Служанка для последнего из драконьего рода
Глава 1Западня
Эстер
Стою перед дверью и никак не могу решиться переступить порог. Барон Гийом де Круаль — крайне неприятный в общении человек и мы с матерью полностью от него зависим. Каждое столкновение, словно хождение по краю, того и гляди — сорвусь вниз. Но раз барон вызвал к себе, придется пережить парочку неприятных минут. Главное, чтобы он не завел свой прошлый разговор по новой! А остальное можно стерпеть.
Стучу коротко два раза и захожу. Неприятный запах кислого вина и дешевого табака ударяет в нос. Опускаю глаза в пол и коротко приседаю.
— Звали, господин де Круаль?
— Эстер! — излишне радостно восклицает и добавляет. — Проходи, побеседуем. Закрой за собой дверь.
Начало мне уже не нравится, и, если бы не зависимое положение — бежала от этого мерзкого, страдающего отдышкой и излишней полнотой мужчины, как можно дальше.
Присаживаюсь на самый краешек стула, напротив барона. Он восседает за массивным столом из темного дуба, развалившись в своем потрепанном и засаленном на подлокотниках кресле. Даже не поднимая глаз, я знаю, как выглядит де Круаль. Молодое, одутловатое лицо, из-за чрезмерных возлияний, обвисшие щеки, узкие щелочки глаз и потный лоб. А, и еще… Едва не забыла! Нос! Он у барона выдающийся: большой, мясистый, вечно подтекающий, как сломанная водонапорная колонка. И в руках у него — не первой свежести платок. Этот образ настолько прочно засел в мозгу, что и захочешь забыть — не получится.
— Ну что, Эстер, — произносит неспешно, наклонившись вперед, отчего кресло издает скорбный скрип, — принесла деньги? Или ты решила, что я поверю твоим сказкам о богатом дядюшке?
Ну вот! Началось! Знает ведь, гад, что мне не у кого занять и сам же платит копейки за работу. Но продолжает давить. Напоминает, загоняет в угол… Даже боюсь представить зачем он это делает.
— Я просила вас подождать ещё немного, господин. И совсем скоро верну долг! Я готова работать день и ночь, чтобы покрыть…
Торопливо бормочу, но барон перебивает.
— Работать? Ты и так пашешь, как лошадь. И твоего жалкого заработка едва хватает на то, чтобы кормить больную мамашу. А долг всё растёт. Проценты, знаешь ли, — он мерзко усмехается. — Но я могу предложить тебе другой способ расплатиться, Эстер. Гораздо более… приятный!
Внутри все холодеет от этих слов. Предчувствие меня не обмануло, барон действительно строит какие-то планы на мой счет! Вскидываю глаза и спрашиваю со страхом:
— Что вы имеете в виду, господин?
Барон быстро облизывает губы и одаривает похотливым взглядом.
— Я говорю, что ты можешь стать моей! И тогда все долги будут сразу же забыты. А твоя матушка будет жить в тепле и достатке. Неплохая сделка, а?
Вздрагиваю, словно от пощечины. Волна отвращения прокатывается по телу.
— Нет! Никогда такому не бывать! — восклицаю скорее, чем успеваю придумать более мягкий и уклончивый ответ.
Лицо барона приобретает багровый оттенок. Улыбка меркнет и глаза превращаются в еще более узкие и злобные щелочки.
— Я предлагаю тебе спасение, глупая девка! А ты еще и носом воротишь⁈
Тяжелая ладонь барона с грохотом опускается на столешницу. Раздается звон стекла — это полупустая бутыль от вина сталкивается с бокалом. И этот звук отрезвляет меня. Ярость и отвращение все еще кипят внутри, но они бесполезны. Де Круаль держит в руках все нити. И, если есть хоть крошечный шанс оттянуть неизбежное, нужно им воспользоваться. Закусив щеку до боли, заставляю мышцы лица растянуть губы в подобие улыбки. Только бы ОН не понял, насколько мне противен!
— Господин де Круаль, если бы вы согласились подождать еще пару месяцев, то я вернула бы все монеты до последнего медяка, да еще с процентами! Прошу вас! Я очень хочу закрыть долг перед вами, видят боги! А уж после, можно и о другом поговорить.
Игриво подмигиваю, хотя мне хочется в ужасе убежать. Ну же, соглашайся, жирный боров! Ты же любишь деньги гораздо больше, чем красивых женщин и развлечения!
Барон колеблется какое-то время, но жадность все же перевешивает. И он произносит:
— Ладно. Один месяц! Суетись, ищи медяки, работай… Но не забывай, Эстер, — он понижает голос, — в Вирнелле всё принадлежит мне: дома, лавки, люди вроде тебя. И когда холод и голод сделают свое дело, ты сама постучишься в эту дверь. Тихая и покорная. Потому, не испытывай мое терпение! Этот месяц — моя щедрость. Не заставляй меня пожалеть о ней.
Барон самодовольно складывает руки на круглом животе и кивает мне.
— Иди. Время пошло!
Встаю и кланяюсь, отступаю к двери.
— Спасибо, господин. Я все верну!
— Ну-ну, — доносится язвительный ответ вдогонку. — Я буду ждать тебя, Эстер!
Оказываюсь снаружи и шумно выдыхаю. От безысходности хочется плакать. Где же я возьму такую сумму? Да еще так быстро! Мама болеет и не может работать, а я и так вкалываю от рассвета до заката, чтобы покрыть самые простые нужды: еда, тепло, кров над головой и кое-какие травы для матери.
Что же делать?
Сжимаю пальцы в кулак и ногти впиваются в ладонь. Но даже эта боль не приносит облегчения, я ничего не чувствую, кроме всепоглощающего ужаса. Через месяц барон снова потребует свое, и мне нечего будет предложить ему, кроме собственного тела. Но об этом даже думать не могу! Лучше уж сразу смерть!
Глава 2Сомнительное предложение
С пылающими щеками и со слезами на глазах, я сбегаю на кухню. Здесь царство «ворчливой» Берты — как ее все кличут в городке. Даже не знаю, кто дал этой старушке подобное прозвище, но оно ей отлично подходит. Так и при виде меня она сразу накидывается с упреками:
— Куда по вымытому? Кыш!
Но завидев мое лицо, Берта смягчается.
— Чего стряслось? Выглядишь так, будто конец света наступил, а нам сообщить забыли! Присядь вон туда, девонька.
Забиваюсь в угол, упав на старую колченогую табуретку. Закрываю лицо руками, чтобы спрятать от кухарки слезы.
— Не завтракала, поди? — хмуро произносит, но с расспросами больше не лезет. — Вот, держи!
На выскобленный до бела дощатый стол, опускается стакан молока и краюха вчерашнего хлеба. Отщипываю самую малость мякоти, испытывая стыд за собственную слабость. Дышу глубоко через нос, прогоняя слезы.
— Берта, а ты не слышала — не нужна ли еще кому работница в городе? Я могла бы убирать по вечерам, или прясть, или еще чего… — спрашиваю, когда удается взять эмоции под контроль.
Берта в этом плане — ценный кладезь сведений и сплетен. Уж она-то все знает, что в городе творится. А родилась так давно, что и сама, пожалуй, не помнит точного возраста.
— Эстер, все тебе неймется! — фыркает. — Вот и мать твоя такая же была. А к чему все это привело? Слегла и не встает! Хочешь тоже ноги протянуть? Хоть бы мужика себе нашла наконец-то, да и решил бы он все твои проблемы. Не хочешь сама замуж, так о матери подумай! На сколько еще хватит твоих сил и здоровья? — цокает с осуждением.
— Замуж не вариант, — качаю головой и тут же вспоминаю о предложении барона. Вот где ужас-то!
— Ну не знаю тогда. В Вирнелле работы нет, каждый за свое место держится, наш упырь все к рукам прибрал, со всех соки тянет, — Берта зло сплевывает на пол. Никто барона не любит. Оно и понятно: кому же по душе жадный и жестокосердный хозяин?
— Тогда, я пропала… — голос падает до шепота. — Барон дал мне последний месяц на то, чтобы вернуть долг. А там сумма за шесть месяцев проживания! Где же взять столько монет? Еще и мама болеет, — отворачиваюсь к стенке, сдерживая рыдания, которые снова встали комом поперек горла. И не хотела жаловаться Берте, а оно само получилось.
— Ох, девочка! — жалостливо вздыхает Берта, на миг отбросив свой образ ворчливой и вечно недовольной старухи. — Сколько я повидала на своем веку таких несчастных: ни денег, ни справедливости, ни защитника… только одна юность, да красота! Но разве на них проживешь?
Мне показалось, что Берта говорит о себе. И искренне стало ее жаль. Кто знает, какой была ее жизнь в молодые годы? Может, она, как и я — страдала от внимания деспотичного хозяина? Или тянула на себе семью…
Допиваю свое молоко и доедаю хлеб. Оставить хоть крошку на столе — значит, обидеть хозяйку кухни.
— Спасибо, Берта. И не бери в голову мои слова, выпутаюсь как-нибудь! — киваю на прощание и собираюсь переступить порог, как кухарка меня останавливает.
— Ишь, шустрая какая! Постой, есть один вариант, хоть и сразу предупреждаю — непростой и не самый лучший.
Возвращаюсь на место, и в душе расцветает робкая надежда. Неужели есть для меня выход? Я готова на все, лишь бы избежать участи стать личной игрушкой барона. Буду работать не покладая рук. Спать могу еще меньше, отдыхать — тоже. Не привыкать!
— Не томи, Берта, рассказывай! — подгоняю, изнывая от неизвестности.
— Слышала, должно быть, про хозяина замка на горе? — спрашивает, а сама возвращается к своей стряпне. Что-то помешивает в булькающем котелке большой поварешкой.
— Слышала. Да разве это не враки? Якобы живет там лорд-отшельник, один-одинешенек. Туда, считай и дороги-то нет, все поросло травой да кустарником. Может, и умер уже давно хозяин!
— Неправильно, — хмыкает довольно Берта и поворачивается лицом. — Жив хозяин замка, и даже торговец к нему ездит раз в неделю. Привозит провизию: мясо, хлеб, сыр и прочее съестное.
— Неужто?
В рассказ Берты верится с трудом. Это, как если бы мне кто-то сказал, что в колодце завелся водяной!
— А то! Уж поверь мне, девочка, в этом замке есть жизнь и… золото! Торговец клялся и всем в таверне тыкал под нос золотой чеканной монетой, которой с ним расплатился хозяин.
— Да то, верно, торговец перебрал с дешевым вином в «Дырявом котелке». Всем известно, что пойло там подают отвратительное! И приличные люди туда не ходят, — хмыкаю и складываю руки на груди.
— Много ты понимаешь! — ворчит Берта, оправдывая свое прозвище. — Я сама видела ту монету и могу сказать с уверенностью: золото! Самое настоящее. Представь, сколько бы мог заплатить те