Они с Эриком договорились встретиться здесь, если все получится. Надо бы подождать его, но нет времени и неизвестно, жив ли он, а тут в любой момент можно наткнуться на реттеров. Наступал рассвет — поздний, осенний, но ночь еще была сильна — значит, надо спешить. Он бросит зеркало в реку, а там будь что будет. Так они решили, и он так и сделает.
Ким уже дошел почти до самого края насыпи, когда его поразила простая мысль. Ведь он нодиец, более того — назначенный к посвящению. Что, если Арна сейчас его убьет?
Раздумывал недолго и решил: пусть так и будет. Все лучше, чем быть захваченным своими (чужими, чего уж там) и навсегда потерять разум.
Он еще раз огляделся по сторонам, потом повернулся к реке. Она шумела и что-то шептала, как полубезумная старуха.
— Прости нас, Арна, — сказал Ким. — Прости, если сможешь.
И в этот момент что-то сковало его тело. Сладкое тепло разлилось по венам, веки отяжелели, руки и ноги стали как чужие. Он еще раз моргнул, противясь ядовитому сну, понял в последний момент, что случилось… Выронив зеркало, рухнул на землю, и разум заволокла тьма.
Давид, притаившийся за деревьями, вышел из укрытия, довольный своим расчетом. Целиться пришлось одним глазом — второй, после ночи в отеле, еще закрывала повязка, но это не помешало. О пропаже зеркала он уже знал и с тех пор рыскал по берегу, будучи уверенным, что брат придет именно сюда. Он отказался брать с собой кого бы то ни было в подкрепление — это должна была быть схватка один на один. Бросок сетки получился лучше некуда — Ким не упал в воду, и теперь его можно спокойно доставить Союзникам.
Но в последнем он ошибся. Едва он приблизился на несколько шагов к упавшему брату, как услышал за спиной голос:
— Назад. Или я сожгу тебя на месте.
Эрик подождал, пока Давид обернется — бить в спину, говорят, плохая примета.
— Отойди от него.
Давид усмехнулся:
— Ему уже не поможешь. А вот с тобой я сейчас разберусь.
От первой вспышки Эрик увернулся, от второй тоже. Сосредоточиться на кризанте в этот момент было крайне сложно, но ему все же удалось вызвать лучи. Те скользнул мимо Давида, не задев его. И вдруг Давид оказался совсем рядом и схватил Эрика обеими руками за горло. Пальцы у него оказались горячие, будто из раскаленного металла, и Эрик, у которого потемнело в глазах, почувствовал жгучую боль и запах своей собственной горящей плоти.
С такого близкого расстояния лучами бить нельзя — сгоришь сам. Да и думать о чем-то, когда тебя душат, невозможно. Невероятным усилием ему удалось поднять правую руку, и он ударил Давида кризантой в висок, как кастетом. Тот отшатнулся, Эрик быстро оттолкнул его, наклонился и схватил зеркало. Но не успел выпрямиться, как в грудь ему ударил огненный клубок. Эрик сделал шаг назад — и сорвался с насыпи в реку. В его глазах так и застыло безграничное удивление. Ослабевшие руки выпустили зеркало, и оно погрузилось в воду вслед за телом.
И, когда зеркало достигло дна, Эрик сквозь толщу воды увидел ослепительную вспышку. От ударной волны вода сделалась плотной, как стекло, сковав все движения, и все замерло на миг, ставший вечностью. Уже теряя сознание, он заметил: из его груди тоже исходит свет — алый, пульсирующий и яркий. И все понял. В голове, словно фильм на немыслимой скорости, пронеслась жизнь — болезнь, уход из города, возвращение, слова Арны, месяцы поиска. «Найди Сердце Эльма. Первая часть — в обители золотых дел мастера, вторая — на лугу среди празднующих, третья — в воде».
Он понял наконец, что все это значит, и в следующий момент небо снова мелькнуло над головой, все в огненных прорехах. И еще до удара о землю сознание его покинуло.
Глава 37
В квартиру Аста и Тайса добрались под утро. Молча шли через опустевшие площади, ехали в поезде ночного метро, освещенном невыносимо яркими лампами. Думалось только об одном, и говорить не хотелось. У каждой остался там, в ночи, тот, к кому теперь стремились все мысли и ради кого так тянуло вернуться. Но возвращаться было нельзя.
«Лучше бы я не уходила, — думала Аста, глядя на кольцо, в котором отражались городские огни. — Лучше бы я осталась рядом с ним. Помогать медсестрам, отвлекать от боли пустыми, нарочно веселыми разговорами. Ждать рассвета. Вдруг это конец? Слишком уж многое здесь не как в сказке, и надеяться, что любовь поможет ему выжить, — можно ли? Но что еще остается…»
Оказавшись дома, подруги решили: если днем не будет никаких вестей, они попробуют дозвониться Эрику — у того всегда с собой смартфон и, может быть, связь работает. Если же не получится, то, пока светло, они сходят вместе к границе Арнэльма и Риттерсхайма — посмотрят, что там, вдруг удастся узнать новости. Аста сначала настаивала, что пойдет одна, но быстро поняла — Тайсу не переспорить.
На том порешили и легли спать — и долго смотрели в белый потолок. Когда совсем рассвело, Тайса все-таки уснула — беременность и переживания утомляли ее быстрее обычного, а Аста так и лежала, не смыкая глаз.
Наконец, когда за окном уже зашумели машины и трамваи, она тоже провалилась в сон, но через пару часов проснулась от едва слышного мерного жужжания. Долго искать источник звука не пришлось — Аста схватила смартфон, лежавший на подоконнике у кровати. На экране светился незнакомый номер, и она почему-то сразу подумала: звонят из автомата. Это Лин, он все-таки дошел до города и, значит…
Выскочив из постели и схватив телефон, она бросилась в прихожую и прикрыла за собой дверь.
— Алло?!
— Аста, это ты? Можете возвращаться, — услышала она голос Лина.
— Как? Все закончилось?
— Да.
— Так быстро? — Аста привалилась спиной к стене и сильнее прижала телефон к уху.
— Быстро, да не просто. Как Тайса?
— В порядке. Спит.
— Хорошо. — В голосе проскользнуло облегчение. — Тебе Свен привет передавал. Он жив. Врачи говорят, что даже, может быть, будет ходить.
— Ох… — Она схватилась за угол шкафа, чувствуя, что еще немного — и сползет на пол. Нечеловеческое напряжение нескольких последних недель спадало, и вместе с ним закончились силы. — А Эрик?
Лин вздохнул в трубку. И еще раз сказал:
— Возвращайтесь. На месте все объясню.
Через неделю после этих событий Аста стояла на берегу реки у Большого моста и смотрела на темную воду, цветом сливающуюся с низким небом. Наступил ноябрь — серое безвременье перед долгой зимой, когда мир теряет краски и даже звуки затихают, чтобы ненароком не потревожить темные силы. Прошел Самайн, и дверь между мирами живых и мертвых захлопнулась, оставив по эту сторону бестелесных, беспокойных призраков прошлого.
За ее спиной вновь вырастал знакомый город, который уже никогда не будет прежним. Уцелевшие дома вернулись на место, и теперь можно было надеяться, что они простоят (вернее, провисят) довольно долго. На противоположном берегу тоже кипела работа — после окончания битвы у арнэльмцев появились новые соседи. Трудно сказать, сколько длилась и чем бы закончилась эта битва, если бы не зеркало. Стоило ему оказаться в воде Арны, как оно разлетелось на осколки и память, хранимая в нем, перетекла в реку. Тогда Арна все вспомнила и поняла, какое зло совершили нодийцы, лишив ее памяти. Те, кто был тогда в городе, говорили, что творилось невероятное: из реки во все стороны потянулись по воздуху тонкие, как паутина, струи воды, крепкие, как леска. Они хватали реттеров, и духи-хозяева спешили покинуть место, нередко убивая и носителя. Именно так погиб Давид Лёвенберг, сын градоначальницы Нода. Сам Нод оказался разрушен — там не осталось камня на камне. Поговаривали, что сам Вильгельм Четвертый приложил к этому руку, хотя он потом тоже лишился воплощения. Как бы там ни было, Союзники перестали быть таковыми и убрались обратно в горы, оставив после себя много жертв — в первую очередь тех, кто так на них полагался. Часть плененных арнэльмцев удалось освободить, те же, кого поймали первыми, погибли — заклинание, с помощью которого их ловили, разрушало разум и тело в считанные часы.
Ким выжил, но сетка, брошенная братом, все же сработала и успела отравить его. Теперь он лежал в арнэльмском госпитале, в страшном бреду, привязанный к кровати. Один раз пришел в себя и просил позвать Эрика, но узнав, что с ним случилось, снова впал в забытье.
А Эрик… Эрик уже неделю находился на грани жизни и смерти. Его нашли утром на берегу и сразу доставили в госпиталь. Повреждения, которые нанес ему Давид, огонь, что он вдохнул, и долгое лежание на холодном песке сделали свое дело. Крепкий молодой организм еще боролся, но силы его были на исходе.
…Ирис лежала у ее ног, свернувшись клубком, спрятав нос под крыло. Никто не знал, где лиса укрывалась во время сражений, — в последний вечер, едва дойдя с Астой до ратуши, она исчезла, а на следующий день вернулась. Аста склонилась над ней, погладила рыжую спину. И в который раз задумалась, что чувствуют люди, победившие в войне. Наверно, короткую радость быстро сменяют растерянность и печаль, потому что становится ясно, какая цена заплачена за победу. Да и неизвестно еще, надолго ли наступил покой.
Лишившимся своего города и выжившим в битве нодийцам Арна разрешила поселиться на противоположном берегу. Точнее, даже не разрешила — приказала, потребовав, чтобы стороны подписали мирный договор и помогали друг другу, иначе… Эту часть никто толком не понял, но выходило, что новых войн река не потерпит.
Заскрипел песок под осторожными шагами, Аста обернулась и увидела Лина. Он подошел, и какое-то время они вместе молчали, глядя на волны. Потом Аста спросила:
— Как Эрик?
— Да плохо, — ответил Лин с досадой. — Кажется, еще хуже, чем вчера.
— Я тут думала, — начала она нерешительно. — Может, его отправить в Риттерсхайм? Там хорошая, современная медицина. У него вроде даже страховка есть…
Но Лин покачал головой:
— У него легкие обожжены, и это не простой огонь. Это темная, нездешняя магия. Если его заберут в больницу в открытом мире, его будут лечить обычными средствами, а они в этом случае не подходят. Арна вынесла его на берег, не дала захлебнуться, но даже она не может противостоять смерти. Если бы могла… ничего этого не было бы.