На самом деле 2 апреля 2005 года я был ветеринаром, притворяющимся актером, снимаясь в эпизоде телесериала «Катастрофа» на канале Би-би-си-1. А на следующий день, никем не притворяясь, я в качестве ветеринара участвовал в программе «Дикая природа СОС» на пятом канале, где должен был усыпить лебедя. В телесериале, прощаясь со своим умирающим сыном, мой герой сказал: «Доброго пути». А в программе о дикой природе я сказал почти то же самое умирающему лебедю. Несколько десятков наивных зрителей решили, что я актер, изображающий ветеринара, и в этой путанице их винить нельзя: искусство и жизнь часто имитируют друг друга.
Думаю, роль в сериале «Катастрофа» я получил по той причине, что на прослушивании оказался единственным, кто смог без запинки произнести фразу: «Подострый склерозирующий панэнцефалит». По роли мне предстояло помочь сыну умереть, дав ему большую дозу препарата. Роль моей жены исполняла Имоджен Стаббс, очень талантливая актриса, умеющая плакать в нужный момент. А вот мне это никак не удавалось. И тогда я придумал «виксиплач»: достаточно было нанести под глаза мазь «Викс» — и слезы текли градом.
Поселившись в Гилфорде в графстве Суррей, я не только приступил к реализации мечты о расширении своих знаний в области ветеринарии, чтобы помогать животным и повышать свою квалификацию, но и вынашивал осуществление своего тайного желания (в 80-е годы в Ирландии я бы даже не посмел его озвучить): я хотел поступить в театральное училище. Еще в старших классах я ощутил страстную тягу к художественной прозе и поэзии. Избавиться от этого я не мог, да и не хотел. Я всей душой стремился понять, какую роль великая литература, кино и театр играют в реальной жизни и почему они переносят меня на иной уровень осознания, понимания и восприятия мира.
Мне хотелось постичь механизм эмоциональной связи между страницами книги и актерской игрой и разобраться, почему это так важно для людей и для меня частности.
Я даже думаю, что мне не удалось бы изобрести ничего нового или найти оригинальные решения хирургических проблем, если бы я мыслил исключительно научными категориями. На самом деле, только слушая музыку, посещая театр или просматривая хороший фильм, я ощущал всю полноту жизни. Ученые всегда казались мне более интересными, когда они что-то поясняли при помощи рисунков, не ограничиваясь графиками. Думаю, что великие провидцы в мире науки явно имели художественные наклонности.
Даже в начале своей карьеры я инстинктивно чувствовал, что, если я хочу изменить что-то на глобальном уровне, мне нужно понять механизм воздействия «живого слова» в средствах массовой информации.
В конце 1993 года я стерилизовал маленькую собачку в ветклинике «Андервуд и Кроксон» в Тонгхэме в графстве Хэмпшир. Я собирался отправить собачку домой в тот же день, но хозяйка не могла ее забрать, потому что собиралась в театр. В телефонном разговоре я просто спросил, какой спектакль она собирается смотреть, и она ответила, что идет в небольшой театр в соседнем городке Фарнборо, где она часто помогает. Дама сказала, что и ее собачке там нравится, потому что ее всегда там угощают. Я был заинтригован. Найдя адрес театра, я решил съездить туда на велосипеде, чтобы все разведать.
Оставив свой велосипед возле дома № 75 на Гилфорд-роуд-ист, я уточнил адрес, потому что здание выглядело как самый обычный жилой дом. Так оно и было. Я подошел к входной двери, но она была загорожена диваном с ковром перед ним. Тогда я подошел к боковой двери и уже собирался постучать, когда заметил еще один вход в глубине сада, к которому вела аллея. Я так и не постучал, зачарованный видом красной китайской шпалеры и пурпурного занавеса с китайским драконом, за которыми открывалось то, что выглядело как гибрид викторианского театра и китайского цирка. Внутри висели изящные китайские фонарики. Очарованный, я тихо вошел внутрь и обнаружил там зал с бархатными стульями, приглушенным освещением и необычным мускусным запахом, напоминающий окутанный бархатом кокон. Это был Театр принца-регента в Фарнборо.
Из ниши слева от сцены появился высокий худощавый лысеющий мужчина и с приветливой улыбкой направился ко мне. Ему пришлось наклонить голову, чтобы не удариться о притолоку перед центральным проходом, где стоял я в окружении старомодного бархата и стульев из темного дерева.
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросил мужчина.
Это был Филипп Гилберт. Тогда ни он, ни я не знали, но он сможет помочь мне больше, чем кто-либо другой. С первого же рукопожатия у нас с ним появилось полное взаимопонимание. Этот маленький театр был мечтой всей жизни его партнера — Фредди Элдретта, который был танцовщиком и выступал в нескольких шоу в Вест-Энде. Он убедил Филиппа построить небольшой театр на семьдесят мест, чтобы дать возможность начинающим актерам, работая с профессионалами, получить образование и, возможно, дождаться своего «звездного часа». Театр принца-регента представлял собой богато украшенный ангар, сияющий, как фантастический космический корабль, в саду, который принадлежал им обоим.
Филипп Гилберт родился в Канаде. Он играл во множестве театральных постановок, в том числе в лондонском Вест-Энде. В 1961 году Дж. Артур Рэнк пригласил его сняться в британском вестерне «Певец без песни» с участием Дирка Богарда и Джона Миллза. По контракту с Rank Organisation Филипп в 50—60-е годы принимал участие во многих фильмах. Он снимался с Питером Финчем, Норманом Уиздомом, Стэнли Бейкером, Бобом Монкхаусом и Дональдом Сазерлендом. В его рассказах всегда звучали легендарные имена. Ему доводилось общаться даже с Марлоном Брандо и Джеймсом Дином. Филипп знал, кто стоящий актер, а кто нет. Он был мужиком что надо! Но узнать его по-настоящему было очень трудно — этакий характерный актер, который появляется, играет свою роль и уходит. Он и в кино был таким «невидимым талантом». В 70-е годы Филипп много занимался озвучкой: стал голосом компьютера ТИМ в семидесяти эпизодах культового сериала Thames Television «Люди будущего», а в начале двухтысячных много работал на радио. Он с удовольствием играл роль второй скрипки, никогда не стремился быть в центре внимания и был опорой для многих людей, особенно для тех, кто в этом больше всех нуждался. Филипп был абсолютно бескорыстным человеком, одним из самых добрых людей из всех, кого я знал.
Когда он вернулся из Америки, они с Фредди поселились в Грейт-Миссендене в графстве Бэкингемшир и вели идиллическое существование в красивом коттедже по соседству с писателем Роальдом Далем, с которым Филипп периодически общался. Однажды Даль рассказал ему замечательную байку об Уинстоне Черчилле, который прогуливался по лугу неподалеку. Возможно, он навещал Клемента Эттли, у которого там был дом. Проходя мимо быка, привязанного цепью к столбу за кольцо в носу, Черчилль заметил: «Возможно, жизнь его полна беспредельной скуки, но в ней, по крайней мере, случаются моменты истинного экстаза». Филиппу нравилось вспоминать этот перл, хотя сомневаюсь, чтобы он видел в нем параллель с собственной жизнью, ведь он отказался от спокойного и комфортного существования пенсионера, чтобы помочь Фредди воплотить его мечту. Я сразу понял, что с этим театром его связывают крепкие узы — в радости и в горе.
Воплощение этой мечты, разоряющее Филиппа, стало моим спасением. Найдя его театр, я записался на курсы актерского мастерства и с головой ушел в учебу. Пытаясь не потонуть в финансовом и управленческом бремени владения маленьким театром, переживающим нелегкие времена, Филипп спас меня, не дав утонуть в себе самом. Погрузившись в свои мечтания, я не имел ни малейшей надежды на их осуществление. Я понимал, что недостаточно квалифицирован, чтобы стать специалистом в области ветеринарии, но мне никак не удавалось поступить ни в интернатуру, ни в ординатуру. Я хотел построить большую ветеринарную клинику, но в тот момент это было лишь несбыточной мечтой. Я мечтал изменить отношение людей к животным, но не знал как. И наконец, я жаждал постичь секреты драматического искусства, но не совсем понимал зачем. Я чувствовал, что снова вернулся к началу, так ничего и не добившись.
Филипп стал моим главным наставником. В перерывах между репетициями пьесы Юджина О’Нила «Долгий день уходит в ночь» мы много беседовали. Как-то вечером мы сидели на скамейке под цветущей яблоней на небольшом газоне между театром и домом, и я пытался объяснить свое психологическое состояние. В пьесе Джеймс Тайрон оплакивает свою жизнь, которая проходит впустую, хотя ему кажется, что он может стать великим актером. Помню, что я сказал что-то вроде следующего: «Дело в том, что я с детства хотел стать ветеринаром, но меня угнетает, что я не могу продвигаться к своей цели быстрее и эффективнее. В литературе и музыке я нахожу утешение и умиротворение. Мне нравится прятаться от жизни здесь, в театре. Но я в замешательстве, и не понимаю почему».
Филипп просто улыбнулся и ответил: «Ноэль, сомневаться в себе — это прекрасно и совершенно естественно! Прекрасно не быть до конца уверенным в выбранном пути и не понимать, почему ты в замешательстве. Но что тебе действительно нужно сделать — так это найти достаточно вескую причину».
Эти мудрые слова навсегда изменили мою жизнь. С того момента я постоянно искал достаточно вескую причину, и это подстегивало меня к созданию собственной клиники — той самой, которую вы сегодня видите в «Супервете».
Во время занятий Филипп часто брал в руки воображаемую камеру и учил меня более эффективному общению.
«Дело не в актерской игре, — говорил он, — а в навыках коммуникации. Нужно произносить слова убедительно и искренне».
Филипп научил меня использовать сцену или телевизионный экран для донесения до людей истины. Он показал мне, как брать слова со страниц и делать их значимыми — по крайней мере, в данный момент. Хотя я надеялся, что после этого мои слова запомнятся надолго. Я убежден, что если бы не встретил Филиппа, если бы он не поверил в меня, не решил поддержать и научить жизненно важным навыкам, то ни «Супервета», ни этой книги, ни даже клиники Фицпатрика могло бы не быть.