19 июля 1932 года на перевале Каракезень убит С. Кривошеин. В операции участвовало много комсостава комендатуры, длилась она около трех суток. Привезли Кривошеина с забинтованной головой, так и хоронили…
9 или 10 июля 1933 года погиб Крымцов на погранпосту, хоронили на следующий день. Был также зверски истерзан… Имен всех не помню».
Для многих зрительный образ границы, именно как той черты, что отделяет государство одно от другого, связан с контрольно-следовой полосой. Это ошибка. Граница незрима. Вполне реальны только ориентиры, за которые она цепляется: вот этот склон, вот этот пик, вот эта речка. За спиной — вся прошлая и будущая жизнь. Только память рядом. И — застава, на которой все: дом, Родина, семья.
…Стальные растяжки гудят на ветру, удерживая вышку в более-менее приличной амплитуде. На воздухе друг друга не слышно, но отсюда, с высоты, совсем в другом ракурсе предстают и застава, и система, и даже горы — свои и чужие. Приближаем оптикой чужие: нет, все то же самое (как будто может быть иначе, но ведь граница завораживает!)
А Владимир Кузьменко смотрит на наши забавы снисходительно: ему за год тут каждый саксаул приятелем стал, каждый камешек. Привык уже к умопомрачительным жарким ветрам, к потрескавшейся земле, к одинокому озерцу (вода в нем целебная, и люди за тысячи верст приезжают) и к этому пятачку, забранному в бетон, — заставе. Застава — семья…
Внизу на пустынном плацу — забытый велосипед. Обычный трехколесный «велик», этакая крохотуля. Сынишка начальника заставы спит, наверное, как и солдаты. Сейчас все, кто не на службе, спят. Вон там, в загончике, даже поросята разомлели в тени (подсобное хозяйство!). Год назад он, молоденький лейтенант погранвойск, даже и не подозревал о наличии в природе таких пейзажей и… такой породы поросят. Волновался: а как-то примет все это Наташа? Из Подмосковья с первенцем на руках в этакие степи?
Думает лейтенант, сомневается, надеется… Жена пограничника — «профессия», требующая самоотречения, это доказательств не требует. Не все и выдерживают, чего греха таить. Те, что несут сей тяжкий крест до конца, достойны низкого поклона. Памятника достойны.
А вот капитан Аркадий Резнюк все свои проблемы решает спокойно, уверенно, как-то добротно. И вся его застава — в «отца-командира»: уютная, чистенькая, праздничная. Она уже в горах, прикрыта ими от ветров, она в зелени травы и кустов. Но и здесь праздники (такие, как наш приезд) — редкость…
Слушала пограничная семья нашу «концертную программу» — Веру и Сергея, долго не отпускала, аплодировала — давно забытые движения рук! Рядом с капитаном — его жена Елена, сегодня ее «выход»: в нарядном платье, прическа. Такой я ее видел задолго до встречи, за прилавком магазинчика (работает продавцом), нетерпеливо поглядывающей на часы. Проводят нас — и опять служба.
Познакомились они здесь, на границе. Елена жила в райцентре, а вот Аркадий — одессит. Родился в семье пограничника. Его отец, Василий Кондратьевич, еще в предвоенные годы служил срочную в Закавказье. Имеет несколько задержаний. В войну под Харьковом был тяжело ранен: из госпиталей вернулся домой только в сорок восьмом. На костылях вернулся. И с костылями сорок один год (!) работал на тракторе. С осколком войны, который все еще носит в себе…
Нет, было бы неверным вот так напрямую связывать отцовскую судьбу, его границу с сыновним выбором (Аркадий вначале даже поступал в авиационное училище), но и в сыновнюю память навсегда врезался тот осколок сорок третьего. И уже совсем не случайно в группе таких же ребят еще в училище подал рапорт с просьбой направить на самый сложный участок границы. Сейчас его участок — самый надежный. Только вот в последнее время не отпускает щемящая боль: «Бате уже семьдесят, врачи дважды спасали: сердце…»
И на этой заставе увидели мы детский велосипед. И в том, что сыновья капитана Максим и Санька, когда вырастут, вернутся на границу, уже ничего удивительного не будет. Во всех их играх обязательно звучит команда: «На охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик назначаются…», «Застава, в ружье!» И через их память пролетит осколок войны и эхо схваток на границе.
«Куда: Челябинская область, Карталинский район, село Ольховка, улица Маяковского, 65а.
Кому: Черепановой Любови Васильевне.
Здравствуй, мама! Привет с границы! У меня все нормально. Здесь, как обычно летом, жарища. Но ничего — красиво. Недавно был в командировке, в горы ездили. Отличный отдых! Даже порыбачили, шашлыки готовили. Хотели искупаться — да вода холодная. Сфотографировались, я привезу фотографии домой. Осталось совсем недолго. Учения еще были, но об этом совсем неинтересно.
Как там наши, как отец, что нового в совхозе? Трудновато сейчас в поле, наверное: говорят, у вас там все дождями залило? По работе, по комбайну скучаю, хоть давно уже к машине привык — недавно получил новую.
Вот вроде и все. Передавай привет всем пацанам. До встречи.
Солдатские письма — радость и тоска матерей. Ну почему так редко пишет? Почему так скупо? Любовь Васильевна, это письмо Коля вообще не писал. Просто дал адрес и попросил «при случае» передать весточку. Вот и передаю. От себя добавлю: парня не узнаете. Повзрослел, загорел, чуточку погрубел (это пройдет). Спасибо вам, Любовь Васильевна, за сына. На таких парнях граница держится. Я видел, как он лез по пояс в ледяную воду, в грязь, ночью, чтобы вытащить машину («командировка»!); я видел, как он, всегда молчаливый (ведь так?), пытался не молчать, чтобы не уснуть за рулем («отличный отдых»); я видел, каким серым, коричневым, синим он вернулся с полигона («об этом совсем неинтересно»). Не переживайте. Это настоящим мужчинам на пользу. И через пару месяцев ждите домой (не шашлыков — пельменей бы!)…
— За отличное несение службы, успехи в коммунистическом воспитании молодежи грамотами и ценными подарками награждаются: Александр Корнилов (рабочий комбината «Магнезит»), Станислав Кудрин (выпускник Челябинского СПТУ-99), Юрий Варсеев (тракторист совхоза «Тимирязевский»), Олег Кузнецов (шахтер шахты «Капитальная»)…
Рядовые, сержанты, старшины в прошлом были рабочими, трактористами, шахтерами. И снова ими станут. Назвать бы их всех пофамильно — награжденных и пока нет, растерянных новобранцев и снисходительных ветеранов, — места не хватит…
— У нас их процентов семьдесят, уральцев, — рассказывал капитан Резник. — Ребята надежные. В таких случаях говорят: «Я бы с ним в разведку пошел». А мы каждый день в разведке…
В музее отряда — капсулы с землей, собранной в разных концах Союза: земля Семиречья, земля разъезда Дубосеково, земля Брестской крепости… В священном ряду — земля Урала, привезенная из Челябинска. Не только потому, что имя Танкограда вполне созвучно этим отметинам на карте страны, — здесь по традиции несут службу уральцы. Здесь же, в музее, бюст Виталия Рязанова. А в Златоусте — улица его имени. Здесь документы и личные вещи нязепетровца Геннадия Степанова, пермяка Михаила Дулепова…
Как не понять «родовое» братство парней в зеленых фуражках! Два года границы, в которых каждый день на пределе, не могут не остаться на всю жизнь. Вот пишет на заставу сержант Сергей Олейник:
«Дома встретили, как и полагается — радость, слезы… Много нового, многое изменилось, привыкаю к «гражданке». Но вот прошло два месяца, и потянуло к себе на заставу — сил нет…»
— Со всеми так бывает, — размышляет младший сержант Игорь Сокольских, — все ребята об одном пишут. И со мной будет. Такова натура человеческая. А сейчас вот нас домой тянет…
Мы разговаривали с Игорем перед концертом, которым «угощала» нас застава, и слышно было, как в ленинской комнате ребята настраивали гитары: они потом пели о том, как их домой тянет.
Через несколько месяцев он вернется в родной поселок имени Бажова под Копейском, вместе с отцом снова отправится на шахту «Подозерная». На одном участке работали, оба специалисты по горному электрооборудованию. Но это лишь в песне поется: «Только две зимы…» За две зимы парни мужчинами становятся. Другой человек в поселок шахтерский вернется, с иными мерками ответственности.
Еще в училище состоял в комитете ВЛКСМ Александр Баздрин. Закончил училище — и слесарем-инструментальщиком на Миасский автозавод. И здесь от нагрузок не увиливал. Но в том-то и дело, что очень многие все еще «состоят», «числятся», «несут нагрузки».
— Знаете, что больше всего поразило здесь поначалу, — рассказывает Александр. — Для ребят нет страшнее наказания, чем быть рассмотренным на комсомольском собрании.
Граница обнажает чувства, запыленные обыденностью, проявляет качества, хранимые, казалось бы, в недосягаемых уголках. Так бывает всегда, когда приходит время защищать родную землю и выбор падает на тебя.
Я видел, как влажнели глаза на лицах, продубленных ветрами, когда Вера Рябиченко читала монолог о женщинах войны, видел, как сжимались кулаки, когда Сережа Семянников пел свою стихотворение-песню о тех, кто двадцать второго июня, нарушив приказ «не поддаваться на провокации», шагнул на границе в бессмертие. Мы становились свидетелями трогательных сцен, когда молодые пограничники забирались на головокружительную высоту, приносили оттуда удивительно нежные алые цветы — марьины глаза и, смущаясь, дарили нашей Вере или когда за общим столом ребята вдруг спрашивали, вкусна ли рыба, а потом выяснилось, что это вот сейчас только, когда мы были на экскурсии, они ловили для нас в горной речушке голубую форель…
Они жадно расспрашивали, чем живет Челябинск, как дела на ЧТЗ, УралАЗе. И как-то странно звучали среди диких гор слова о смотре-конкурсе «Юность комсомольская моя», «Пой, гармонь»… И странным было знание того, что вот эти ребята, которые еще раз проверяют автоматы, а потом на бревне балансируют над потоком и скрываются в ущелье, может быть, и встречались тебе где-нибудь на Смолино или Шершнях… И наверняка еще встретятся.