— Зато ты все делаешь правильно. — Эрик повернулся к ней, забыв о билетах. — У тебя всегда все под контролем, и ты сходишь с ума, когда что-то идет не так. Меня теперь не удивляет, что Свену захотелось напиться.
— Давай не будем переходить на личное.
— А нет, давай перейдем. Знаешь что, Аста? Мне кажется, ты очень несчастный человек. Человек, который просто не в состоянии быть счастливым. Не в состоянии подпустить кого-то близко, простить глупость, отойти на секунду от правил и получить от жизни удовольствие. И самое худшее — себя ты тоже не прощаешь, и это отражается на всех остальных. Надо мной ты все время посмеиваешься, Свена боишься, с Лином споришь. Ты никого не принимаешь всерьез, не дай бог. И знаешь, что получается? Так никого на самом деле и нет в твоей жизни. И меня теперь нет!
Сказав это, Эрик скомкал злосчастный билет, швырнул его в урну и пошел прочь. Аста какое-то время смотрела ему вслед, потом повернулась и медленно побрела в противоположную сторону, к выходу в город.
Длинная рабочая неделя подошла к концу. Беатрис еще раз просмотрела все накопившиеся бумаги, убрала некоторые в архивную папку — все дела по ним закончены, — остальные сложила стопкой на видном месте, за них она сразу возьмется в понедельник. Пачку писем сегодня же заберет секретарь, и уже с субботней почтой они полетят адресатам. Сейчас, когда она уйдет, придет усатый неразговорчивый Петер, управдом, польет цветы, протрет пыль с картинных рам. И надо же, только-только развесили осенний декор, расставили букеты с колосьями, как уже скоро нужно доставать зимний — невесомые стеклянные шары и снеговиков из специального искусственного снега, что не тает в помещении. Летит время. Но сегодня вроде бы все в порядке — насколько может быть в порядке город, живущий в состоянии вечной войны…
Сегодня.
Предыдущий правитель, старый Ян, которого все за глаза звали Зеленым — за странный оттенок его седины, — уходя на покой, завещал ей, тогда еще совсем молодой преемнице: «Сегодня — это все, что у тебя есть. Ты должна жить сегодняшним днем, но заботиться о дне завтрашнем, который может не наступить».
Она потом часто вспоминала эти слова, выслушивая сводки защитников, разбирая происшествия, подсчитывая налоги и читая поздравительные открытки.
Не только она — в Арнэльме все так жили, но, управляя городом, невозможно уйти с поста на выходные. Постепенно тревога перетопилась в спокойную боевую готовность, планы были усовершенствованы и выучены наизусть, люди проверены временем и обстоятельствами, и каждый знал, что делать в самом страшном случае. Но завтра оставалось все такой же непостижимой загадкой, и, когда оно все-таки наступало, становясь сегодня, Беатрис удивлялась и радовалась как ребенок, которому позволили еще один день побыть дома перед отъездом в дальнюю школу.
Спускаясь по лестнице, она с удовольствием отметила, что привычная боль в суставах почти прошла и голова не закружилась, как в последние недели. Вот уже несколько дней она чувствовала себя хорошо. Волновалась, конечно, за сына, который уехал, но не так, как обычно, — больше не было чувства потери, которое убивало ее последние два года. Теперь он рядом, с ней заодно. Это тоже пугало, иногда казалось, что лучше бы он остался далеко, не видел всего этого, не участвовал в неравной борьбе с неясным исходом… И одновременно она гордилась им. Тем, каким он стал. Он, ее Эрик, весь из противоречий, как настоящее чудо.
Едва она вошла в дом, зазвонил телефон — один из немногих в Арнэльме, способных принимать междугородние звонки. Беатрис подняла трубку:
— Алло?
— Мам, привет, это я, — послышался родной голос. — Звонил тебе на работу, но ты молодец, уже смылась домой. Это правильно!
Она улыбнулась:
— Привет, Эрик. Как там у вас дела?
— Да никак. Мы тут это… решили возвращаться. Толку никакого, ничего не нашли — вот вообще ничего. Хотим в Риттерсхайме еще поискать.
— У вас все в порядке? — Мутное, неясное беспокойство вдруг вползло в душу, и от него похолодело в груди. — С тобой, с Астой — все хорошо?
— Все хорошо, — ответил Эрик после короткой паузы. — Просто мы, э-э-э… задолбались слегка. — И быстро добавил: — Но если ты хочешь, мы еще останемся и поищем.
— Нет-нет. — И предчувствие чего-то неотвратимого вдруг встало перед ней в полный рост — безликое и страшное. Как ни старалась, она не могла разглядеть его лица. — Пожалуйста, возвращайтесь скорей. Я жду вас завтра.
— Хорошо, я тогда пойду за билетами. Пока, мам.
— Пока. Люблю тебя.
— И я тебя.
В этом разговоре самое главное, как это часто бывает, сказалось в конце — обоими искренне, а не по привычке. Когда в трубке раздались гудки, Беатрис поняла, что наконец-то счастлива.
Асте не хотелось возвращаться в отель. Номер они взяли с Эриком один на двоих, с двумя комнатами и довольно просторный, но сейчас ей казалось, что в целом огромном городе, как на корабле, некуда деться от человека, с которым сдуру поссорилась. И правда, ну чего она? Стоили семьдесят евро этой ссоры? Нет, не стоили. В любом случае одного полушутливого замечания было бы достаточно. Чего она к нему прицепилась? Хотя он, конечно, тоже хорош… оба хороши. Еще и Октоберфест этот дурацкий — вся одежда уже пропахла пивом и сосисками, ноги отваливаются, а толку никакого. Город этот шумный, с толпами туристов, с широченными улицами — как тут в принципе можно выжить после Тихого, уютного Арнэльма… Все, все тут было не так с самого начала, а теперь еще и этот разговор, будто одежду содрали на глазах у людей. Асту злило то, что Эрик так метко задел ее, так точно подметил — не умеешь быть счастливой. Она и правда не умеет. Ответственной, собранной, сильной — умеет, а счастливой — нет. Потому что даже если все хорошо, обязательно случится какая-нибудь гадость, вот как со Свеном. Ох, Свен… Нет, не надо об этом думать, настроение точно не улучшится.
Она долго пила чай с молоком в маленьком кафе у собора. Есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Аста взглянула на часы на смартфоне. Почти восемь. Однако дело к ночи, а от сидения наедине с невеселыми мыслями точно никакого толку. Сейчас она вернется в отель, позвонит Эрику, если он еще не там, и скажет, что готова ехать домой. Отношения можно и по дороге выяснить, а вот убраться из этого места явно пора.
В пустом холле и в лифте ей никто не встретился. Она поднялась на третий этаж, подошла к двери своего номера. Отель был старый, с высокими потолками и красными ковровыми дорожками. Лампы в коридоре светили приглушенно — вечер. Аста провела ключом-карточкой по замку, ожидая тихого щелчка. Но дверь оказалась открытой.
Испугаться она не успела — какая-то невидимая сила распахнула дверь и втащила Асту в номер. И только когда дверь за спиной захлопнулась, она увидела впереди, у окна, троих парней — рыжего, из тех, чье лицо ей когда-то показала река, и еще двоих, незнакомых. На всех троих была такая же блестящая одежда, как и на тех нодийцах в лесу. Рыжий, с закатанными по локоть рукавами, хищно-приветливо улыбнулся:
— Привет, красавица. Как дела?
Быстро сообразив, кто это, Аста попыталась броситься наутек, дернула ручку двери, но замок заклинило.
— Да ты не нервничай, — продолжал рыжий. — Мы просто поговорим, ты-то нам не нужна… — Он задумчиво, театрально посмотрел в потолок и добавил: — Хотя я могу и передумать, если будешь плохо себя вести.
— Что вам нужно? — Аста вжалась спиной в дверь, чувствуя, как уставшие за день ноги предательски дрожат. Мелькнула мысль: а что, если поколотить в дверь, может, это услышит кто-то снаружи?..
— О, ничего особенного. Только наше. Что вы нашли?
— Ничего.
— Думаешь, я тебе поверил?
— Как хочешь, — ответила Аста неожиданно для себя зло. — Хочешь верь, хочешь нет, но Сердце мы не нашли.
— И куда вы отправитесь дальше? Куда ведет третья подсказка?
— Я не знаю.
— А если подумать?
— Понятия не имею.
— Что ж, хорошо. — Рыжий присел на подоконник, сложил руки на груди. — Тогда мы подождем Эрика. Может, он нам поведает больше.
Дальше потянулись долгие минуты ожидания. Аста все так же стояла у двери, нодийцы — напротив нее. Она не знала, сколько прошло времени, и уже прикидывала, что будет делать, если Эрик вернется только под утро или не вернется совсем, когда снаружи кто-то подошел, чиркнул карточкой по замку, потом подергал дверь. Враги насторожились и сделали шаг вперед, Аста замерла.
— Эй! — послышался голос снаружи. — Аста, ты там? Открой!
Нодийцы ждали. Ей хотелось крикнуть: Эрик, не заходи сюда! Но она не знала, что тогда будет. И вдруг взгляд упал на белое блюдце на потолке — пожарную сигнализацию. И ее осенило.
Не обращая внимания на стук и возгласы из-за двери, Аста повернулась к нодийцам и спросила, изо всех сил изображая невинное любопытство:
— Ребята, а вы правда умеете бросаться огнем?
Те переглянулись.
— Ну, правда или нет? — не унималась Аста. — Или так, слухи про себя распускаете, чтоб страшнее было?
Молчание.
— Умеем, — ответил наконец рыжий, явно задетый. — Хочешь посмотреть?
— Хочу.
Она поправила рюкзак и приготовилась. Если все получится, бежать придется быстро.
— Ну-ка, — сказал рыжий одному из своих товарищей. — Поджарь эту цыпочку.
Несмотря на опасность, Аста хихикнула — вряд ли нодийцы, живущие в своей глуши, понимали, что значит это выражение. Но сразу же стало не до смеха — один из них лениво махнул рукой, и на стол рядом с Астой приземлился клубок пламени. Вязаная салфетка и телефонная книга мгновенно занялись, и почти тут же сверху раздался оглушительный писк.
В двери щелкнуло — сработала автоматическая разблокировка замка. Не теряя больше ни секунды, Аста распахнула дверь, но рыжий схватил ее за плечо:
— Стой!
И прежде, чем Эрик успел понять, что происходит, Аста полоснула рыжего лучами браслета по лицу, потом дернула Эрика за куртку — и они побежали.