И тут только Аста решилась спросить:
— А где Свен? Он жив?
— Жив, но где он точно, не знаю. Погибших в этот раз нет, только раненые. Но много. И может, даже все выживут.
«Но». Разница между печальными и радостными новостями в таких случаях — как между «плохо» и «но могло быть и хуже». Ранены, но живы. Все живы. Напряжение схлынуло, и вдруг навалилась такая усталость — вот лечь на этот грязный песок и не подниматься.
— А Тео?
— С ним тоже все хорошо, мы отвели его домой. Уложили спать. Он тут геройствовал, помогал, пока сам чуть не свалился. Возраст уже, но разве ж его заставишь уйти?
Аста усмехнулась:
— Да тебя тоже не заставишь.
Тайса помрачнела, отвела глаза. Ответила голосом, некстати дрогнувшим:
— Я так и думала вчера, что уже не уйду. Совсем. Повезло…
Аста не стала расспрашивать и не хотела думать о том, что пришлось пережить подруге в тот вечер. Потом, позже, узнала — она и Лин оказались в самом центре атаки, окруженные со всех сторон, и Лин якобы видел своих родителей, давно погибших. Знать подробности этой истории ей не хотелось, но сразу стало понятно: трудно было бы спланировать удар точнее.
— Что с Арной? — спросила она Тайсу. — Это от пожаров?
Та еще больше нахмурилась.
— Похоже, они как-то заколдовали реку, чтобы она не могла нам помочь. Вроде как усыпили. Возможно, со времнем вода очистится, но мы не знаем наверняка. Поэтому, кстати, все так торопятся здесь убрать. В городе есть запасы на первое время, а потом неизвестно.
…Огонь и вода. Оба необходимы для жизни, но не способны существовать одновременно в одном и том же месте. Две стихии, что борются за этот город вот уже столько лет…
— Аста, ты уже здесь! Прекрасно. — Лин появился откуда-то из-за спины, как всегда, бесшумными кошачьими шагами. — Ну, значит, я всех нашел.
На нем тоже был праздничный костюм, порядком обтрепанный и обгоревший, поверх — защитная куртка. На ней пластины из чешуи тех самых рыб, что плавают по воздуху, — они не горят. Такая же куртка была у Томаса на фотографии. Аста вспомнила об этом и тут же забыла.
— А…
— Со Свеном все хорошо, — ответил ей Лин, словно угадав мысли. — Он на северном участке — там много людей погибло за последние годы, так что парочка этих призраков до утра шаталась. Но сейчас уже все спокойно. Раз двести про тебя спрашивал, я обещал, что схожу проверю.
Он был, как всегда, собранный, спокойный, но глаза больные, в них отражалась тревога и даже растерянность. Никогда еще Аста не видела у него такого взгляда. В то утро она поняла, что значит «деморализовать противника» — когда и ран не видно, а душа в ошметки. И не пленен, свободен, а глухой ужас сковывает неподъемными цепями — не двинешься. Память прошлого у каждого своя. Верни на мгновение утраченное, подари иллюзию счастья — а потом отними, и оружия не надо.
Ей очень хотелось спать, но совесть не позволяла уйти, когда остальные работают.
— Вам чем-нибудь помочь?
— Да, — с готовностью отозвался Лин. — Сходи, пожалуйста, домой и глянь, как там дед. Побудь пока с ним, а то я что-то волнуюсь.
Аста пообещала, попрощалась с ними. Но не выдержала, обернулась. Лин и Тайса стояли на берегу, там, где вчера была танцевальная площадка, а сегодня — грязный песок пополам с пеплом. Они о чем-то говорили, а потом обнялись и застыли так, на холодном ветру у черной-черной реки. И столько любви, столько отчаянной, жгучей надежды было в этом безмолвном жесте — не передать.
…Такая вот первая брачная ночь, что бы это ни значило в местных обычаях. И первое утро семейной жизни — на пепелище, но все-таки вдвоем… Аста вспомнила, как плыли рядышком их венки вчера вечером — по спокойной прозрачной воде, полной летних ароматов. Понадеялась, что к добру.
А еще она с удивлением заметила Эрика. Он помогал двоим мужчинам разбирать полусгоревший навес. Потом те отошли перекурить, а он продолжал работать, складывая мелкий мусор в бумажные мешки. Аста подумала немного, вернулась к прилавку, налила в кружку чая из термоса. Принесла, поставила рядом на какой-то ящик, положила сверху две овсяные галеты. Эрик обернулся, увидел ее. Смутился как будто, потом молча кивнул в знак благодарности и снова занялся делом.
Уже повернув обратно в город — там еще много дел, — Лин заметил, что Беатрис никуда не ушла, как собиралась два часа назад. Сначала она разговаривала с пострадавшими, пока тех готовили к отправке в госпиталь, распоряжалась, чтобы прислали еще платформы для вывоза обломков, потом утешала пожилую вдову, дом которой сильно обгорел, обещая, что скоро все починят. А потом вдруг остановилась на лестнице, ведущей к берегу, пошатнулась, схватившись за перила, — и Лин едва успел ее подхватить, пока она не рухнула на ступени. Всегда бледная, в то утро она сама была похожа на призрака, и только серые глаза светились отчаянным упрямством.
— Сеньора, вам нехорошо, — сказал Лин, бережно поддерживая ее под руку. — Разрешите, я провожу вас домой? Я как раз иду в город. Или, может, присядете сначала?
Он говорил ей «вы», несмотря на местный обычай, по которому такие формальности можно опустить. И всегда звучала в этом не казенная вежливость, а настоящее почтение.
— У-ух. — Беатрис провела запястьем по лбу, вытирая капли пота, выступившего несмотря на прохладу. Попыталась улыбнуться. — Все хорошо. Это я просто… не спала всю ночь. — И тут же добавила, как бы извиняясь: — Хотя, конечно, все не спали…
— Да, но всем нет необходимости оставаться здесь. Я устрою так, чтобы вам докладывали обо всем, что случится. Обещаю. Пойдемте. — И добавил для убедительности: — Прошу вас.
Она кивнула, положила ему руку на сгиб локтя — непринужденно, как на прогулке. Но тонкие пальцы дрожали от напряжения, и, глядя, как осторожны ее шаги, словно она каждый раз выбирала, куда ступить, Лин забеспокоился, остановился и предложил:
— Может, лучше в госпиталь?
— Ой, перестань. — Беатрис отмахнулась свободной рукой, и возмущение даже придало ей сил. — Еще меня сейчас не хватало на больничной койке. Люди и так напуганы и расстроены.
— Они еще больше расстроятся, если с вами что-то случится, — осторожно заметил Лин в ответ.
— Ничего не случится. Пойдем. — Беатрис снова сделала пару шагов, уже более уверенно. — Ты просто подними меня быстренько, если что. Не хочу валяться в обмороке на виду у всего города…
Какое-то время они шли молча, потом сеньора спросила:
— Кстати, что там мой Эрик? Много тебе с ним забот?
— Да нет… Честно сказать, я даже приятно удивлен.
— Да ладно? — Беатрис засмеялась. — Конечно, ты скажешь сейчас что угодно, чтобы меня обрадовать.
Лин почтительно склонил голову, улыбнулся сдержанно.
— Разве я когда-нибудь врал вам, сеньора? — И, не дожидаясь ответа: — Правда, он довольно толковый парень. И крепкий, хотя по виду не скажешь. Конечно, у него еще мало опыта — мы его пока даже в запас не ставим, до первой аттестации, но, думаю, он справится. Терпения ему только не хватает. Злится, когда что-то не получается, — в основном на себя. Но это мне знакомо, это пройдет.
Неизвестно, какого ответа она ожидала, но этот явно ее обрадовал — даже легкий румянец вернулся на лицо.
— Знаешь, я просто думала, — продолжала Беатрис доверительно. — Стоило ли вообще его толкать на это. С одной стороны, мне нельзя за него все время бояться, он должен сам научиться плавать… Дурацкая метафора, — перебила она себя. — Плавать он не может, конечно. Не в буквальном смысле. С другой — это несправедливо — привязывать его к городу, если ему здесь не нравится. Я бы и не стала, наверно, в конце концов. Отпустила бы. Но Арна решила по-другому. Интересно зачем…
— Не знаю. Дед говорит, что она часто видит в людях скрытые таланты, которые они сами не замечают, — может, поэтому.
— А как ты думаешь, — вдруг спросила Беатрис и даже остановилась. — Мы действительно найдем этот камень? Сердце Эльма? Оно правда существует или это миф, а дело тут в чем-то другом?
Лин подумал немного. Вопрос, конечно, занимал и его самого, но точных сведений не было никаких — одни догадки. Потом сказал уверенно:
— Я думаю, мы точно что-то найдем. Что-то очень важное. Может, даже важнее, чем это.
Так, беседуя о всяком, они дошли до дома Беатрис. У крыльца Лин спросил:
— С вами кто-то побудет сегодня днем?
— Да, Марта должна быть здесь. Она мне приготовит свой волшебный чай, я посплю немного, и снова буду порхать как птичка. Спасибо, что проводил.
— Не за что. Отдыхайте.
Она словно хотела еще что-то сказать и не решалась. Потом коснулась его плеча кончиками пальцев, осторожно, будто боясь причинить боль, проговорила почти шепотом:
— Мне так жаль, мой дорогой. Я тоже видела их вчера, и тоже сначала поверила… ну вдруг. Может, потому, что тоже очень ясно их помню, и тебя помню в то время. Я всегда восхищалась тобой, тем, каким ты стал, несмотря на все это. И очень хотела, чтобы хоть один праздник был праздником. А потом этот кошмар и эта память… Мне так жаль…
Лин кивнул, принимая сочувствие с благодарностью, — он знал, что это не просто слова.
— Мы не можем изменить прошлое, сеньора, но можем позаботиться о будущем. И мы это сделаем. Возможно, это не последняя их уловка — раз они бьют уже не по телу, а в самую душу, то нам тоже пора менять тактику. Я этим займусь.
Беатрис грустно улыбнулась:
— Хоть пару выходных возьми, когда все уляжется. Медовый месяц все-таки…
Лин тоже ответил улыбкой:
— Посмотрим.
Попрощавшись с сеньорой, он направился к главной площади. Подумал, что надо отозвать ребят с северного участка и со станции тоже. Людей успокоили — и ладно, можно только дежурных оставить. Сейчас, конечно, как обычно, появится искушение закрыть все настоящие и мнимые дыры, выставить побольше на вахту, — но это неправильно, он уже знал. Людям надо восстановиться, да и ожидание изматывает иногда хуже, чем битва. Особенно когда не знаешь, чего ждать. И этого никто не знал, впервые не сработала ни одна ранее опробованная тактика. То, что ни один человек не погиб этой ночью, просто чудо, а не его заслуга. Возможно, дело в том, что при всем масштабе нападения в каждом отдельном случае сила была незначительной, рассчитанной больше на панику. Призрак