Потом разрезали хлеб, и начинался праздник.
В тот вечер царило особенно радостное настроение, потому что испытание венками прошли все четыре пары — а значит, появилось четыре новые крепкие семьи. Аста смеялась и радовалась вместе со всеми и на какое-то время даже забыла о своей тревоге. Еда была вкусной, вино — легким, люди вокруг — красивыми и счастливыми. Настоящий праздник.
Свен сидел за другим столом, со своей семьей и той девушкой, снова блиставшей нарядом: нежно-лиловое платье, украшенное ветками сирени — живой или весьма искусно сделанной. Аста на радостях даже решила не смотреть в их сторону и после бокала цветочного вина чувствовала себя спокойной и всем довольной. Но вскоре Свен встал, сам подошел к ней, тронул за плечо:
— Ты уже не сильно голодная? Пойдем, прогуляемся немного.
Она удивилась слегка — а как же та, другая? — но ответила весело:
— Пойдем.
Лин, сидя за столом рядом с женой, в который раз оглянулся на постовую башню над берегом. Человек, стоявший на ней, тут же взмахнул факелом: вниз влево, вверх вправо — все в порядке. Но этот жест, такой знакомый и важный, не успокоил, а усилил тревогу. Лин повернулся обратно к столу, отпил вина. Единственный бокал за вечер — потом, если праздник пройдет хорошо, они с Тайсой выпьют больше, уже вдвоем, но сейчас лучше держать голову ясной. От вина немного потеплело в груди, согрелись наконец ладони, ледяные с тех пор, как он вошел в реку. Но тревога не проходила.
— Все в порядке. — Тайса положила ему руку на сгиб локтя, ласково ткнулась лбом в плечо. — Все хорошо, слышишь? Твои соколы никого не пропустят.
Он кивнул рассеянно, поставил бокал. Пить перехотелось совсем. От сладкого ароматного вина во рту противный металлический привкус, сердце стучит, как от хорошей порции кофе. Так, не оглядываться еще хотя бы двадцать минут. Ребят тоже отвлекать не стоит лишний раз, они и без того делают все, что могут. Они подарили ему этот праздничный вечер. Лин хотел сегодня днем подольше остаться в городе, почти до самой церемонии, и еще раз все проверить, но они чуть ли не пинками выгнали его домой.
— Иди, командир, хоть женись по-человечески. Мы тут сами справимся.
В праздничные ночи город освещали особенно ярко — и огнем, и газовыми трубками, и электричеством из всех доступных источников. Жители до утра на улицах, веселье, алкоголь, романтика — бдительность падает, и нодийцы могут этим воспользоваться. Никто, кроме старших защитников, не знал, какая это сложная задача — сделать так, чтобы люди хоть на несколько часов могли расслабиться, и при этом охранять их незаметно, не нарушая дух праздника. Впрочем, лучше уж открытая военная обстановка, чем показная беспечность — неизвестно, что там кому придет в голову.
И теперь вроде бы тишь да гладь, но уже ясно: весь вечер сидеть как на иголках. Ладно, это можно было предвидеть. Только бы не напугать остальных, беспокойство — штука заразная. Лин улыбнулся, заговорил с дедом, подхватил какую-то шутку — искренне, но мыслями оставаясь при своем. Странно. Он же знает — все в порядке, но все равно ощущение, будто что-то упущено, и не сейчас, а давным-давно.
…Может, это просто лето. Россыпи звезд в небе вперемешку с искрами от костра — серебро с золотом. Запах реки, цветущего шиповника… И пожара. Он лежит на земле навзничь и смотрит в это бездонное небо, не отрываясь и не мигая, и руки деда, трясущиеся руки, держат его голову, обтирая лицо мокрым полотенцем. «Айн, ты только дыши. Дыши, мой мальчик, не закрывай глаза. Потерпи немного…» Он готов терпеть сколько угодно — ему не больно, он не чувствует тела, совсем. Он все помнит и слышит, но не хочет понимать того, что произошло, — и весь мир остается где-то вовне со всеми его кошмарами. И вот в нем уже только небо и звезды — без конца и края. Потом звезды гаснут, становится легко и радостно — и тут ослепительная боль возвращает его в сознание, чтобы в следующие годы не покидать ни на минуту.
Теперь, спустя двадцать лет, остался лишь шрам на затылке и еле слышные отголоски той боли в когда-то переломанных костях. Она возвращалась редко, обычно от сильной усталости и после пары ночей без сна, но всегда выручала настойка болотного мечника. Вчера пришлось-таки заскочить к деду за этой настойкой, ловко увернуться от расспросов и поскорее уйти. И вчера впервые настойка не помогла.
Оркестр заиграл «Вальс светлячков» — нежную, пронзительную мелодию, под которую так охотно танцевали все в Арнэльме, независимо от возраста. Казалось, что там, в вышине, под эту музыку кружатся в танце тысячи огоньков, то сближаясь, то разлетаясь, и в каждом пульсирует жизнь, бьется крошечное сердце — часть одного большого света.
— Пойдем потанцуем. — Тайса потянула его за рукав. — Потом можешь сбегать к своим ребятам — все равно ты не высидишь, я знаю.
А что, это хорошая идея — в движении беспокойство уймется хоть ненадолго. Он встал из-за стола, подал руку жене, повел ее к танцевальной площадке, украшенной разноцветными гирляндами. Тайса улыбалась, глаза ее блестели от счастья и от вина, пара рыжих локонов выбилась из прически, упала на тонкую белую шею и тоже закружилась в танце.
— Куда ты меня завел, в такую глушь? — Аста, споткнувшись во второй раз о какой-то корень, пробиралась в темноте вслед за Свеном по узкой тропинке между деревьев. — Я думала, мы по берегу погуляем.
— И по берегу погуляем, но сначала кое-что тебе покажу.
— Где — здесь?
— Да, недалеко. Тут спуск, осторожно. — Свен спрыгнул с невысокого обрыва, потом легко подхватил Асту, поставил рядом с собой на траву — и они оказались на берегу ручья. Здесь было уже не так темно и откуда-то проникало легкое золотистое свечение.
— Что это за свет?
— Сейчас увидишь. Сюда, налево… Ну вот, пришли.
Аста, до этого смотревшая только себе под ноги, подняла голову — и застыла в изумлении. Прямо перед ней деревья расступались, открывая широкую долину, по которой тек ручей. Невдалеке он впадал в Арну, но прежде его пересекал мост, и от него исходило то самое сияние. Мост этот, с тонкими витыми перилами, был сделан из металла, и, подойдя поближе, Аста увидела, что весь он будто сплетен из трав и цветов. Тут были и подснежники, бледные, почти белые, и огненные тюльпаны, и спелая земляника в серебристой росе. И налитые соком, тугие гроздья винограда, и пушистые хризантемы со множеством крошечных лепестков, и калина, тронутая первым морозом… Все отлито из какого-то сплава, который, казалось, светился сам по себе.
— Он накапливает солнечный свет, а потом отдает, — пояснил Свен, когда Аста, разглядывая чудо, взошла на мост и прошлась по нему на другой берег и обратно. — Если мало солнца, как зимой, то перестает светиться на время, а потом заряжается снова. Тут тепло, чувствуешь?
И правда, на мосту было заметно теплее, чем у воды, и перила были на ощупь теплые, как будто настоящие растения, прогретые солнечными лучами. Чудо, одним словом.
— Твоя работа?
Свен кивнул:
— Моя. Давняя, экзамен на мастера. Дядька не хотел принимать — проще, говорит, работать надо, лаконичнее. У тебя, говорит, не мост, а пособие юного натуралиста, а сплава тут на три моста хватит. А я тогда как раз научился делать цветы, ну и разошелся, всякого налепил. Но тут уже мои друзья заспорили с ним — все, кому я готовые части показывал. Мол, это то, что надо городу для романтических прогулок. Даже сама сеньора приходила посмотреть. Ну, дядька согласился. Сказал, раз люди радуются, значит, дело нужное, но чтоб ты все-таки в будущем не только на красоту силы тратил.
— Здорово, — выдохнула Аста с искренним восхищением, тронула гроздь винограда — та закачалась, как живая. — А над чем ты сейчас работаешь?
— Сейчас большой заказ для детской фермы — ее как раз строят, слышала? Там школьники будут ухаживать за домашними животными, растения выращивать — в общем, нужны клетки, загородки, мелочь бытовая. Но это работа работой, там простые сплавы и лекала. Пружинка, конструкционка, хрому немножко добавить… Извини, я опять увлекаюсь, — перебил он сам себя и пояснил: — Это виды стали, а хром — чтобы не ржавела.
— Понятно. А для души? Ты же и для себя что-то делаешь?
— Когда успеваю. Но вообще… — Свен почему-то смутился, отвел взгляд. — Я тут недавно ювелиркой занялся. Наши соседи вот мастера по камню, а мне интересно из металла что-то красивое сделать, причем необязательно из драгоценного — не люблю, когда только материал определяет ценность работы. Попробовал пару новых сплавов, занятно получилось. Как раз на колечки.
— Интересно. — И сразу будто и свет померк. Колечки, как же. — Наверно, твоей девушке нравится.
— У меня нет девушки.
— Да? А кто тогда эта… танцовщица? В сиреневом платье?
Свен рассмеялся — явно с облегчением, но все равно как-то нервно.
— Мия? Она не танцовщица, она портниха. Шьет умопомрачительные наряды. Она моя подруга детства, просто не жила здесь последние пять лет — училась в Эль-Горте. Это во Франции, тоже в скрытом мире, там лучшая швейная школа в Европе. Теперь вернулась, хочет здесь открыть свое ателье. Ну и меня приходит иногда развлечь, когда я совсем зарабатываюсь. На прогулки вытаскивает, в компанию, а то, говорит, ты со своими железяками скоро от людей отвыкнешь…
Слушая все это, Аста пыталась сообразить, точно ли речь идет только о дружбе, когда Свен вдруг взял ее за руку своей горячей рукой, подступил совсем близко. И тихо сказал:
— Аста, чего ты от меня прячешься, а? Почему ты все время сбегаешь? Разве я тебя чем-то обидел или напугал? Никак не пойму.
— Не обидел. — Она напряглась, готовая в любую секунду отступить. — Но пугаешь немного.
— Почему?
— Потому что я не понимаю, что тебе надо. Если так, развлечений, то я не для этого. То есть я не думаю о тебе плохо… но наверняка тебе и без меня девушек хватает.
— А если не хватает?
— То я все равно не хочу быть еще одной в коллекции. Извини. — Она убрала руку. — Пойдем назад, пожалуйста, меня скоро искать начнут.