Она смотрела на меня, я смотрел на нее.
– О, боже! Мне очень жаль, очень жаль, мадам, – в ужасе пробормотал я.
– Вы ирландец? – спросила она, лукаво изогнув бровь.
– Да, – мгновенно выпалил я.
Больше ничего говорить не пришлось – мы просто посмеялись над этим происшествием, и я принес ей другой бокал, а она подмигнула мне, качнув роскошными длинными накладными ресницами, и дала пять долларов!
Я буду вечно благодарен Дону за то, что он приютил меня у себя дома еще на одно лето, хотя на этот раз я почти все время работал и редко бывал дома. Поскольку я часто работал и в дневную, и в вечернюю смену, иногда я дремал в тени древьев возле отеля. Я устраивал себе небольшое травяное «гнездо» в кустах, набрасывал на себя москитную сетку, и спал час-другой, прежде чем вернуться на работу. На соседнем поле паслась лошадь, с которой я подружился. Вернее, это она подружилась со мной, потому что я приносил ей по паре морковок с работы. Это, пожалуй, была единственная лошадь, которой я нравился.
Я годами оттачивал умение мгновенно засыпать в любое время и в любом месте до уровня искусства. Я спал в туалетах, чуланах, в любом укромном уголке, где только мог спрятаться. Мог задремать, даже просто прислонившись к стене.
Я и теперь могу мгновенно заснуть, когда удается улучить минутку, и мне часто приходится спать урывками, потому что большая часть моей жизни проходит в каком-то подвешенном состоянии, от чего я страшно устал. Впервые я научился дремать перед уроками в средней школе, потом спал перед занятиями в колледже, в машине, когда проходил практику, в перерыве между разными работами, на полу во время строительства моей больницы. Мне пришлось много ночей провести без сна, компенсируя недосып короткой дремотой. Все это вряд ли пошло мне на пользу. Я знаю, что о таком ужасном отношении к своему мозгу, глазам и телу написано немало научных книг и статей. Но каждому свое.
Я знал еще одного человека, который так же не жалел себя. Это поп-певица Белинда Карлайл – по крайней мере, именно так она себя вела, когда я работал в том отеле. Меня вызвали в ее номер то ли очень рано, то ли страшно поздно. Конечно, я не знал, что это был номер Белинды Карлайл, пока не вошел в комнату с очень ранним завтраком или очень поздним ужином (с какой стороны посмотреть). Помню лишь, что она сидела на краю постели в одном полотенце. Мне пришлось ущипнуть себя. Я только что вошел в гостиничный номер, где на кровати в одном полотенце сидит Белинда Карлайл! Голова у меня закружилась, а когда первый шок прошел, я просто окаменел. Белинда была самой красивой женщиной, какую мне только доводилось видеть. Она была еще красивее, чем в своих музыкальных клипах. Я чуть не упал. Руки у меня так дрожали, что я чуть было не разлил и не рассыпал все, что принес, пока расставлял тарелки на столе. А она просто сидела и улыбалась, глядя на мою неловкость. Я получил щедрые чаевые и выскочил за дверь. Перевести дух мне удалось только в коридоре.
В гостинице в Вэлли-Фордж одним пятничным вечером я узнал все, что нужно знать об одиночестве и что верно и по сей день. В тот довольно спокойный вечер я работал на обслуживании номеров. По пятницам к нам регулярно приезжал некий бизнесмен из Техаса. Каждый раз он делал один и тот же заказ – стейк, лобстер, шампанское с дополнительными бокалами и клубника с жидким шоколадом. В одиннадцать вечера, как по часам, мы получили традиционный заказ: «сёрф-энд-тёрф» – жаркое из креветок, омаров и говядины, шампанское, бокалы, но на этот раз без клубники. Я удивился: этот человек всегда заказывал клубнику. Заказ сформировали, и я покатил свою маленькую тележку, предусмотрительно спрятав большую вазу с клубникой под скатертью на потайной полке, – так, на всякий случай. Я постучал в номер, дверь была приоткрыта.
– Входи, сынок! – раздался громкий голос с техасским акцентом.
Я вошел в номер. Справа находились спальня и джакузи. Я увидел, что на креслах и по полу разбросана одежда – и не только мужская. А на довольно вычурной лампе дополнительным украшением ненадежно примостились яркие розовые трусики.
– Я все оставлю здесь, сэр?! – вежливо произнес я в том направлении, откуда валил пар и доносился смех.
– Нет-нет, парень, вези все сюда.
– Э-э, все это, сэр? – смущенно пробормотал я, осторожно пробираясь к джакузи с горячей водой.
Заглянув туда, я увидел, что он сидит по грудь в пене с сигарой во рту, а по обе стороны от него расположились две довольно симпатичные девушки, которые хихикали и брызгались пеной. Я не знал, куда девать глаза, – невообразимо греховное зрелище для юного ирландца-католика! Мне до конца жизни было не отмолить прощения на исповеди!
– Э-э, шампанское, сэр! – объявил я, наполняя бокалы и изо всех сил надеясь, что руки у меня не задрожат и я не коснусь чего не следовало бы.
– Отлично, парень, отлично!
– Сэр, вы забыли клубнику… Не хотите ли немного? Я принес на всякий случай, – пробормотал я, пытаясь скрыть смущение.
Он вытащил сигару изо рта и расхохотался:
– Точно! Я совсем позабыл! Конечно, и клубнику тоже! Ты молодец, парень!
– И жидкий шоколад, сэр?
О, да! Я был в ударе! Похоже, я нашел золотоносную жилу!
– Молодец, парень! Мне нравится твоя инициатива! Чем собираешься зарабатывать на жизнь?
– Э-э-э… Я учусь на ветеринара, сэр.
– На ветеринара? Боже мой… Ты любишь лошадей, парень?
– А… Да, сэр, конечно, сэр!
О, господи! Исповедальня громко звала меня под свои своды.
– Принеси-ка мне мои штаны, парень!
А ведь до этого все шло так хорошо. Я правильно сделал, что захватил клубнику и жидкий шоколад. Я не коснулся ничего, чего не должен был, хотя и не мог оторвать глаз от девушек. Но все же я показал себя настоящей деревенщиной – ирландским ушастым болотником. Я подошел к дивану и, как послушный щенок, принес техасцу его трусы. Он громко рассмеялся.
– Ты ирландец, парень?
– Да, сэр.
– И в Ирландии это называют штанами?
– Да, сэр, – я держал трусы на вытянутой руке, словно это был какой-то опасный химикат, и протягивал их ему под заливистый смех девушек.
– Брюки, парень! Принеси мне брюки!
Конечно, я не знал, что в Америке штанами называют брюки, а не трусы.
– Да, сэр! Конечно, сэр!
Я вернулся с брюками и протянул их ему. Он достал из кармана самую большую пачку денег, какую я когда-либо видел, – стодолларовые банкноты, перетянутые резинкой, – стянул резинку своей огромной, как лопата, ручищей, отсчитал три купюры и протянул мне со словами:
– Хочу инвестировать в твое будущее, парень.
Я заколебался, но он настаивал:
– Бери, бери, парень, ты их заработал.
– Что вы, сэр, я просто принес вам немного клубники.
– Слушай сюда, парень. Ты заработал эти деньги, потому что проявил инициативу. Ты их заработал, потому что думал головой.
С этими словами он ткнул себя в лоб своим толстым мыльным пальцем и сунул сигару обратно в рот.
– Бери деньги, парень. Никогда не отказывайся от заработанных денег и не смущайся, если ты их честно заработал. Ты думаешь, они достались мне тяжелым трудом?
Во время нашей странной сюрреалистической беседы девушки заскучали и завздыхали.
– Надеюсь, да, сэр. Да, сэр!
– Ты чертовски прав, парень! Я тоже начинал на ферме, а теперь это нефтяные деньги, – и он потряс пачкой банкнот у меня перед носом. – А знаешь, почему я ношу с собой такую чертову кучу денег?
– Нет, сэр, не знаю.
– Ну, отчасти потому, что я люблю играть на скачках. Но главным образом потому, что на меня однажды напали, парень. Тот, у кого ничего нет, хочет что-то получить, а тот, у кого что-то есть, хочет это сохранить!
– Да, сэр.
– Я чуть не простился с жизнью, черт побери! И что толку тогда от всего этого, а?
– Никакого, сэр.
– Чертовски верно, парень! Чертовски верно! Ну, я и прикинул, что, если грабители снова на меня нападут, я просто швырну им эту кучу денег, и она разлетится, а пока они все соберут, я уже буду далеко!
И с этими словами он так расхохотался, что его мокрые груди запрыгали, а сам он зашелся в хриплой какофонии, суя триста долларов мне в руку.
– Спасибо, сэр, большое спасибо! Я вам очень благодарен, – пробормотал я.
Девушки вылезли из джакузи. И я, как подобает, вежливо отвернулся, когда они, хихикая, юркнули в соседнюю комнату. Затем на мгновение повисла неловкая пауза. Девушки скрылись, и из ванной комнаты донесся звук булькающих пузырьков.
– Я знаю, сынок, что ты это оценишь, – сказал техасец и замолчал. То ли ему хотелось добиться драматического эффекта, то ли он действительно был тронут – не знаю. И тут он сказал нечто такое, что я запомнил на всю жизнь:
– Думаешь, я счастлив, парень?
Я просто молча смотрел на него. Он снова выдержал паузу.
– Это не счастье, парень. За деньги счастья не купишь, но они могут хорошо залечивать раны, а их у меня полно. Иди, парень. Да смотри не спусти все на лошадей!
Он замолчал, и я повернулся, чтобы уйти. В этот момент техасец прошептал:
– Я верю в твое будущее, парень. Мое будущее – это не твой удел, сынок.
С этими словами он снова сунул сигару в рот, хихиканье возобновилось, а я прихватил свою тележку и ушел.
Никогда больше я не встречал этого человека. И в следующую пятницу никакого заказа на «сёрф-энд-тёрф», шампанское и клубнику в шоколаде не было. Конечно, я не собирался спускать деньги на скачках, но на всю жизнь усвоил очень важный урок: счастья за деньги не купишь, и даже если человек ведет, казалось бы, светский образ жизни, он все равно может быть очень и очень одинок.
Я к тому времени уже не был одинок, как раньше. И в то лето я впервые почувствовал, каково это – зарабатывать приличные деньги, а до этого момента каждый фунт был на счету. Государственную поддержку я получал лишь при условии хорошей сдачи экзаменов, но этих денег едва хватало на самое дешевое жилье. Конечно, когда я был совсем на мели, отец давал мне несколько фунтов. И хотя ни тогда, ни сейчас деньги не были для меня основным мотивом, я понял, что они все же необходимы для воплощения любой мечты. Я должен был вылезти из нищеты и обеспечить себе нормальные условия, чтобы два последних года в ветеринарной школе полностью сосредоточиться на учебе. Мне и сегодня порой снятся кошмары, будто я брожу по Дублину в поисках жилья. И теперь, имея крышу над головой, я чувствую себя настоящим счастливцем, постоянно напоминая себе, что ничего нельзя принимать как должное.