– И что же, никакого удовольствия и в том, что я имела в виду?
– Мы друг друга поняли.
Геркулес протянул роман обратно Карлу.
– Расскажите мне про книгу, господин Кольхофф!
– Не хотелось бы раскрывать все карты.
– И все-таки давайте до самого конца. Я хочу знать про нее все.
Каждый раз у них случался такой риторический танец, совсем не похожий на те танцы, которые Карл мог бы исполнить на паркете. Он как мог старался выкрутиться поизящнее, надеясь, что Геракл передумает. Но тот всегда хотел знать все.
– Это эпистолярный роман, в котором молодой юрист-практикант Вертер влюбляется в Лотту. Это несчастная любовь – она обручена с другим.
– Как Вертер в нее влюбился? – спросил Геркулес, нахмурив лоб.
– Сразу, как только увидел. Она резала хлеб для своих младших братьев и сестер, и его тронула ее материнская натура. Кроме того, Лотта была очень красива.
– Материнская натура, – повторил Геркулес. – А Вертер, какой он? Как человек, я имею в виду.
– Парень с бурным характером. Роман относят к литературному течению, которое называется «Буря и натиск».
– А жених Лотты?
– Альберт. Он консервативный, очень традиционных убеждений.
– Скучный, значит, – Геркулес кивнул, – и что же из этой истории вышло? Вертер остался с Лоттой?
Карл покачал головой. Он вспомнил, как сильно повлиял на него этот роман, когда он читал его впервые. Боль, которая никуда не делась.
– Увы, нет. Когда он ее поцеловал, она убежала в соседнюю комнату. Вертер решил покончить с собой, чтобы не подвергать честь Лотты опасности. В полночь перед Рождеством он выстрелил себе в голову и на следующий день умер.
Геркулес хлопнул в ладоши.
– Ого! Неожиданный финал! Что это было за оружие?
– Которым он…?
– Ага.
– О, этого я не знаю. Я только знаю, что это был пистолет, который он одолжил у Альберта.
– Круто.
– Дальше еще круче: из-за того, что Вертер покончил с собой, его не похоронили, как полагается христианину. Это, скажем так, самое тяжелое наказание.
– Кошмар!
Геркулес размял шею.
– Отлично. С радостью буду читать. Да и книжка важная, такие нужно знать – вы сами сказали. А в следующий раз, пожалуйста, книгу нобелевского лауреата, господин Кольхофф.
Карл взглянул на часы. Они стояли уже больше двадцати лет, но на запястье ощущались очень удобно.
– К сожалению, мне пора идти. Другие покупатели с нетерпением ждут свои книги, – он отдал Геркулесу «Вертера».
– Да, понимаю. Спасибо, что всегда уделяете мне столько времени!
– Всегда рад! Говорю вам это от всего сердца. Приятно видеть, что кто-то так увлечен классической литературой.
Геркулес улыбнулся в легком замешательстве, как показалось Шаше. С другой стороны, она плохо разбиралась в улыбках на таких мускулистых лицах. Может быть, они всегда так выглядят.
Перед дверью она сделала пару заметок в своем альбоме и открыла рот, чтобы поделиться с Карлом наблюдениями.
Но ничего не сказала, потому что Карл опередил ее:
– Не говори мне, что заметила что-то необычное. – Он оглянулся в поисках Пса. Обычно тот появлялся здесь, но сейчас его не было видно. – Я и сам заметил. Только точно не знаю, что.
– У него только красные книги, – ответила Шаша.
– Что ты имеешь в виду? – Карл зашагал вперед в привычном темпе.
– Я заглянула в его гостиную, когда сказала, что пойду в туалет. Мне туда не нужно было! – она гордо вздернула маленький подбородок.
– Хитро!
– Там я увидела книги. У них у всех красные… как называется эта часть? Не та, где книгу открывают, другая.
– Корешок.
– Они все были красные!
– Необычно. Хотя у меня есть одна покупательница, она отказывается читать книги определенного цвета.
– Вся гостиная была в трех цветах: черном, белом и красном! Только фильмы – кассеты в коробочках – были разноцветные и CD. В следующий раз стоит присмотреться внимательнее.
– Расскажешь мне, что это за альбом у тебя?
– Записываю туда всех твоих клиентов, – она неловко раскрыла альбом. – Он у меня со второго класса, но страниц еще много осталось.
Многие возвращали ей альбом без записей. Или, того хуже, с записями, которые ей приходилось вырывать.
– Здесь, сверху, приклеивают фотографии, – пояснила она, – но я не могу просить их у твоих покупателей. Так что я взяла цветные карандаши, чтобы их нарисовать. Правда, рисую я неважно.
Карл взглянул на анкету в альбоме. «Любимый цвет? Любимая группа? Любимая учительница?»
– Я делаю по-другому, – объяснила Шаша. – Я здесь записываю важные книги, кто как выглядит, где живет и как пахнет. Вот так вот.
– Как ты собираешься все это выяснять? Планируешь перекрестный допрос?
– Что такое перекрестный допрос?
Карл задумался.
– Это как обстрел вопросами.
– Но если о чем-то спрашиваешь, значит, тебе интересно. И это хорошо. Когда я спрашиваю, я тоже имею в виду только хорошее, – она положила альбом обратно в свой маленький рюкзак.
– Нужно и собеседнику дать возможность задавать вопросы. Это и есть разговор.
Шаша не поняла, что он имел в виду. Тот, кто спрашивает, получает ответы – вот что такое разговор.
Вдруг Пес хвостом погладил ее по ногам, скользя туда и обратно у ее лодыжек. Это было похоже на танец, вроде тех, что исполнялись когда-то в роскошных бальных залах. Впервые Шаша видела, чтобы Карл подкармливал кошку. Он дал Псу кусок колбасы, с которой снял шкурку и завернул в бумагу для выпечки.
– Ты, конечно, умный, но давать ему колбасу – глупо.
Карл посмотрел на нее с удивлением.
– Почему же? Посмотри, как он радуется!
– Если ты даешь ему колбасу, ты не будешь знать, приходит ли он ради колбасы или ради тебя.
– Возможно, всего понемногу.
– Ты не можешь знать наверняка. Меня бы это беспокоило. Я бы не хотела, чтобы домашнее животное прибегало ко мне только потому, что проголодалось.
– Пес – не домашнее животное. По большому счету он уличный, свободная душа. Он приходит, когда захочет. Причины мне знать не обязательно. Некоторые вещи, наверное, лучше оставлять в тайне.
Шаша покачала головой.
– Я бы хотела знать!
– Но Псу так будет лучше. Оставь ему этот маленький секрет.
Шаша наклонилась к Псу, чтобы погладить. Кошка вытянула голову. Шаша была рада, что эта привязанность уж точно не имела никакого отношения к колбасе – только к ее ласке.
Госпожа Длинныйчулок встретила его в отличном настроении со словами «Поносительные уличные банды!». Она прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться в голос.
– Уверена, господин Кольхофф, в этот раз вы не сумеете ничего придумать. Разве что самое очевидное! – Сегодня ее ботинки были одинаковыми, а вот носки – нет.
Карл почесал затылок. Он чувствовал на себе вопрошающие взгляды госпожи Длинныйчулок, Шаши и даже Пса. В юности он продирался через энциклопедический словарь Мейера – от «Ахена» до «эпендимомы». Это сформировало нейроны в его мозгу, пока он взрослел, и теперь он и сам был как живой энциклопедический словарь.
– Поносительные уличные банды – особо тяжкая форма преступности, которая встречается только в Мексике. Острая пища, типичная для национальной кухни этой страны, зачастую приводит к проблемам с пищеварением. В условиях отсутствия возможности опорожнить кишечник растет гнев. Люди, страдающие от таких проблем, в Мексике по традиции выходят на улицы, чтобы выплеснуть гнев заодно с другими продуктами жизнедеятельности. Особенно те, кто употребляет фасоль. Как правило, коллективная физическая активность помогает достичь желаемого результата в пищеварительном процессе. Как следствие, поносительные уличные банды стали неотъемлемой частью мексиканской культуры и на сегодня считаются элементом фольклора, который находит отражение во многих песнях и ярко описывается в книгах.
Госпожа Длинныйчулок глубоко поклонилась.
– Вы даже очевидному придали такой экзотический поворот!
– Госпожа Длинн… – Шаша вовремя остановилась на полуслове.
– Меня зовут Доротея Хилесхайм. Но ты можешь звать меня просто Тея, все так делают.
Шаша открыла свой альбом и держала свой карандаш (средней твердости, с ластиком на конце) наготове.
– Почему вам так важны опечатки?
– Что ты имеешь в виду?
– Большинство людей их даже не замечает. Я вот тоже. Почему же вы обращаете внимание?
– Тебе говорили когда-нибудь, что ты очень умная?
На Шашином лице мелькнула улыбка гордости.
– Конечно, я знаю. И все-таки это глупо.
– Когда другие это замечают?
– Вы уходите от темы, так ведь?
– А ты еще умнее, чем я думала!
Госпожа Длинныйчулок наклонилась, чтобы говорить Шаше на ухо, но все-таки получилось так громко, что Карл мог разобрать каждое слово:
– Всю жизнь я работала учительницей в начальной школе. Даже несмотря на то, что я больше там не работаю, сердцем я все еще там. От этого так просто не отказаться.
Она снова выпрямилась.
– Как будто профессия вросла в вас?
– Звучит довольно неприятно, – сказала госпожа Длинныйчулок, поморщившись, – скорее как благородный перстень, который никак не можешь снять. Иногда ты чувствуешь его, но чаще всего просто не замечаешь.
Шаша невольно взглянула на морщинистые пальцы старой женщины, на которых застряло немало колец. Наверняка она преподавала множество предметов.
Пока Карл передавал заказанную книгу, Шаша сделала пару заметок. Как только они отправились дальше, она снова заговорила. Очень тихо, как будто госпожа Длинныйчулок могла бы услышать ее через запертую дверь:
– Я сейчас соврала, совсем я не умная.
– Ну что ты. Ты определенно умная. Все ошибаются иногда, но это не значит, что они глупые. Наоборот, так и становятся по-настоящему умными.
– Но я делаю очень много ошибок. Может, поэтому я остаюсь на второй год.
– Тогда тебе нужно учиться.
– Это я знаю. Просто иногда у меня такое чувство, как будто многие вещи не хотят впихиваться в мой мозг, – она стучала кулаком по лбу, пока Карл мягко не обнял ее.