Слуховая трубка — страница 9 из 32

Мод, о которой я упоминала, описывая мое первое чаепитие, и которая в самом деле шила себе одежду сама, умело делая выкройки на оберточной бумаге, делила жилище в Верой ван Тохт. В их распоряжении было двойное бунгало, которое некогда представляло собой именинный торт. Изначально торт был розовым и белым, но краски не могли противостоять летним дождям. На крыше стояла цементная свеча с цементным пламенем, но понять, что это свеча, удавалось не сразу — желтое пламя выцвело и превратилось в темно-зеленое. Иногда мне кажется, что время удачно подправило хижину-торт, и надеюсь, ее не будут красить в первоначальные цвета.

Джорджина Сайкс обитала в маленьком шапито, только не в брезентовом, а из цемента, в белую и красную полосу. На двери были выведены слова ДИ И ДУЙСЯ НИЮ. Я долго думала, что это какой-то загадочный иностранный язык. Но потом догадалась, что там написано: «Заходи и порадуйся представлению». Но время и плющ попортили буквы.

Наташа Гонзалес владела эскимосским иглу.

В саду было много цементных скамеек, чтобы отдохнуть в хорошую погоду. Но мы, конечно, не рассиживались на них целыми днями — у каждой было много работы: по саду, на кухне и другой, главным образом домашнего характера.

Больше всего мне понравилось место, которое мы называли Пчелиным прудом. На самом деле это был неработающий фонтан с водяными лилиями, уютно устроившийся среди стен, скрытых белой геранью, разросшимися розами и жасмином. Укромный уголок облюбовали пчелы, и в теплые дни они постоянно жужжали, занимаясь своими делами. Я могла долго сидеть среди них и чувствовать себя счастливой, хотя не могу сказать, чем они меня привлекали.

По утрам мы были сильно заняты, но я заметила, что Анна Верц в это время частенько устраивалась в шезлонге рядом с часами с кукушкой принимать солнечные ванны. А если не лежала в шезлонге, единственном на нашей территории, то стояла на пороге чьей-нибудь хижины и говорила. Некоторых это раздражало, но лично я привыкла.

На второй день после полудня — потом я потеряла счет времени — меня навестила Джорджина Сайкс. Тогда я еще не знала ее имени, но отличала от других по росту. Она была намного выше остальных, одевалась очень стильно и носила одежду с восхищающей меня непринужденностью. В тот день, насколько помню, на ней было длинное кимоно и красные брюки. Китайский стиль. Ее наряд поразил меня элегантностью. Волосы у нее были подстрижены — длинный боб, и, хотя с годами они изрядно поредели, она так умело укладывала, что скрывала небольшую проплешину, одновременно создавая эффект легкой небрежности прически. Глаза, когда-то большие и красивые, теперь чуть портили лиловатые мешки, но они сохранили милое выражение, которое подчеркивала нанесенная на веки тушь.

— Иногда это место нагоняет на меня жуткую тоску, — услышала я, приложив к уху слуховую трубку. — Чертова жена Гэмбита гонит меня чистить картошку, но я же не могу ковыряться на кухне после того, как только что сделала ногти. — К моему удивлению, красный лак покрывал кончики ее больших, костлявых пальцев.

— Мне казалось, миссис Гэмбит — очень добрый человек, — ответила я. — Она постоянно улыбается.

— Мы зовем ее Рейчел Гримаса. — Джорджина затушила сигарету о мой стол. — Ее имя Рейчел, а эта ее улыбка — просто гримаса. Она жуткое, опасное существо.

— В каком смысле опасное? — В моей голове вновь возник образ невидимого крематория. Я опять забеспокоилась. Неужели миссис Гэмбит взяла на себя обязанность наказывать обитателей Лайтсам-холла?

— Она терпеть меня не может из-за доктора. Он человек сладострастный и за столом не сводит с меня глаз, а Рейчел Гримаса кипит от злости. Как я могу запретить ее грязному муженьку поедать меня глазами во время трапез? — Джорджина, громко хмыкнув, закурила новую сигарету. — А еще он постоянно находит предлог завлечь меня в свой будуар для приятных бесед.

Все это показалось мне очень странным. Доктор Гэмбит был человеком среднего возраста, уж по крайней мере лет на сорок моложе Джорджины. Хотя с людьми всякое бывает — я сталкивалась в прошлом со столькими сюрпризами, что не взялась бы отрицать возможность их появления в будущем.

— Какая у нашего доктора медицинская специальность? — Своим вопросом я хотела скрыть удивление, чтобы не показаться невежливой.

— Что-то вроде христианского психолога, — ответила Джорджина. — Результат, Святая Цель, как столоверчение по Фрейду, — жуть и сплошной обман. Стоит его изъять из нашей клоаки, и он потеряет всякое значение, поскольку уже не будет единственным среди всех мужчиной. Столько женщин в одном месте — это просто беда. От скопления яичников хочется вопить. Все равно что жить в пчелином улье.

В этот момент наш разговор был прерван — на пороге появилась миссис Гэмбит с корзиной картошки. Я искренне надеялась, что она не слышала, о чем мы говорили.

— По крайней мере, два члена нашего сообщества отлынивают от утренних работ. — Она приложила руку ко лбу, словно ее мучила нестерпимая головная боль. — Возможно и так: все буду делать я, а вы только сидеть и сплетничать. Все возможно. Но для вашей же пользы я не должна позволять вам потакать лени и распрощаться с и без того крохотным шансом спасти душу. Душа живет настойчивостью и трудом. Но разве назовешь этим высоким словом ваши капризные чувства, которыми вы подменяете свою бессмертную сущность?

С болезненной улыбкой она повернула в сторону кухни. Джорджина, отступая, показала ей в спину язык. Но мы, тихо разговаривая о погоде, все же отправились вслед за ней.

— Сегодня в пять часов Движения в мастерской, — бросила через плечо миссис Гэмбит. — Опоздавшие в обычном порядке лишатся ужина.

— Что за движения? — спросила я у Джорджины, но та только состроила омерзительную гримасу. Миссис Гэмбит услышала мой вопрос и, остановившись, поставила на пол корзину с картошкой.

— Лучше вам сразу узнать о Движениях. — Она повернулась ко мне. — Тот, кто не понимает их значения, никогда не постигнет сути Внутреннего Христианства. О Движениях нам в прошлом поведал Некто в Предании. У них множество значений, но я не вправе вам их раскрывать, поскольку вы только что прибыли. Назову одно очевидное: это эволюция всего организма под воздействием особых ритмов, которые я воспроизвожу на фисгармонии. Не ждите, что сразу все поймете, — просто приступайте к делу, как к любому дневному заданию.

Я не осмелилась спросить, являются ли Движения гимнастикой. Пришла в волнение и принялась кивать. А ведь хотела только склонить голову и при этом принять умный вид. Но голова сама собой нервно задергалась, и я не без усилий прервала череду кивков.

Джорджина пихнула меня и что-то сказала, но я не расслышала, поскольку забыла слуховую трубку в маяке. Джорджина начинала мне нравиться, она показалась мне веселой. Наверное, вращалась в светском обществе, прежде чем родные сочли ее выжившей из ума и решили убрать из дома. Должно быть, она вела увлекательную жизнь. Мне захотелось, чтобы она мне об этом рассказала, что она потом и делала неоднократно.

На кухне мы расселись вокруг большого, отмытого дочиста стола и стали чистить овощи. Те, кого здесь не было, видимо, получили другие задания. Здесь же вместе с миссис Гэмбит нас оказалось пятеро: распорядительница, Джорджина, Вера ван Тохт, Наташа Гонзалес и я. Миссис ван Тохт, которую я никогда не могла решиться назвать по имени, производила сильное впечатление. Она была толста, настолько толста, что лицо ее и плечи были одной ширины. И на этом необъятном морщинистом пространстве словно растворялись мелкие черты — хитроватые глаза и поджатые губы.

Наташа Гонзалес тоже была не их худеньких, но по сравнению с миссис ван Тохт казалась совсем малышкой. Волосы она укладывала в пучок. А поскольку в ней текла индейская кровь, волос у нее было больше, чем у всех остальных, и мы этому сильно завидовали. Бледно-лимонный оттенок лица свидетельствовал о больной печени. Глаза с тяжелыми веками напоминали чернослив.

Все работали и одновременно разговаривали, но поскольку я ничего не слышала, то сосредоточилась на чистке фасоли. Фасоль в этой стране довольно грубая — прожилки с каждой стороны толстые, словно веревки. Мы трудились около часа до того, как произошел странный инцидент. Наташа Гонзалес вылила мне на колени овощи вместе с грязной водой и вскочила, воздев руки и выпучив глаза. Застыв, она простояла не меньше двух минут, а затем рухнула на стул, закрыла глаза и уронила голову на грудь.

— Слышит голоса, — прокричала мне на ухо Джорджина. — Когда это случается, ей кажется, что на ней появляются стигматы и что ее откармливают к Пасхе. — Несмотря на обморочное состояние Наташи, ее губы поджались, словно она услышала, что о ней говорили. Миссис ван Тохт сердито посмотрела на Джорджину и поднялась приложить к Наташиной голове мокрое кухонное полотенце. Миссис Гэмбит что-то равнодушно сказала, но я не услышала.

Через некоторое время чистка овощей возобновилась. Когда часы пробили двенадцать, все пошли перед ленчем прогуляться по саду. Мне же пришлось отправиться переодеться, поскольку мне на колени вылилась большая кастрюля воды. Я очень надеялась, что не подхвачу простуду. Анна Верц удобно растянулась в шезлонге и вещала сама себе.

В тот день я пришла на Движения в мастерскую ровно в пять. По стенам стояли стулья, но, кроме них и фисгармонии, там больше ничего не было. Мы молча сидели, пока не появилась миссис Гэмбит и не встала рядом с инструментом. Я, чтобы ничего не пропустить, предусмотрительно взяла с собой слуховую трубку. Мне было очень тревожно.

— Сегодня мы начнем с Изначального Ноля, — объявила миссис Гэмбит, проведя ладонью по лбу. — Среди нас новенькая, которая еще не имеет опыта подобной работы, и ради нее я проведу демонстрацию Изначального Ноля. — Она несколько мгновений помолчала и, словно настраиваясь, поглядела в пол. А затем принялась круговыми движениями растирать живот и одновременно другой рукой постукивать себя по голове. Я вздохнула с облегчением: нечто подобное я делала в детском саду, и мне не составило труда повторять движения за ней.