е выдержал, но споткнулся на беговой дорожке. Его и так хотели принять, да только ему снисхождение хуже плетки… Отказался. Через полгода сдал на отлично. Затем учеба, служба, дальше он уже сам других стал учить… Тайсу встретил, тебя ко мне привел. А сейчас подумать — так могло бы и не быть всего этого совсем…
…Бывает иногда так, что случайное событие в чьем-то прошлом полностью меняет твою жизнь. Меняет, когда ты еще даже не родился и не пролегла еще через мир дорога, которая сведет вас вместе. Лин, хмурый, иногда даже занудный Лин, такой сильный, такой светлый. Оказывается, даже такое может зажить — не без шрамов, но настолько, чтобы построить на пожарище что-то новое. И теперь он — ее семья, ее названый старший брат… Не это ли сказала тогда Арна своим «найдешь ушедшее»?
Они проговорили в тот вечер допоздна, и засыпала Аста с таким чувством, будто глубокая рана внутри очистилась наконец и начала заживать…
Глава 20
Когда Арнэльм уже почти восстановился после набега, жители устроили развлечение — танцы с водяными лентами.
Вообще, удерживать воду в какой-либо форме без сосуда — навык, которому учат защитников, чтобы они могли управлять силой и своим оружием — кризантой. Но Аста уже знала, что некоторые женщины в городе владеют этим навыком ничуть не хуже мужчин, и даже научились создавать из воды целые скульптуры. Держатся они, понятное дело, недолго — стоит их создателю отвести взгляд, задуматься о чем-нибудь другом, как его творение превращается в лужу. Но наблюдать за процессом очень интересно. Энергия рук творящего становится сосудом, ему можно менять форму и даже достраивать, если хватит умения, не отвлекаясь, зачерпнуть еще пригоршню воды.
Но танцы с водяными лентами — особое искусство. Это поединок на ловкость и внимание, на силу и грацию. Воду берут всегда речную — только она обладает достаточной силой, с которой можно соединить свою. У края зеленой лужайки на берегу ставят на высоких табуретах чаны с водой так, чтобы можно было зачерпнуть, не нагибаясь. Танцующие — обычно пара, но иногда и несколько человек — набирают в ладони воду, и каждый создает себе ленту — такой длины и ширины, какой сможет. С ней нужно танцевать, стараясь при этом приблизиться к партнеру и коснуться его концом ленты, но так, чтобы ни капли воды не пролилось, и в то же время самому уворачиваться. Действо происходит под аккомпанемент обтянутых звериной шкурой барабанов и напоминает нечто среднее между ритуальной пляской, боевым искусством и игрой в догонялки. Тео, который в этот раз остался дома, как-то объяснил Асте, что ритуальность в танце действительно есть — когда-то это был обряд прославления воды. Арнэльмцы позаимствовали его у ардхов, которые живут в горах, где тоже есть говорящие реки и озера. А у пустынников его проводят всего два раза в год старейшины племени — они не могут себе позволить такое расточительство. В Арнэльме же, если лента у кого-нибудь рассыпается, танцоры, мокрые и смеющиеся, уходят с лужайки, давая место другим, и праздник продолжается.
И хотя выглядело все это очень красиво, в самом начале Асту ждало разочарование. Она попробовала было танцевать со Свеном, но через несколько секунд ее лента рассыпалась, обдав обоих брызгами. Очень тяжело оказалось думать одновременно и о форме, и о движениях и при этом следить за музыкой.
— А ты не думай. — Свен накинул ей на плечи полотенце, поцеловал мокрую прядь у виска. — Когда думаешь обо всем по отдельности, оно и распадается на отдельные части. Представь, что ты, вода и музыка — это одно целое. Тогда все будет двигаться вместе с тобой.
Они попробовали еще раз, и вышло уже более сносно, но Аста быстро устала. Оказывается, это трудно — все эти легкие движения, за которыми так здорово наблюдать со стороны. Она присела рядом со Свеном на толстый обтесанный ствол дерева, что заменял скамейку, прижалась щекой к голому плечу, не скрытому старой безрукавкой. От Свена, как всегда, пахло металлом и почему-то абрикосами. Аста тогда не знала, что у него дома тоже стоит абрикосовый светильник, как у Тео, и растут в саду за окном два абрикосовых дерева. Но теперь это был родной запах. Запах дома.
Лин тоже был здесь. Он уже выздоровел («Он так думает», — жаловалась Тайса, вздыхая) и тоже танцевал. Получалось у него здорово — движения сильные, размашистые, но вместе с тем легкие и точные, как взмахи крыльев. Один танец он исполнил вместе с тремя другими ребятами-защитниками, и это было очень красиво. Потом, шутки ради, на пару со Свеном (тут цель была не победить, а подурачиться — в конце оба были мокрые с головы до ног и хохотали друг над другом). И, конечно, с Тайсой. Тут Аста узнала, что ее подруга тоже владеет этим искусством, да еще как. Тайса двигалась как кошка — то крадучись, почти припав к земле, то молниеносным прыжком уходила от летящей в нее ленты, то сама атаковала, отступая в последний момент, будто желая лишь напугать. И в конце концов победила мужа, ловко набросив водяную петлю ему на шею. И хотя Лин знал, что такой лентой нельзя задушить, он все равно отвлекся на мгновение — и его лента тут же рассыпалась. Но он успел поймать ленту Тайсы и дернуть ее за кончик, и в результате оба рухнули в траву.
— Эй, командир! — крикнул кто-то из ребят. — Не страшно тебе быть поверженным женщиной?
Лин поднялся — легко, не касаясь руками земли, помог подняться Тайсе, притянул к себе, как в танце, поцеловал в губы и ответил:
— Такой — не страшно.
…Он был здесь своим среди своих, его уважали — по-настоящему, а не только за должность. Он мог отдавать приказы, а мог валяться в траве и дурачиться — и то и другое воспринималось на ура. Так, наверно, и бывает, когда ты на своем месте. Интересно, как это? Вот она, Аста, на своем? Вроде бы ей все здесь нравится, и работа прекрасная — не сравнить с офисом, и новая семья, и Свен… Ох, Свен. Влажные волосы светлыми кольцами, пальцы в ссадинах, а кожа горячая даже сквозь одежду и полотенце — как будто впитала в себя огонь. И теперь он — ее. Что это значит? И почему нет, как в романах, этого чувства узнавания Того Самого — просто сумасшедший жар и путаница в голове, когда своих же мыслей, как почерка, разобрать не можешь?
— Кхм. — Нарочито вежливое покашливание отвлекло ее от размышлений. Она подняла голову — рядом стоял Эрик. — Можно тебя на минутку?
Свен заметно напрягся, смерил его взглядом, но ничего не сказал. Аста высвободилась из объятий, встала.
— Подожди, я сейчас.
И отошла вместе с Эриком к краю поляны. Эрик, который все время оглядывался, будто ждал нападения, глянул на бочки с водой, потом на танцующих и бросил:
— Пошли подальше, на улицу. Терпеть не могу этот балаган…
Тут Аста впервые подумала, что он как будто боится воды. Тогда, у Арны, он очень старался не промочить кеды, переступая на камне с таким видом, будто вокруг была раскаленная лава. И хотя он защитник, развлечение с лентами ему явно не нравилось — он только что пришел, и, судя по всему, оставаться не намерен. Но что ж, у всех свои странности…
Эрик явно не хотел терять времени и, как только они отошли подальше, остановился и сказал:
— Завтра поедем в Пфорцхайм. Билеты я уже купил, встречаемся на станции в семь пятнадцать. Ты знаешь, где станция? Нет? Спроси у Тео, он тут все знает.
— Ты раньше не мог придумать? — возмутилась Аста. — У меня завтра работа, и вообще…
— И вообще, я не собирался в это ввязываться, — закончил за нее Эрик. — Но раз уж ввязался и ты почему-то со мной, то, пожалуйста, отложи свои важные дела и поехали.
— А у тебя хоть какой-то план есть? — не унималась Аста. — Что мы там будем делать?
— Поговорим с ювелирами и с одним профессором в музее — Тео с ним уже связался, он нас ждет. Дальше будем смотреть по обстоятельствам.
— То есть мы всего на один день?
— Посмотрим. — Эрик задумался на секунду. — Но зубную щетку лучше возьми.
Хорошенькое дело. Они попрощались, и Аста пообещала прийти, подумав, что надо сейчас же забежать к Инге и сообщить, что завтра ее не будет. Эрик ушел не оглядываясь, как будто боялся, что вода может его отравить.
На станцию Аста чуть не опоздала. Тео подробно объяснил ей дорогу и даже нарисовал план, но забыл сказать: маршрут может измениться, если городу так будет угодно. Возможно, историк, как и все остальные жители, уже настолько к этому привык, что просто не посчитал достойным внимания. Между тем случилось следующее.
Неподалеку от станции город пересекал ручей. Говорить он не умел, но зато умел петь — вода, касаясь камешков и песчинок на дне, журчала тихой мелодией, которая, говорят, никогда не повторялась. Во время сильного дождя, когда ручей становился рыжим от песка и глины, песня его звучала как грозный, торжественный марш. Под мелким осенним дождиком он напевал сентиментальные романсы, при свете первых звезд заводил колыбельную, а в ясные летние утра звучала из него радостная, полная хрустального света мелодия, от которой у сердца вырастали крылья. И как раз таким было это утро. Аста с удовольствием остановилась бы послушать, будь у нее в запасе пара минут. Но возникло препятствие — мост, пересекающий ручей и хорошо видимый на плане, просто исчез.
Мост этот был изготовлен из той же древесины, что и ходячая скамейка в доме Тео, но из какой-то особой, ленивой породы, поэтому он так и назывался — Ленивый мост. Обычно он смирно стоял на месте, делая разве что пару шагов в сторону. Но то ли утро выдалось особенно хорошим для прогулок, то ли его что-то беспокоило, но моста на месте не оказалось — он ушел. Как назло, на улице никого не было, а стучаться в незнакомые дома и спрашивать дорогу Аста не решалась. В конце концов, побегав вдоль ручья, она отыскала мост в самом конце улицы, в зарослях крапивы. Перебралась на другую сторону, стараясь не касаться жгучих стеблей высотой чуть ли не по пояс, но один все-таки ужалил ее в руку. Кожа мгновенно вспыхнула и покрылась волдырями, Аста глянула на часы и со всех ног помчалась обратно к развилке, а от нее к станции, ругаясь про себя и облизывая обожженное место. Если она опоздает, то провалит дело и, конечно, тем самым даст Эрику повод для насмешек.