ы оно было мне впору. Больше она эту тему не поднимала, даже когда я уже вырос и все еще участвовал в мессе, хотя давно перерос свой стихарь и облачение. Отец Мини действительно предложил мне свою сутану, если я продолжу службу при церкви. Но я никогда всерьез не думал о религиозном служении. Хотя я твердо верил в духовную связь всего сущего с Богом, мне было трудно принять на веру историю Адама и Евы – и еще труднее поверить в адское пламя. Однако мне нравилось участвовать в мессе.
Ритуал, порядок, предсказуемость и предопределенность – это то, в чем я нуждался в переходном возрасте, который совпал с переходом в среднюю школу, привнесшим в мою жизнь неуверенность и нестабильность.
Кроме того, в церкви меня уважали и хвалили, что нечасто случалось в реальной жизни.
В качестве алтарника я должен был присутствовать на праздниках для стариков в местном общественном центре, где я получал божественное угощение. Я пользовался большим успехом у всех дам определенного возраста, с которыми танцевал и вальсировал. И, что самое главное, после каждого танца я получал в награду любимый молочный бисквит в шоколаде. Я ни в коем случае не был хорошим танцором, но в такой компании мог считаться весьма ловким. К тому же знание ирландских танцев сослужило мне хорошую службу, и я от души наедался любимым лакомством, которое в те времена казалось мне вершиной кондитерского мастерства.
Всякие сладости, в основном испеченные мамой, я всегда в изобилии получал на мой день рождения. Каждый год она прикладывала массу усилий, чтобы испечь фантастический торт и массу булочек с глазурью. Я всегда считал маму лучшим пекарем во всей Ирландии. Ее фирменным блюдом были кексы со смородиной и глазурью. На день рождения ко мне всегда приходили мои одноклассники – Ларри Уолш и Терри Мур. Мы играли в прятки и в «музыкальные стулья». Для меня это было главным событием года, потому что во все остальное время в моей жизни была в основном работа. Все мы жили довольно далеко друг от друга, поэтому часто играть не удавалось, но день рождения был особым событием. Вечером этого дня мне не нужно было ничего делать, и я мог только есть и играть, ни о чем не думая.
Но самую большую радость мне доставляла ежегодная семейная поездка в Трамор, приморский курортный городок в графстве Уотерфорд, где мы каждое лето на две недели арендовали автофургон. Целый год я складывал все заработанные в церкви и на ферме нашего соседа мистера Льюиса деньги в жестяную банку из-под растворимого шоколадного напитка «Овалтин», которая хранилась в моей комнате, в ящике деревянного розового шкафа, вместе с другими сокровищами – любимыми брелоками, комиксами, шоколадными батончиками или конфетами, которые мне удавалось тайком добыть во время Великого поста. Я запирал этот ящик, чтобы до него не добралась Жозефина. Весь пост я мечтал о шоколадках и периодически заглядывал в ящик, чтобы проверить свою заначку и пересчитать деньги, приготовленные для далекого райского Трамора. Сорок дней и сорок ночей Великого поста – с Пепельной среды до Пасхального воскресенья – отец Моран призывал прихожан к умерщвлению плоти и самоотречению, чтобы покаяться и открыть себе путь к небесному раю. Но, честно говоря, для меня в то время желанней был рай земной – заветный Трамор.
Когда наступал день поездки, мама и все дети грузились в наш серый «Моррис-Минор», а отец садился за руль. В этой небольшой машине могло помещаться до девяти человек. Трое старших детей усаживались на заднем сиденье, сажая младших на колени, а мама сидела рядом с отцом, держа кого-то из малышей между собой и рычагом переключения передач. В 70-е годы правила дорожного движения в Ирландии были весьма вольными! Под ногами у мамы обычно лежал мешок картошки и другие припасы, так что ее ноги были подняты. Багажник тоже был забит ведрами, лопатами, одеждой и всем необходимым для отдыха на море. Сзади была прицеплена коляска. Однажды, когда мы добрались до места назначения, какой-то прохожий воскликнул: «О боже, у них еще один!»
Как-то раз, приехав, наконец, к морю, я с восторгом выскочил из машины, сбросил ботинки и помчался на пляж с такой скоростью, на какую только были способны мои маленькие ноги. И тут же напоролся на большой кусок стекла, присыпанный песком. Я расплакался, и отцу пришлось везти меня к врачу, чтобы зашивать рану. Папа всегда отвозил нас в Трамор, но лето – слишком напряженное время года для любого фермера, поэтому он обычно оставался лишь на пару дней и снова уезжал. Обычно он уезжал или приезжал глубокой ночью, разницы между ночью и днем для него не существовало. Задолго до появления в Ирландии автострад отец проезжал по 80 миль из Баллифина и обратно по плохим дорогам, чтобы его семья ежегодно могла отдохнуть у моря. Помню, как мы с ним подъехали к нашему трейлеру в полночь – весь день мы заготавливали силос на ферме. А в другой раз он появился совершенно неожиданно, и приятелю моей сестры Фрэнсис – Лиаму, которого не должно было там быть, пришлось бежать через заднее окно!
Сколько помню, отцу редко удавалось отдыхать больше нескольких дней в году, и каждый раз он страшно беспокоился о том, что происходит дома в его отсутствие, постоянно бегая в телефонную будку посреди кемпинга, чтобы переговорить с тем, кто присматривал за нашим скотом и овцами, мучая его подробными расспросами. Не хотел бы я оказаться на месте того человека, если бы что-то пошло не так. И сегодня я сам так же мало отдыхаю, как мой отец, потому что я из того же теста. Уезжая читать лекции, я все время остаюсь на связи по телефону или в Интернете, а если бы я взял отпуск, то вел бы себя, как он. Возвращаясь к нам в Трамор, папа в первый день всегда отсыпался, и на все остальное у него оставался лишь один день. Он любил непринужденно прогуляться по набережной как истинный сибарит и человек состоятельный, хотя и то, и другое было неправдой.
Наши каникулы в Траморе был полны захватывающих приключений и открывали перед нами новые возможности. Здесь можно было строить замки из песка, плескаться в море, общаться с другими детьми и развлекаться в парке аттракционов! Это была яркая, потрясающая, фантасмагорическая страна чудес, полная ярмарочных каруселей и игровых автоматов, где за один-два пенса можно было выиграть целое состояние. Именно на все эти необычайные приключения я и откладывал с таким трудом заработанные деньги. А когда наступало время, я очень тщательно продумывал, сколько и на что я могу потратить каждый день, чтобы растянуть свои запасы на весь отпуск. Обычно я тратил около двух фунтов в день. Во мне всегда теплилась надежда, что я смогу выиграть немного денег на восхитительном игровом автомате «Пенни фоллз», куда нужно было кинуть монетку, и, если момент будет выбран правильно, вся скопившаяся внутри груда монет посыплется в лоток для выигрыша. Но мне ни разу это не удалось.
До одиннадцати лет я ничего не знал о большом мире, если не считать нашей ежегодной поездки в Трамор. В Дублине я был всего несколько раз. Я мог себе представить только то, что показывал наш черно-белый телевизор. Он был снабжен монетоприемником, куда следовало кидать монетки в 50 пенсов – так взималась плата за аренду.
Если мне хотелось посмотреть телевизор, я всегда мог где-нибудь заработать пятьдесят пенсов. Я присматривал за овцами нашего соседа мистера Льюиса, помогал фермерам грузить скот и по средам подрабатывал на еженедельном рынке в Маунтрате. Я мог смотреть телевизор столько, на сколько хватало пятидесяти пенсов. Впрочем, не погу припомнить, чтобы в детстве я смотрел что-то, кроме «Улицы Сезам». Культурное разнообразие меня поражало – в Ирландии ничего такого не было. По телевизору я впервые увидел детей, которые не были похожи на моих родственников и соседей. Особенно в этой передаче мне нравилась игра «Одна из этих вещей не похожа на остальные», потому что я не понимал, имеют ли они в виду цвет шляп на детях или самих детей. Я был простодушным семилетним ребенком, который жил в культурном вакууме, – Баллифин в те годы определенно не был центром социального и этнического разнообразия. А наше школьное обучение не давало возможности понять, что я чего-то не знаю.
До конца 70-х годов – своих десяти-одиннадцати лет – я жил в полном неведении относительно большого мира. Именно к этому времени посредством старого черно-белого телевизора в мою жизнь вошли два персонажа, которые заставили меня усомниться в справедливости существующего положения вещей. Первым был «Человек на шесть миллионов долларов» (из одноименного сериала) – Стив Остин, фантастический герой, который, по крайней мере, в кино, состоял из бионических протезов. Он был сильнее, быстрее и лучше любого обычного человека.
Я тоже хотел стать таким – и даже больше: мне хотелось сделать то же самое для других людей и животных.
Моя мечта сформировалась летом, накануне поступления в среднюю школу, когда мы с дядей Полом рыбачили на реке Шаннон.
Дяде Полу ампутировали ногу после аварии на мотоцикле. Все знали, что у него деревянная нога, но я никогда ее не видел. День был очень жарким – один из немногих по-настоящему жарких дней в моем детстве. Мы с дядей Полом уехали за сорок пять миль от дома, в Атлон, большой город на главной реке Ирландии – Шаннон. К концу поездки дядя разворчался, что, в общем-то, было ему несвойственно. Помню, что он захромал сильнее обычного и становился все мрачнее по мере того, как мы доставали наши удочки из багажника, платили за лицензию и брали напрокат небольшую синюю лодку. Минут через десять после того, как мы отчалили от берега, причина его раздражительности стала очевидной. Все произошедшее я запомнил навсегда, словно в замедленной съемке. Дядя Пол закатал штанину, и я впервые увидел деревянную ногу. В тот момент я греб изо всех сил, но мгновенно замер. А потом дядя закатал штанину еще выше, и я увидел ремешки, которыми был пристегнут протез. Пыхтя и отдуваясь, он отстегнул ремешки. Солнце сияло на безоблачном небе. Слева и справа проплывали небольшие лодки. Люди ловили форель, не обращая на нас внимания, но я был потрясен. Я греб, боясь дышать. А потом дядя без предупреждения отбросил свой протез, и я в шоке уставился на него.