Это случилось чуть больше семи лет назад, в чудесный летний день, который она провела со своим мужем в саду, в тени орехового дерева. Началась гроза. Она наступала с дождем, с ураганом, со всей разрушительной мощью. Уже из дома они заметили, что по глупости оставили на улице мусорные баки – соседи непременно пожаловались бы на это. Поэтому ее муж вышел наружу, в шторм, хотя она и старалась его остановить. Это быстро, говорил он. Туда – и сразу же обратно. Да и что могло случиться? Плитка с их собственной крыши оторвалась. Ветер превратил плитку в снаряд, противостоять которому его голова не могла.
С тех пор ей не было никакого дела до того, что подумают соседи, и она больше не выходила под открытое небо.
Открывая дверь, она не говорила: «Добрый день, господин Кольхофф», «Здравствуйте» или «Рада вас видеть». Она говорила: «Полная пряжа», «Продержанные автомобили» или «Пощение». Когда он позвонил в дверь в этот раз, она открыла, широко улыбаясь: «Саморелягушация».
Теперь Карлу предстояло найти правдоподобное объяснение этого слова. «Саморелягушация – это путь к познанию того, что составляет сердцевину тебя самого. Этот термин происходит из “Сказки о Короле-лягушонке, или о Железном Генрихе”. Той самой, которая стоит в первом ряду “Детских и семейных сказок” братьев Гримм. В основе этой концепции лежит гипотеза о том, что у каждого внутри есть лягушка, которой предстоит превратиться в блистательного принца с помощью любви (в сказках – поцелуя). Впервые этот термин был использовал в 1923 году в работе Зигмунда Фрейда “Я” и “Оно”».
В качестве вознаграждения за догадку госпожа Длинныйчулок выдала ему вишневый леденец. Как-то раз его объяснения не показались ей такими же убедительными – тогда она вручила ему леденец с лимонным вкусом. Взамен Карл выдавал ей книгу, которую она заказывала. На упаковке книги он всегда рисовал большой красный цветок.
Госпожа Длинныйчулок читала всё. От классических приключенческих романов и научной фантастики до юмористических книг. Все, что читалось увлекательно и легко, но не углублялось в суть фактов.
«Послезавтра у меня будет для вас новое слово, – сказала она перед тем, как закрыть дверь, – настоящий крепкий орешек, а не слово». После этого она наклонилась к Псу и достала из кармана брюк что-то, что тот немедленно проглотил.
Хотя рюкзак уже опустел, Карлу нужно было зайти еще к одному покупателю. Каждый визит к нему был очень приятным событием, потому что у покупателя был самый теплый баритон из всех, какие Карлу доводилось слышать. Если бы можно было голос постелить на диван, стоило бы непременно выбрать для этой цели голос этого человека. Для Карла он был Чтецом – героем романа Бернарда Шлинка. В этом романе юный Михаэль Берг читал вслух своей возлюбленной – женщине, на двадцать лет его старше. Правда, на самом деле его покупатель читал перед работницами на сигаретной фабрике. Она была основана всего несколько лет назад и оставалась единственной на всю страну. Там могли себе позволить собственного чтеца, который бы в рабочие часы читал книги вслух, как принято на Кубе. Все это было, конечно, маркетинговой уловкой, так что платили Чтецу мало. Но он настолько любил свою работу, что постоянно наматывал на шею шарф, чтобы держать голосовые связки в тепле. За пределами сигаретной фабрики Чтец практически не говорил, чтобы беречь голос. Вот почему Карл не был сильно удивлен, когда он позвонил ему лично и попросил принести пастилки для горла из аптеки у книжного магазина. Сам Чтец на улицу выходить не хотел – по городу как раз шла волна гриппа. Наверное, по этой же причине в этот раз Чтец лишь слегка приоткрыл дверь. Получив свой пакет с пастилками, он одарил Карла благодарной улыбкой и щедрыми чаевыми (принимать которые тот не хотел, зная, что Чтец не особенно богат). Он достал одну пастилку из упаковки, перед тем как закрыл дверь своей квартирки под самой крышей простенького многоквартирного дома. При его строительстве сохранилось то, что придавало зданию хоть немного красоты и уюта, – небольшая ферма[1] в виде клеток, где держали кур.
Карл всегда огорчался, когда рюкзак становился пустым. Это значило, что пора возвращаться домой. Не то чтобы ему не нравился его дом, но Пес никогда не следовал за ним туда, а за дверью никто не ждал, что он придет, чтобы погладить и приласкать.
Последний отрезок пути пролегал через центральное кладбище. На Карла оно действовало умиротворяюще. Мысль о том, что здесь закончится однажды его путь, была лишь в последнюю очередь пугающей. Он думал еще и о том, какое кладбище красивое. Ему было по меньшей мере лет двести. Статуя Жнеца с костяным черепом, возвышавшаяся в центре, улыбалась так, будто знала что-то неведомое.
На табличке у дверного звонка Карла значилось «Э. Т. А. Кольхофф». Это была ложь, хотя и только наполовину, ведь фамилия все-таки была верной. Он всегда восхищался писателем Гоффманом из-за его инициалов. У кого еще могли быть все три буквы? Д. Р. Р. Толкин, в музыке – К. Ф. Э. Бах. Было что-то особенное в тройных инициалах. Между ними можно уместить многое. Как будто за ними пряталась тайна, а вместе с ней – ответ на вопрос, почему их владелец не написал ни одного из имен.
Иногда его письма возвращались к отправителям: новый почтальон не знал, что за этими буквами прячется Карл. И все-таки он не менял табличку с именем. Теперь ему уже семьдесят два и он не получает так уж много писем. Да и если бы он это сделал, табличка больше не была бы поводом для радости, хотя и облегчила бы работу службе доставки.
В его квартире было слишком много комнат. Четыре плюс небольшая кухня, ванная комната без окон и такой же туалет. Иногда они казались ему садом, в котором ничего не выросло. Две комнаты предназначались для детей. Одна из них, с окнами в зеленый двор, должна была стать комнатой для девочки. В другой, из окна которой выходили на улицу с проезжающими машинами, жил бы сын. Он так и не нашел женщину, с которой завел бы детей, но квартиру менять не стал. За все эти десятилетия арендная плата ни разу не повышалась. Наверное, потому, что о ней забыли.
Он жил здесь со своей бумажной семьей, которую старательно защищал от света и пыли стеклянными витринами. Книги постоянно требовали, чтобы их читали. Так, как драгоценности хотят, чтобы их носили, или, точнее, так, как животные хотят, чтобы их ласкали и любили. Иногда Карлу казалось, что все эти слова были заперты в клетках. Он знал, что все эти годы просто пробегался по ним глазами.
Карл понимал людей, которые собирали книги, как иные собирают марки. Которым нравилось любоваться корешками и чувствовать, что в книгах были люди, с которыми их связывали общие судьбы. Которые собирали книги вокруг себя, как будто жили в одной квартире с хорошими друзьями.
Он повесил свою зеленую куртку на крючок за дверью, рядом с ней – рюкзак и поправил их. Затем он пошел на небольшую кухню, чтобы на столе из каленого стекла намазать черный хлеб маслом, посыпать его солью, выпить стакан рассола от квашеной капусты, а после съесть зеленое яблоко, разрезанное на четвертинки.
Квартира в свое время продавалась как «квартира с балконом». На самом же деле «балкон» представлял собой чугунную балюстраду перед двустворчатой стеклянной дверью. Рядом с ней стояло вольтеровское кресло, на котором лежала книга с кассовым чеком вместо закладки. С этого места можно было наблюдать за старым городом, чем Карл и занимался сейчас. Ему хотелось увидеть, ходят ли там его покупатели или прыгает ли по крышам Пес, хотя обычно он так не делал. Карл всегда считал до десяти, умывался и шел спать. Он натягивал на себя одеяло, зная, что на следующее утро мог снова нести несколько совершенно особенных книг своим совершенно особенным покупателям.
Глава 2. Незнакомец
Наутро Карл чувствовал себя книгой, потерявшей несколько страниц. Последние несколько месяцев это чувство становилось все сильнее и сильнее, и ему казалось, что в переплете его жизни осталось уже совсем мало листов.
Он готовил кофе на кухне. Его пальцам было тепло, как будто кто-то растопил маленькую печку в фарфоровой чашке. Что-то похожее на счастье проникало в него вместе с этим теплом и нежной волной понемногу растекалось по телу. Поэтому он держал дома только чашки из тонкого фарфора, несмотря на то что они были и более дорогими, и более хрупкими. Через толстые стенки нельзя ничего почувствовать.
День торопился, как грубая черно-белая пленка, на которой едва можно различить, что происходит. Только когда в половине седьмого колокольчик над входной дверью книжного магазина зазвенел, приветствуя Карла, цвета стали возвращаться в его жизнь.
Сабина Грубер заняла свою позицию за прилавком. Она специально стояла так, чтобы ни одному покупателю не удалось взглянуть на газетную заметку в золотой рамке на стене прямо у нее за спиной. Эта статья с фотографией на полстраницы сообщала о необычном способе Карла доставлять книги. После появления заметки многие люди стали заказывать книги, которые пришли бы к ним сами. Вскоре очарование новинки рассеялось, и покупатели поняли, что они были вовсе не читателями, а телезрителями.
Сегодня в коробке Карла лежало две книги. Хотя в них было совсем немного страниц, они показались Карлу тяжелыми, когда он накинул рюкзак на плечи. Леон уселся на ковер неподалеку от стойки с открытками и смотрел в свой телефон, будто зачарованный. Футбольная книга Ника Хорнби по-прежнему лежала на столе. Его слова было не так-то просто услышать, когда множеством голосов звала к себе всемирная сеть.
– Снова в патруль? – спросил Леон, не отрываясь от дисплея.
– Я же не полицейский, – отвечал Карл. – Я ношу книги.
– Разве это не скучно?
Леон снова не поднял взгляд, и Карлу показалось, что тому совсем нет дела до ответа. Но если уж его спрашивали, он отвечал. И отвечал честно и настолько подробно, насколько это было необходимо.