Я в неоплатном долгу перед всеми моими наставниками как в Великобритании, так и в США. Они щедро делились со мной знаниями ради будущего. В 1993 году я вернулся в Америку, чтобы выступить на Североамериканской ветеринарной конференции в Орландо, штат Флорида. Вместе со мной поехал мой университетский друг Симус. Масштабы конференции меня потрясли. В Орландо собрались тысячи ветеринаров, в рамках конференции проходили сотни лекций. Я посещал семинары по внешней фиксации скелета и лечению переломов, и это потрясло меня даже больше, чем пластиковые кости, которые мы фиксировали спицами. На конференции я буквально преследовал некоторых лекторов, умоляя их позволить мне побывать в их клиниках и набраться опыта. Я был ненасытен. Потом мы с Симусом подолгу не могли уснуть в своем номере мотеля «Супер-8», мечтая о том, как все эти новые знания воплотятся в будущем. Для Симуса это выльется в сеть успешных ветеринарных клиник в Кенте. Именно здесь, во Флориде, я познакомился с Полом Мэнли, который предложил мне спонсировать проект в университете Висконсина, приведший к важному открытию в области дисплазии локтевого сустава. Вот так и работают знания: ими нужно делиться — и тогда выигрывают все.
Следующие десять лет я путешествовал по Америке, пытаясь разработать собственную программу подготовки и обучаясь у тех, кого считал лучшими в своей области. На конференции в Орландо я познакомился с Дэном Льюисом, а потом отправился в его ветеринарную школу в Гейнсвилле, штат Флорида. Там я научился накладывать внешнюю скелетную фиксацию на переломы и с тех пор излечил сотни собак, кошек и ежей. Никогда не забуду, как этот всемирно известный профессор встретил меня в аэропорту и отвез в супермаркет, где толкал мою тележку, пока я набирал провизию на предстоящие дни. Я был тронут его добротой и скромностью. Дэн и сегодня остается моим близким другом.
В ветеринарной школе города Колумбуса в штате Огайо я учился у Джона Дайса, одного из умнейших ветеринаров. каких я только встречал в жизни. Он также позволил мне остановиться в его доме. Джон познакомил меня с Марвом Олмстедом — одним из зачинателей эндопротезирования тазобедренного сустава у собак. Я зачарованно следил, как Марв сверлит отверстие в бедренной кости, вводит туда цемент, подхватывает указательным пальцем пластиковую чашку и устанавливает ее в отверстие именно туда, где она и должна находиться, а потом ждет, когда цемент схватится, жизнерадостно объясняя нам свои действия. Как он угадывал верные углы, чтобы установить сустав с такой ювелирной точностью? Много лет спустя, когда я сам сделал такую же операцию, я мысленно преклонил колени перед Марвом. В Огайо я познакомился еще и с Майком Ковалески, который стал моим верным другом и наставником на всю жизнь. И я горжусь, что стал крестным отцом его сына Николаса.
В Вашингтонском университете я познакомился с Рассом Такером, который одним из первых начал использовать МРТ-сканирование в ветеринарии. Он взял меня под свое крыло, помогая избежать многих ошибок при диагностической визуализации, а также водя на концерты Rolling Stones.
Очень многие люди помогали мне и были моими наставниками. Невозможно перечислить здесь всех, кто делился со мной своими обширными знаниями и стал мне верным другом. Все они занимают особое место в моем сердце. Я и сейчас продолжаю ежедневно чему-то учиться. Думаю, что я никогда не смогу сказать своему отражению в зеркале: «Достаточно! Я знаю все, что мне нужно!» И я остро осознаю, что хорош лишь настолько, насколько хороша моя очередная операция. Большинству отличных хирургов несвойственно высокомерие, а большинство высокомерных хирургов вряд ли можно назвать хорошими. Я стараюсь отплатить за проявленную ко мне доброту, спонсируя обучение, интернатуру и ординатуру в тех университетах, где чему-то учился сам. Достижениями тех, кому я сумел помочь, я горжусь в миллион раз больше, чем своими. Студент из Висконсина, который вместе со мной изучал дисплазию локтевого сустава, стал высококлассным специалистом, как и другие студенты, которых я поддерживал: один — во Флориде, трое — в Огайо, еще один заканчивает обучение, когда я пишу эти строки. Когда я вижу, как уверенно и проникновенно они читают свои лекции, мое сердце наполняется гордостью.
Одним из важнейших моментов в моей жизни стала моя первая лекция в Америке, на конференции ветеринарного ортопедического общества. Нервничал я куда сильнее, чем в Раджвик-виллидж-холле (слава богу, что в туалет мне бегать так часто не пришлось). Я впервые в жизни пользовался ноутбуком — раньше приходилось демонстрировать слайды на проекторе — и не представлял, как правильно преподнести материал. За двадцать минут я показал примерно 120 слайдов. Присутствующие слушали меня с изумлением. А потом к микрофону, установленному в центре зала, подошла дама, чтобы задать вопрос. Я с удивлением узнал в ней Гретхен Фло, известного профессора ортопедии, соавтора настоящей «библии» ветеринаров-ортопедов (Бринкер, Пьерматтеи и Фло «Справочник по ортопедии мелких животных и лечению переломов»), В этот момент я понял, что продемонстрировал поразительное невежество. Мне захотелось свернуться в клубок и спрятаться. Но Гретхен просто наклонилась к микрофону и сказала: «Доктор Фицпатрик, мы собрались в этом зале и не представляем, кто вы такой и откуда приехали… Мы даже не поняли, о чем вы только что говорили… Все было так стремительно… что нам стало интересно, что за кофе вы пьете?»
Господь, благослови Америку и Гретхен! Не задавая сложных вопросов, она по умолчанию помогла мне войти в ветеринарное сообщество. «Я тоже понятия не имею, кто он такой, — пробормотал кто-то рядом, — но я бы пошел за ним в бой». Вряд ли можно было назвать мое выступление блестящим, но тяжкий груз свалился с моих плеч. Выступив на конференции в следующем году, я получил приз «За лучшее представление» и сразу же позвонил маме, чтобы похвастаться своим успехом. Но подобные вещи мало что значили в ее системе ценностей. Она сказала, что это «мило», посоветовала не зазнаваться и обязательно носить шапку, чтобы не простудиться в этом «заснеженном» Колорадо. А еще она сказала, что на этой неделе видела на собственном подоконнике зимородка — вот это чудо! Ведь эти птицы никогда прежде к нам не залетали. Все в этом мире относительно. Для моей мамы гораздо важнее, чтобы обе мои ноги твердо стояли на земле и голова была в шапке, а не витала в облаках.
В октябре 2018 года, спустя почти двадцать лет после моего первого выступления в Америке, мне предстоит выступать на симпозиуме в Американском колледже ветеринарной хирургии. Это величайшая честь в моей профессиональной карьере. Искренне надеюсь, что Гретхен с теплотой вспомнит свою иронию на моей первой лекции. На сей раз я постараюсь говорить медленнее и, надеюсь, не буду чувствовать себя, как оцепеневший от страха еж. А еще я не буду пить много воды и накануне буду ходить в шапке — так, на всякий случай!
В 1997 году я приступил к работе в ветклинике «Хантерс лодж», создав службу, которая забирала животных, нуждающихся в нейроортопедической помощи, из окружающих ветлечебниц. Владельцы клиники — Фил Стимпсон и его жена Делия — были очень добрыми и отзывчивыми людьми. Я продолжал черпать вдохновение и поддержку везде, где мог, особенно мне помогли специалисты из «Уиллоуз», что в Бирмингеме, и Джерри Дэвис из Бедфорда. Энди Миллер и Малкольм Мак-Кей трудились наравне со мной. Как-то раз мы сидели с ними на ступеньках лестницы клиники «Уиллоуз» и обсуждали, что нужно, чтобы стать ординатором и специалистом. Ричард Уайтлок и Джерри Дэвис помогли мне сдать экзамены по рентгенологии. До специалиста мне было еще далеко, но я был преисполнен решимости не останавливаться на достигнутом.
Наша ветклиника «Хантерс лодж» располагалась в сельской местности, в Юхерсте близ Раджвика. Я работал как с крупными животными на фермах, так и с мелкими. Скромные масштабы нашей клиники мы компенсировали преданностью своему делу и состраданием. И все же помещение наше было невелико: крохотная приемная, два кабинета и офис размещались в пристройке к жилому дому. «Операционная», которая одновременно служила и смотровой, и рентгеновским кабинетом, находилась в сарае за пристройкой. Проявочную мы разместили в небольшой деревянной хижине, где я также принимал и телефонные звонки от клиентов. Еще в одном деревянном помещении тесно стояли клетки с больными животными. Там негде было развернуться, поэтому мы не могли держать их у себя столько, сколько нужно, что неприемлемо ни с этической, ни с юридической стороны.
У меня по-прежнему был только пейджер, сообщения на который приходили в любое время дня и ночи. Как-то раз пейджер пропищал в шесть утра — меня вызвали на окот овцы на расположенную недалеко небольшую ферму. Свежим солнечным утром я подошел к внушительной двери красивого загородного коттеджа и постучал. Дверь открыла дама лет сорока, с которой я до этого уже встречался, и сопроводила меня в сарай, где находилась овца, а потом попросила зайти в дом, чтобы что-то сказать. Окот прошел легко — ягненок лежал головой вперед, и я справился быстро, а потом, ни о чем не подозревая, направился к коттеджу, как обещал.
Я снова постучал. На сей раз дама открыла мне дверь в пеньюаре, весьма пикантных подвязках и не менее пикантном белье. Она улыбнулась и спросила, не хочу ли я зайти на чашечку чая. Оказалось, что они с мужем не слишком ладят, и она надеялась, что я смогу заполнить пустоту в ее личной жизни. Разумеется, от чашечки чая я отказался, сославшись на профессиональную этику.
Постепенно я стал все чаще работать с мелкими животными и в ветклинике «Хантерс лодж», и у других ветеринаров, все реже бывая на фермах. Один из последних подобных вызовов был связан с тем, что на эстакаде, на перекрестке дорог А31 и А3, перевернулся грузовик, перевозивший три десятка коров. Одно животное рухнуло с эстакады на дорогу внизу, а некоторые получили тяжелые травмы и увечья и впали в панику. Пришлось их пристрелить. Остальных коров освободили пожарные, срезав крышу с грузовика.