу, в темноте, терялись ступени другой лестницы. Теплый ветерок из-под земли овевал наши лица.

Вверх или вниз? Прежде чем ответить, я вгляделась во мрак, но ничего не увидела. Подняла голову и различила сияющие звезды в разрыве облаков. Они показались мне неимоверно далекими и очень холодными.

— Вниз, — наконец ответила я, наслаждаясь теплым потоком из глубин. Уж лучше свалиться в крематорий, чем до смерти окоченеть на вершине башни.

Я бы вернулась назад, но любопытство было сильнее страха.

— Вниз тебе придется спускаться одной, — предупредила Кристабель и, не дождавшись ответа, исчезла в ночи.

Если бы не холод, я бы сразу вернулась — меня переполнял ужас. Но вдруг под дубленку залетел порыв пронизывающего ветра, и я начала медленно спускаться по каменным ступеням.

Хоть они были широкими, я боялась упасть в темноте — я не видела даже собственной руки.

В этом непроглядном мраке я нащупала стену и, спускаясь, держалась за нее.

Сначала лестница вела прямо вниз, затем резко повернула. Здесь стена была особенно гладкой, словно до меня ее отполировало много других рук. За поворотом я увидела мерцающее сияние, как от пламени костра. Еще ступеней через двадцать почва под ногами выровнялась, и я оказалась в длинной галерее, открывшейся в вырубленном в камне большом круглом помещении. Резные колонны поддерживали своды, призрачно освещенные костром в середине пола. Огонь, казалось, горел совершенно без топлива — вырывался из расщелины в камне.

В эту круглую залу вели последние ступени в конце галереи. Спустившись, я ощутила запах серы и адского пламени. В пещере было тепло, как на кухне.

У огня сидела женщина и что-то помешивала в большом металлическом котле. Я не видела ее лица, но она показалась мне знакомой. Какие-то детали ее одежды, наклон головы подсказывали мне, что я часто видела ее раньше.

Когда я подошла к огню, женщина перестала помешивать в чане и поднялась поздороваться. Мы оказались лицом к лицу; мое сердце подпрыгнуло и остановилось. Передо мной стояла я сама.

Правда, та я была не такая сгорбленная и как будто выше. Лет на сто моложе или старше меня самой — не имела возраста. Черты лица похожи на мои, но выражение веселее и смышленее. Глаза не потускнели и не покраснели, и держалась она свободно.

— Долго же ты сюда добиралась. Я уже начала опасаться, что ты вообще не придешь, — заговорила женщина.

Я лишь что-то пробормотала в ответ и кивнула, ощущая свой возраст грузом камней.

— Что это за место? — наконец выдавила я, обводя взглядом пещеру и чувствуя, как под этой тяжестью подгибаются и крошатся колени.

— Ад, — улыбнулась она. — Но «ад» — это только термин. А на самом деле — Утроба мира, откуда происходит все сущее. — Женщина испытующе посмотрела на меня.

Я понимала, что она ждет от меня новых вопросов, но мой мозг застыл, словно кусок замороженной баранины. В голове все-таки возник вопрос, и хотя он показался мне абсурдным, я облекла его в слова:

— Кого бы я встретила, если бы поднялась на верхушку башни?

Женщина расхохоталась, и я услышала собственный смех, хотя сама никогда так весело не смеялась.

— Откуда мне знать? Может, играющих на арфах ангелов или Санта-Клауса.

В мозгу вдруг стали формироваться вопросы — один глупее другого.

— Какая из нас настоящая я?

— Это должна решить ты. Когда определишься, я научу тебя, что делать дальше. Или хочешь, чтобы решила я?

Казалось, она гораздо умнее меня, и я в ответ прохрипела:

— Да, мадам, решайте, пожалуйста, вы. Моя голова сегодня вечером не такая ясная, как обычно.

Она оглядела меня с головы до ног, затем с ног до головы, и, как мне показалось, довольно критически. Затем проговорила будто самой себе:

— Стара, как Моисей, страшна, как Сет, груба, как сапог, ума не больше, чем в деревянной кегле. Но мяса не хватает, так что полезай.

— Что? — Я все еще надеялась, что ослышалась. Но она мрачно кивнула и показала длинной деревянной ложкой на варившийся в котле суп:

— Прыгай в бульон, мяса в этом году недостаточно.

Я с ужасом, молча, смотрела, как она очистила морковь и две луковицы и бросила в бурлящий котел. Пусть я не помышляла о славной смерти, но завершать жизнь куском мяса в супе тоже не входило в мои планы. Было что-то парализующе-зловещее в том, как небрежно она снимала шкурку с овощей, которые должны были придать вкус сваренному из меня бульону.

Поточив нож о каменный пол, она придвинулась ко мне, улыбаясь:

— Точно не боишься? И нечего бояться. Одна секунда — и все. И то правда: тебя же вниз никто не тянул — сама выбрала.



Я хотела кивнуть и одновременно попятиться, но колени так сильно дрожали, что вместо того, чтобы двигаться к лестнице, я боком тащилась все ближе к котлу. И когда оказалась в пределах досягаемости той, другой, она ударила меня острым ножом в спину. И я, вскрикнув от боли, оказалась в кипящем бульоне, где на мгновение замерла в нечеловеческой агонии в обществе подружек по несчастью — моркови и двух луковиц.

Последовали громыхания и удары — и вот я уже стою у котла и помешиваю суп, в котором плавает вверх ногами моя собственная плоть, варящаяся не хуже куска говядины. Я добавила щепоть соли, несколько зернышек перца и перелила немного бульона на пробу в гранитную миску. Суп оказался не таким вкусным, как буйабес, но вполне пристойным, очень к месту для холодной погоды.

Я строила догадки, кто я из двух, и тут вспомнила, что где-то в пещере есть кусок полированного вулканического стекла, которым можно пользоваться как зеркалом. Вот он — на своем обычном месте в углу, рядом с гнездом летучих мышей. Я взглянула в зеркало и увидела, что на меня смотрит, насмешливо улыбаясь, аббатиса монастыря Святой Варвары Тартарской. Потом ее лик поблек, и на его месте возникли огромные глаза и усики Царицы пчел. Постепенно Царица пчел стала превращаться в меня саму, только не такую поизносившуюся, что я объяснила темноватой поверхностью вулканического стекла.

Держа зеркало на вытянутой руке, я словно видела трехглавую женщину, попеременно подмаргивающую мне разными глазами. Одно лицо было черным, другое красным, третье белым, и лица эти принадлежали аббатисе, Царице пчел и мне. Хотя, конечно, это мог быть оптический обман.

Подкрепившись бульоном, я почувствовала себя совсем хорошо, словно обновилась, и даже испытала огромное облегчение, как давным-давно, когда у меня вырвали последний зуб. Я накинула дубленку и, насвистывая «Энни Лори»