Столкнувшись со столь трудным решением, я изложил его своей команде, а теперь излагаю вам. Представьте себя на месте члена этой семьи: вы смотрите в глаза Уинстону и вам нужно решить, «гасить ли свет», хотя какой-то шанс на успешное лечение остается. Как вы поступите? Как ветеринары вы тоже имели бы право на личное мнение. Полагаю, вы согласитесь, что выбор был очень тяжелый.
В нашей профессиональной клятве есть слова: «Моей главной и постоянной целью будет обеспечение здоровья и благополучия животных, вверенных моему попечению». Это сложная этическая дилемма. Когда речь идет о ребенке, мы, не колеблясь, идем на перспективу множества хирургических операций в течение нескольких лет, если произошла сложная травма или конечность деформирована: жизнь маленького человека ценится выше жизни собаки, и это совершенно понятно. Я уважаю такую точку зрения, но считаю, что мы должны рассматривать и собаку, в частности Уинстона, как мыслящее существо, имеющее чувства, потребности и желания, которые должны быть приняты во внимание. Исследования показывают, что собаки и кошки могут испытывать счастье или печаль, восторг или разочарование, подавленность или радость, и эти чувства сходны с нашими, хотя животные выражают их по-своему. Если бы Уинстон мог говорить, он бы сказал: «Ведь у меня всего лишь передние лапы сломаны. Неужели ты даже не попытаешься меня вылечить?»
Это не антропоморфизм – я сын фермера, в конце концов, и признаю иерархию видов. Просто мне невыносимо слышать: «Это всего лишь собака» или «Это всего лишь кот». Я подписал контракт с Королевским колледжем ветеринарной хирургии, и моим призванием стала забота о животных, которая отлична от заботы о людях. Но при этом я полностью признаю предписанную нашим колледжем ответственность ветеринара за благополучие опекунов животных.
В профессиональном кодексе нашего колледжа говорится:
«Ветеринарные хирурги должны быть открыты и честны с клиентами, уважать их потребности и требования, должны предоставлять независимые и беспристрастные консультации и информировать клиентов о любом конфликте интересов. Необходимо давать клиентам полную информацию о лечении, стоимости услуг и препаратов, а также эффективно общаться с ними как в письменной, так и в устной форме. Прежде чем приступить к лечению или процедуре, необходимо получить гарантированное согласие».
В этом контексте я обсудил с владельцем Уинстона все варианты, возможные последствия и расходы. Чтобы спасти лапы Уинстона, владельцам предстояло не только подготовиться к этому морально, но понести значительные финансовые расходы. Но я считал, что они имеют право выбирать дальнейшие действия, учитывая свои обстоятельства, хотя Уинстон, конечно же, был юным и любимым членом их семьи. Это произошло задолго до «Супервета», и операция, необходимая Уинстону, для того времени была на переднем крае ветеринарной науки Великобритании. Я понимал, что, выполняя эту сложную операцию, даже если это будет возможно, мне придется зайти слишком далеко, а финансовые расходы на спасение лап Уинстона могут оказаться непосильными для семьи. Конечно, ни один доктор, оперирующий ребенка, не сталкивается с подобными проблемами, поскольку существуют частные фонды. Да и семью за значительные расходы никто не осудит. Передо мной стоял другой вопрос: с рациональной точки зрения и с учетом иерархии видов, имеет ли общество право судить о количестве денег, которые семья потратила по собственному желанию? Более того, имеют ли право определенные средства массовой информации делать сенсацию из расходов любого человека на любое животное, которое нуждается в операциях, подобных тем, что провожу я? Да, каждый имеет право на собственное мнение, но есть ли у нас право критиковать тех, кто тратит собственные деньги на животных, и оценивать моральность или аморальность подобных действий?
Я сталкивался с подобной критикой тогда и слышу ее снова и снова.
Я не перестаю отстаивать свою точку зрения, хотя понимаю, что укоренившиеся взгляды редко меняются, даже если аргументы другой стороны основаны на здравом смысле и логике.
Конечно, есть проблемы, которые следует решать на основе представлений о морали и этике, но в нашем обществе принято осуждать тех, кто тратит деньги на домашнего питомца, и не замечать или даже восхищаться гораздо большими расходами на предметы роскоши, спортивные автомобили, винтажное шампанское, дизайнерскую обувь, что, на мой взгляд, свидетельствует о потере моральных ориентиров в обществе.
Уинстону в этом отношении не повезло. Средства семьи были весьма ограниченными и явно недостаточными на спасительную операцию. В семье были маленькие дети, и родители могли позволить себе потратить лишь незначительную сумму. Это очень распространенная проблема ветеринарной медицины: и семья, и ветеринар хотят сделать все, чтобы избежать тяжелого решения об эвтаназии, но суровая реальность часто делает это невозможным. В Великобритании сегодня не существует национальной системы здравоохранения для кошек и собак. Да такого нет и нигде в мире, насколько мне известно. Поэтому каждый ветеринар ограничен в своих возможностях с учетом обстоятельств. Благотворительные фонды, которые собирают пожертвования на ветеринарные операции, делают фантастическую работу, но и они ограничены в сумме, которую могут потратить на одно животное, ведь за те же деньги можно помочь большему количеству животных и их хозяев. Всегда были и будут ситуации, когда мы ничего не можем сделать, и эвтаназия является лучшим выходом.
Но медицина не стоит на месте, и границы возможного постоянно расширяются. В начале 90-х я усыплял многих животных, которых сегодня мог бы спасти и вылечить в разумные сроки. Проблема в том, что некоторые ветеринары и общественное мнение не в курсе прогрессивных методов и технологий, и меня часто обвиняют в том, что я делаю определенные операции, просто потому что могу, а не потому что без них нельзя обойтись. Разумеется, это очень далеко от истины. Поступив так, я нарушил бы собственный этический кодекс, а на это я никогда не пойду. Я никогда не брался за скальпель, если не решился бы сделать подобную операцию собственной обожаемой собаке Кире. Сегодня мы имеем возможность избавлять пациентов от боли в послеоперационный период. Я считаю, что мы должны оценивать длительность периода восстановления (у Уинстона она могла быть значительной) относительно общей продолжительности жизни (у Уинстона она могла быть длинной). В случае с двенадцатилетней собакой с подобными травмами, которая и в здоровом состоянии прожила бы еще год-другой, подход был бы совершенно иным.
Я уверен, что многие процедуры нейроортопедии кошек и собак, которые сегодняшним ветеринарам и современному обществу кажутся чрезмерными, через двадцать лет станут нормой. Как сказал Чарли Майо, создавая собственную клинику в XIX веке: «Истина постоянно меняется!» К примеру, в моей юности идея о том, чтобы заменить собаке тазобедренный сустав, показалась бы невероятно смешной и немыслимой. Во многих частях света такое положение сохраняется и сегодня. Когда я окончил обучение, замена тазобедренного сустава была редкостью. Сегодня же я сделал около тысячи таких операций. Замена тазобедренного сустава кошке даже сегодня остается для Англии исключением, хотя я не вижу для этого оснований: операция хорошо проработана. Конечно, любая хирургическая процедура, простая или сложная, связана с определенным риском, но количество осложнений при стандартной замене тазобедренного сустава у опытного специалиста крайне низкое. Собаки и кошки обычно быстро восстанавливаются, и качество их жизни становится превосходным. Более того, научно доказано, что для большинства пациентов замена сустава предпочтительнее альтернативного бездействия или удаления головки и шейки бедра. К сожалению, многие очень легко судят и очень медленно пытаются понять. Сегодня кошкам можно заменять даже коленные суставы – я успешно делал подобные операции.
Глядя на Уинстона, я чувствовал, что вылечить его можно, хотя это будет очень трудно. В тот период в ветеринарной литературе не было описано ничего подобного. В 2005 году у нас не было бионических имплантов для собак. Мне нужно было оценить пять сложных проблем, связанных с потенциальной операцией: ампутировать одну лапу при столь значительных повреждениях другой было невозможно; решение не было очевидным, поскольку такого раньше никто не делал; даже если это возможно, клиент не мог позволить себе столь сложного хирургического вмешательства на обеих лапах собаки; Уинстону предстояло пережить неизбежный послеоперационный период восстановления; и, наконец, риск был высок, а исход неочевиден. Это был неразрешимый вопрос, который неизбежно должен был привести к решению об эвтаназии. Даже сегодня подавляющее большинство ветеринаров усыпило бы Уинстона. «Простите, но мы ничего не можем сделать», – типичное решение, когда речь заходит просто о финансовых затруднениях, не говоря уже о сложнейших медицинских проблемах.
Хотя я твердо убежден, что истинные ветеринары всегда стараются сделать все, что в их силах, в любой ситуации. Если существует сложное хирургическое решение, но клиника не сообщает об этом, потому что они таких операций не делают либо клиент не может позволить себе таких расходов, я сомневаюсь, что хирург имеет право предлагать эвтаназию. Я твердо убежден, что мы должны все подробно и четко объяснить клиенту, и, возможно, он предложит другое решение. Честнее будет сказать: «Извините, но этих денег недостаточно для проведения операции. К тому же риск очень высок, поэтому мы их не делаем. Советуем вам обратиться к другим специалистам, но вы должны понимать, что вашей собаке (кошке или кролику) придется через многое пройти без какой-либо гарантии на успех. Возможно, будет лучше позволить ей уйти с миром прямо сейчас».
Нужно говорить правду.
Порой слова «мы ничего не можем сделать» становятся лучшим выходом, потому что в такой ситуации люди не чувствуют своей ответственности и не считают, что не сделали для своего любимца все, что можно было сделать. С того первого случая с Уинстоном мне не раз говорили, что, предлагая клиентам слишком много вариантов, я осложняю жизнь им и другим ветеринарам, заставляю людей страдать, потому что они не могут позволить себе наилучший выход, если послеоперационный уход оказывается для них невозможным или если они просто не согласны с моим подходом. Я уважаю право каждого на собственные решения. Понятно, что в Англии и других странах есть много прекрасных ветеринаров, которые могут предложить иные подходы и в моей области нейроортопедии, и в других. Тем не менее я по-прежнему считаю своим долгом излагать владельцам, любящим своих животных, все возможные варианты. Я твердо убежден, что большинство людей предпочтет знать о них, даже если им придется от всех отказаться.