Свен оглянулся — как раз вовремя, чтобы увидеть красные дорожки сигнальных ракет в ночном небе. Четыре — всеобщая тревога.
Позже Аста узнает, что число четыре, особенно красного цвета, в Арнэльме считается несчастливым. Красных четверок тут не найти нигде — ни на ценниках, ни на вывесках, ни на номерах домов. Говорят, это связано с тем самым сигналом, но многие уже и не помнят, почему так повелось. Просто все знают, что красная четверка — это плохо. Это очень плохо, это почти наверняка чья-то смерть.
Но тогда было не до объяснений. Свен сориентировался быстро, схватил ее за руку и потащил за собой — обратно к берегу, по тропинке на обрыв и дальше в лес. Он почти бежал, Аста в своих босоножках спотыкалась на каждом шагу и скоро выбилась из сил, пытаясь за ним успеть.
— Куда мы идем? — крикнула она, заметив, что дорога совсем незнакомая. — Город в другой стороне!
— В убежище, — был короткий ответ. — Пересидишь там, пока я разберусь, в чем дело.
Наконец они выбрались на поляну, окруженную деревьями. Кризанта на руке Свена светилась, словно слабый фонарик — в бледном рассеянном свете можно было хоть что-то разглядеть. Аста остановилась, а Свен, осмотревшись вокруг, пошел к центру поляны. Присел на корточки, размел руками прошлогодние листья и мелкие ветки — под ними оказалась дверь. Он снял с себя ключ, повернул в замке.
— Иди сюда. Быстро!
Вниз вела деревянная лестница — невысокая, ступеней десять. Под ней была комната размером с большой автобус, но низкая, едва в человеческий рост. Вдоль стен в два яруса стояли деревянные лежанки. Замкнув дверь изнутри, Свен быстро обследовал пространство, потом зажег керосиновую лампу, стоявшую на одной из лежанок, и сказал уже немного спокойнее:
— Тут есть запасы провизии, если что. Там, в ящике, — кивнул он в конец помещения. — И наружная вентиляция. Спички и керосин возле двери на полке — смотри не пролей, а то будет пожар. Сиди здесь, пока за тобой не придет кто-то из наших. Дверь никому не открывай. Никому, поняла? Что бы ты ни услышала, даже знакомый голос, даже мой — не открывай. У всех местных жителей есть ключ, а остальным тут делать нечего.
Аста слушала его, кивая, и стараясь подавить внутри панический ужас. Интересно, сколько здесь можно прожить? Наверно, пару недель. Ей показалось вдруг, что в помещении не хватает воздуха. За дрожащим кругом света от лампы таилась тьма, смотрела из каждого угла — голодная, хищная, вот-вот готовая напасть.
— А если они войдут сюда, — добавил Свен еще тише и замолчал на секунду. — Беги. Используй браслет или все, до чего дотянешься, вырывайся и беги. Не оглядываясь.
Она кивнула, взяла лампу из его рук, поставила на верхнюю лежанку — так хоть немного больше света. Зачем-то сказала:
— Ты осторожно там. Береги себя…
В книгах и фильмах всегда так говорят. И остается в памяти, что так и надо — если скажешь, то обязательно потом все будет хорошо. Осторожно, ага. Как будто он на прогулку собрался…
Но ничего добавить она не успела — Свен наклонился и поцеловал ее. Быстро, порывисто, сильно — так целуют меч перед боем и тех, о ком нельзя даже подумать, что вдруг больше никогда не увидитесь. Потом коснулся щеки ладонью в жестких, царапающих кожу мозолях, убрал прядь волос со лба.
— Ты тоже осторожно тут, Звездочка. Хочу, чтоб мне в этот раз было к кому возвращаться.
Они еще мгновение смотрели друг другу в глаза сквозь полумрак, а в следующее уже скрипнули ступени, хлопнула дверь, повернулся ключ в замке. И шаги затихли — не различить их в ночных шорохах.
Аста постояла еще немного посреди комнаты, потихоньку остывая после быстрого бега и сильных, контрастных эмоций. Легкое платье намокло на спине и в подмышках, и откуда-то потянуло сырым холодом.
Она взяла лампу, обошла убежище, стараясь не слишком прислушиваться к звукам снаружи. На самых верхних полках, над лежанками, нашла одеяла из лесной шерсти — как то, в котором грелась тогда утром у Тео в библиотеке, оплакивая брата… Достала одно, набросила на плечи, присела на лежанку в дальнем углу, чтобы видеть лестницу. Знакомое ароматное тепло успокоило, мышцы расслабились, нахлынула усталость. Так, только не засыпать. И не думать о том, что случилось или может случиться.
Где-то наверху шумел ветер, поскрипывали ветви старых деревьев. Потом вроде как пошел дождь — потянуло свежестью. Но из города не доносилось ни звука. Что там теперь, что вообще происходит? Откуда эти призраки, могут ли они пробраться сюда, раз они не люди? Хотя вот дождь — это хорошо, наверно. Реттеры всегда несут с собой огонь, и это им не на руку.
Мир сузился до круга света у лампы, до линий собственных ладоней на коленях. Браслет со звездами чуть светился в темноте, будто заверяя ее, что тот, кто его сделал, обязательно вернется.
Но в ту ночь Свен так и не вернулся.
Глава 17
Через пару часов, когда Аста уже начала засыпать, к ней пришли трое незнакомых защитников и привели два десятка городских детей. Самому младшему, золотоволосому мальчишке в матросском костюме, было года четыре, самым старшим девочкам, двум сестрам, — одиннадцать. Раненых среди детей не было, но все они были напуганы, очень устали и замерзли — ночью пошел дождь. Одни плакали, звали родителей, другие угрюмо молчали, впав в некое подобие транса, и не могли даже назвать свое имя.
— Ребята, вы можете мне сказать, что происходит? — спросила Аста, отойдя с защитниками поближе к лестнице и понизив голос.
— Не можем. Сами н-не знаем, — отвечал парень, которого она увидела первым — он открыл дверь снаружи. Он немного заикался, но при этом держался очень спокойно и уверенно. — Б-было всякое, но такого не было. Эти гаденыши как-то п-подстроили… вроде отражений памяти. Напустили призраков — тех, кто давно умер. Но ладно бы п-просто обман зрения, но нет, они с-сначала подманивают людей п-поближе, а п-потом нападают. В городе п-пожары. И паника — это хуже всего…
Его одежда сильно обгорела, кожа на щеках покрылась волдырями. Правая рука была по локоть замотана бинтами, от которых пахло лекарством. Лица и волосы у всех троих были в саже и хлопьях пепла.
— Там были мои друзья, — сказала Аста. — На берегу. Лин, Тайса, Тео-историк и… — Она замолчала, с трудом перевела дыхание. — И Свен. Кузнец, он у вас в резерве. Что с ними?
— По живым и погибшим пока точных сведений нет, — отвечал самый старший, невысокий грузный мужчина с ежиком седых волос. — Людей доставили в разные убежища вблизи города. Ваше — одно из самых дальних. Лина я час назад видел в центре, там на площади тоже свалка. Живой. Про остальных не знаю.
Потом они ушли. Аста, до этого совсем не имевшая дела с детьми, до рассвета пыталась как-то занять и успокоить растерянных малышей. Рассадила их по лежанкам, раздала одеяла, налила воды тем, кто просил пить. Некоторые тут же уснули, другие продолжали плакать и спрашивать, когда мама и папа за ними придут. Она не знала, что им ответить. Не знала, живы ли хоть чьи-то родители и смогут ли они сами отсюда выбраться, но им сказала, конечно, совсем другое:
— За нами придут, как только будет можно. Мне обещали. А пока давайте подождем.
Чего ждать, она не могла даже представить. Но присутствие маленьких, слабых, напуганных детей заставило ее саму собраться хотя бы для виду. Время тянулось невыносимо. Часов в убежище ни у кого не было, снаружи снова зашумел дождь, и скоро стало казаться, что они остались одни в целом мире.
На рассвете за ними пришли — уже другие защитники, с ними тот, седой, и несколько гражданских, мужчин и женщин. Сказали, что все закончилось и можно возвращаться в город.
Они разбудили детей, и те, чьи родители не пришли, подняли рев. Некоторых, еще сонных, пришлось нести на руках, другие отказывались идти, пока мама или папа их не заберут. Пока всех собирали, пока выясняли, кому принадлежит одежда, которую Аста развесила для просушки, совсем рассвело.
Преодолевая вязкое, как смола, оцепенение, она вышла вслед за всеми наружу. Было мокрое хмурое утро, лесная земля под ногами превратилась в грязь, на ветках деревьев висели гирлянды прозрачных капель. Пахло мятой, дождем и дымом.
После душного тепла убежища ей стало холодно. Легкое платье без рукавов, в котором прошлым вечером было жарко, теперь почти не грело.
— На, дочка. — Знакомый защитник протянул ей форменную куртку. — Надень пока, а то простудишься.
— А вы? — спросила Аста, видя, что он остался в одной футболке.
Тот ответил усмешкой — горькой, невеселой.
— А я — ух согрелся. Надолго хватит…
Она ничего не спрашивала, пока не дошли до берега. Зрелище ее глазам предстало мрачное. От столов и празднично украшенных павильонов остались груды дымящихся обломков. Кое-где в воздухе еще висели не сгоревшие до конца доски, вокруг была разбросана посуда, фрукты, обрывки скатертей и одежды. Повсюду виднелись бурые пятна крови, уже впитавшейся в серый влажный песок.
— Осторожно, — сказал один из защитников. — Все обуты? Тут осколков полно.
Среди руин ходили люди, убирая мусор и складывая его на парящие платформы, — отдельно дерево, ветошь, стекло и все остальное. Аста оглядывалась по сторонам, ища знакомых и боясь увидеть, как в фильмах-катастрофах, тела в черных мешках, но их не было. Дома на прибрежной улице сильно пострадали, и возле них тоже хлопотали люди — кто с повязками, кто в обгоревшей одежде, но тяжелораненых не видно. Возможно, их уже забрали в госпиталь.
А самое странное творилось с рекой. Ее чистая, прозрачная вода стала черной, как чернила, и двигалась медленно, как густая смола. На поверхности тут и там плясали языки пламени.
— Аста!
Она обернулась на голос, и голова закружилась от сумасшедшей радости. Рядом стояла Тайса.
— Фух, ты нашлась! Свен сказал, что отвел тебя в убежище, но я все равно переживала…
Они обнялись. На Тайсе было все то же свадебное платье, грязное и кое-где порванное, поверх которого она надела свежий рабочий фартук. Она и еще несколько городских девушек устроили на берегу прилавок с горячими напитками и закусками, чтобы люди могли подкрепиться. Волосы, которые она так тщательно убирала вчера вечером в праздничную прическу, были небрежно скручены в узел и скреплены простой шпилькой. От пудры и румян не осталось и следа, под глазами, еще недавно сверкавшими от счастья, лежали глубокие тени.