Бежали долго, прячась и оглядываясь. Всюду мерещилась погоня, а в каждом встречном — нодийцы. Аста успела порадоваться, что перед тем, как идти на вокзал, она и Эрик зашли в отель переодеться — иначе пришлось бы ей убегать в туфлях и в платье с корсетом, а такое только в кино хорошо получается. Наконец оказавшись в парке, они решили передохнуть.
Парк был уже закрыт, но изгородь в одном месте оказалась разобрана, так что они без труда проникли внутрь. Дошли до берега искусственного ручья, уселись на корни огромного дерева, бросив под ноги полупустые рюкзаки — часть вещей осталась в номере. Долго пытались отдышаться, потом Аста рассказала все, что было, и подвела итог:
— Хороши мы, конечно. Нас теперь искать будут, номер-то на нас записан.
Но Эрик отмахнулся:
— Не волнуйся. Я записал номер на свой паспорт из внешнего мира, там другая фамилия. А тебя как мою сестру. Так что пускай попробуют найти. Ну и мы-то ничего не сделали, это они все. — И добавил смущенно: — Слушай, я сегодня наговорил всякого… Извини. Просто нервы сдали, наверно. Не бери в голову.
— Да нет, — Аста вздохнула, — не извиняйся. Я думаю, ты во многом прав. Я не умею быть счастливой.
Они помолчали.
— Знаешь, — продолжила она, — когда брат исчез, я потеряла, по сути, всю семью — его, родителей, которые ушли в свой мир и забыли обо мне, и бабушку, которая умерла два года спустя, не выдержав этого всего. И с тех пор, когда какой-то человек появляется в моей жизни, я боюсь его потерять. Не смерти боюсь даже… А вот этого ужаса, что он просто исчезнет и я ничего не смогу сделать.
Эрик выслушал ее, потом осторожно спросил:
— Но у тебя же был кто-нибудь? Я имею в виду… парень?
Аста кивнула:
— Был. Когда я еще училась на втором курсе. Ну, всякие школьные влюбленности я не считаю, а тут прямо серьезно все было, даже собирались вместе жить. Конечно, ссорились иногда, но не так чтобы… Мне казалось, что все нормально. А потом однажды он пропал. Обещал позвонить вечером и не позвонил. Я ждала, ждала, потом отбросила свою гордость — позвонила сама. А телефон вне зоны доступа. Наутро обзвонила друзей — никто не знает, где он. На пары не приехал, машина со стоянки исчезла. И я два дня сходила с ума. Все что угодно передумала, себя во всем обвинила. Он ведь пропал так же внезапно, как и Томас. Я думала, может, это как-то со мной связано… Периодически пыталась дозвониться на мобильный, и вдруг он как ни в чем не бывало берет трубку. Я сразу в слезы. — Голос ее задрожал, глаза заблестели в темноте. — «Где ты был, — говорю, — что случилось?», а он: «Я тут ездил в Шварцвальд проветрить голову, бродил там среди вековых деревьев, думал о вечном и решил, что мы с тобой не пара. Ты слишком травмирована пропажей брата и переносишь это на отношения, сходила бы ты к психотерапевту…» и все в таком духе. Больше мы с ним не виделись.
— Вот придурок, — выдохнул внимательно слушавший Эрик. — Это ему надо к терапевту, а еще лучше — сразу к психиатру.
— Не знаю, как он, а я тогда была к этому близка. Чуть не рехнулась. — Аста, дрожа от волнения, обхватила себя руками. — Бр-р-р, холодно! Прямо зима уже совсем…
Эрик помялся немного, потом сказал:
— Слушай, можно я тебя обниму? По-братски, без приставаний. Ты так дрожишь, что мне холодно смотреть.
И обнял за плечи. Аста прижалась к его теплому боку, шмыгнула носом.
— Дурацкая какая-то поездка. Ничего нового не узнали, в отеле пожар устроили… А, еще я этому рыжему в глаз засветил… Тоже радость в своем роде, конечно, но сердца мы в этот раз так и не нашли — никакого, даже стеклянного.
Эрик вдруг заулыбался:
— Ну, какое-то все же нашли.
Он потянулся к своему рюкзаку, вынул большое пряничное сердце, упакованное в прозрачную пленку, протянул Асте. Та взглянула на надпись кремом «Любимой сестричке» и рассмеялась:
— Ну ты даешь. Спасибо.
— Я на фест возвращался, купил там, — сказал Эрик. — Хотел извиниться, потом пришел в отель, а там такое. Ты когда-нибудь ела эти пряники?
— Не-а. Я всегда думала, что они только для туристов. — Аста надорвала пленку, отломила уголок, попробовала. — Хм. Неплохо, сейчас как раз сладкого хочется. Будешь?
Эрик взял кусочек, потом предложил:
— Пойдем к метро, там должен быть кофейный автомат.
Через пятнадцать минут они сидели на скамейке на пустой платформе, в ярком свете потолочных ламп, и пили кофе. Когда от пряника, по вкусу напоминавшего мыло со специями, остались одни крошки, Аста спросила:
— А у тебя была девушка? В смысле, так, чтоб серьезно?
Эрик вздохнул и долго молчал, потом сказал:
— Ладно. Откровенность за откровенность. Но только ты меня после этого видеть не захочешь.
Она попыталась пошутить:
— Ох, ну если до сих пор я тебя как-то терпела…
Но он покачал головой:
— Нет. Это другое. Я в своей жизни совершил одну мерзость, которой просто нет названия. Я тебе расскажу, но только дослушай до конца… Обещаешь?
Аста кивнула:
— Обещаю.
И Эрик рассказал вот что:
— Когда я ушел из дома и перебрался в Риттерсхайм, у меня сразу появилась куча новых друзей — ну, у меня тогда были деньги. Девушки тоже появились, но как-то ни одна не задерживалась. Бессмыслица всякая, случайные связи — я сейчас ни одной бы, наверно, на улице не узнал. Потом денег стало меньше, и друзей соответственно. Я время от времени находил какую-нибудь работу, а потом поступил учиться — не ради самой учебы, а ради студенческих скидок и чтобы платить меньше налогов. И некоторое время так перебивался. А потом на вечеринке познакомился с Дианой. Она сама тихая, скромная — ее туда притащили подружки. Мы стали встречаться. У меня тогда еще была отдельная квартира, мы проводили там много времени. А потом дела пошли еще хуже — с очередной работы меня выгнали, учебу я не тянул, в первом семестре завалил все экзамены. Я начал пить — нормально так, каждый день, с компанией и один. Диана меня уговаривала бросить этих людей, вернуться к учебе. Меня это раздражало, мы начали ссориться… А потом однажды были у меня дома, опять поссорились, и я открыл бутылку «Егерьмейстера». Диана хотела то ли забрать ее, то ли обнять меня — не знаю, но я ее толкнул… Сильно так толкнул, со злости. И она ударилась головой о полку. Я еще что-то говорил, орал на нее, потом заметил, что она стоит неподвижно, отвернулась от меня, голову опустила, и вся щека от скулы у нее разодрана, кровь течет, а она стоит и смотрит в одну точку, как в трансе. Я сразу протрезвел, хотел вызвать врача, но она меня оттолкнула и убежала… В слезах. Тогда я испугался не на шутку. У нее очень строгий отец, он знал меня и что мы встречаемся… Понимаешь, я не того испугался, что сделал, а наказания. У меня еще были кое-какие деньги, я собрал их и в тот же вечер уехал в Берлин на две недели… Там тусил, а потом переехал в общежитие. С той компанией порвал, Диану видел издалека в универе, да и то сказать, почти там не появлялся. Такое… До сих пор не знаю, как с этим жить.
Он замолчал. Аста тоже молчала, пытаясь подобрать слова и осмыслить услышанное. А потом сказала:
— Ты бы извинился перед ней.
Эрик вскинул голову.
— Да ты что, она меня видеть не захочет…
— Возможно. И даже, наверно, извинения ничего не исправят, но она будет знать, что тебе не все равно. И сможет доверять другим парням, не боясь, что это повторится. Представь, что она живет теперь в страхе.
Стрелка на больших круглых часах сдвинулась, показав полночь. Из темного тоннеля потянуло ветром, послышался шум приближающегося поезда.
— Наверно, ты права. Я извинюсь, когда вернемся, хуже уже точно не будет, — решил Эрик. И добавил: — Спасибо.
Глава 34
Возвращались они утренним поездом, сонные и усталые. Эрик выпил какой-то энергетический напиток и пытался следить за обстановкой, Аста откровенно засыпала. В итоге они оба чуть не проспали свою станцию и кинулись на выход, когда двери уже закрывались. Конечно, можно было дотащиться пешком из Риттерсхайма, но так неохота…
— Сейчас пойдем по домам — спать, а вечером встретимся и обсудим, что дальше, — предложил Эрик, зевая, когда они шли от станции к городу. Аста согласилась — дельное предложение, особенно насчет поспать.
И тут они поняли, что в Арнэльме в их отсутствие что-то произошло. На окраине еще ничего не было заметно — все выглядело как всегда, и даже Ленивый мост оказался на своем месте — в тот день ему гулять не хотелось. Но, подходя ближе к центру, они заметили: что-то не так. Людей на улицах, несмотря на субботний день, почти не было, а многие из тех, кто им встретился, плакали и спешили поскорей скрыться в своих домах.
— Такое бывает, — сказал Эрик не очень уверенно, — после набегов, когда много погибших.
Вот только ни пожаров, ни других следов битвы они не видели. Невольно ускорив шаг, повернули в центральную часть города — и из-за черепичных крыш показалась ратуша. Арнэльмский флаг на ней был приспущен, и над ним реяла в безоблачно-голубом небе черная лента.
Забыв про сон, Эрик и Аста бросились к ратуше. Аста успела подумать, что суббота же и там закрыто, а если нет, значит, действительно случилось что-то страшное…
На площади, обычно оживленной в выходные дни, не было никого. Швырнув рюкзаки на лавку, они шагнули к высоким дверям — и двери распахнулись им навстречу. На крыльцо вышли Лин, Петер и еще какие-то люди, человек пять. У начальника обороны в петлице форменной куртки чернела траурная тесьма. По гладкому атласу скользили солнечные блики.
— Что случилось? — спросил Эрик внезапно севшим голосом, подходя ближе и опуская ненужные приветствия. — Что тут происходит?
Лин остановился, посмотрел прямо на него, молчал секунду, и за это время несказанное стало ясно без слов.
— Эрик, твоя мама умерла.
Он не добавил привычное в таких случаях «мне жаль» и вообще ничего больше не сказал. Не сказал, что Марта, пришедшая рано утром с рынка приготовить сеньоре завтрак, не обнаружила ее в гостиной. В доме было очень тихо, потому что настенные часы остановились. Движимая неясным беспокойством, она поднялась на второй этаж и постучала в спальню сеньоры, что делала считанные разы в своей жизни. Не дождавшись ответа, приоткрыла дверь, потом распахнула ее — и замерла на пороге. Беатрис лежала в своей постели, бледная и спокойная, и на ее щеках темнели звездочки лопнувших капилляров. Марта долго разглядывала их, потом опо