естрелки, потеряв убитыми и ранеными одного унтер-офицера и 7 рядовых, лихие гренадеры пробились и с песнями вошли в крепость. Ворота были заперты и завалены изнутри. Это была последняя помощь гарнизону. Всего собралось 500 штыков при 2-х штаб- и 16 обер-офицерах.
В самом начале осады, длившейся восемь дней, комендант Ахтов, полковник Рот, сам наводя мортиру, был тяжело ранен в шею, и капитан Новоселов, по единогласному избранию всех офицеров, заступил его место.
С 15-го сентября Шамиль повел правильную осаду Ахтов подвижными завалами.
16-го числа неприятельская граната пробила крышу нашего порохового погреба, где хранилось 400 пудов пороха: последствия взрыва были ужасны: часть крепостной стены разрушена, 4-й баталион с двумя орудиями, 44 рядовыми взлетели на воздух. Горцы, не ожидавшие взрыва, первое время находились в нерешимости, и гарнизон успел исправить кое-как крепостную ограду. Скоро, однако, они оправились и с оглушительным воплем «Алла», бросились на штурм. Но не дрогнуло сердце храбрецов, и гренадеры отбили приступ штыками. Едва рассеялся дым от взрыва, как наши песенники уже пели: «за Царя, за Русь Святую».
Не прошло двух часов после взрыва порохового погреба, как от другой неприятельской гранаты взлетел на воздух зарядный ящик; эти два взрыва произвели ужасное опустошение. Внутренность укрепления представляла собою страшное зрелище: трупы людей и лошадей валялись всюду, а убирать их было некогда да и некому. Гарнизон не досчитывался в этот день уже 150 нижних чинов, но дух его оставался бодр.
Много личной храбрости было выказано гренадерами за время осады. Как преданные слуги своего Царя, готовые каждую минуту сложить свои головы во славу русского оружия, они с улыбкой смотрели в глаза смерти. Особенно отличался унтер-офицер Руденко; его неустрашимость, веселость и всегдашняя готовность на новые подвиги ободряли роту; молодые солдаты спрашивали его, как владеть оружием. «Коли крепко, – да скорей выдергивай, а схватит за штык – береги голову, вот и все», – отвечал Руденко. Рядового Щелкачена взрывом отбросило на шесть сажен. «Эх! проклятые, как толкаются!» – воскликнул он, вскочив на ноги. Горнист Борзов, которому взрывом сплюснуло рожок, бросил его, схватил ружье и действовал им во все время осады; товарищи, шутя с ним, просили его сыграть отступление оборванцам.
В ночь с 16-го на 17-е из укрепления вышел штабс-капитан Бучкиев, управлявший мирными аулами, с тремя нукерами и одним казаком; он спешил пробраться, пока обложение Ахтов еще не было полное, с целью известить князя Аргутинского о необходимости идти на помощь.
Между тем завалы приближались…
Горцы, уверенные, что после взрыва у нас нет больше пороху и мы расстреливаем последние заряды, кричали: «Сдавайтесь, пороху йох!» – «Будет чем перебить вас, нехристей!» – отвечали солдаты.
На случай взятия укрепления было приготовлено 80 бочонков пороха, чтобы взорвать его в последнюю минуту. Обходя крепость, Новоселов спрашивал солдат: «Сумеем ли мы, ребята, умереть, как умерли наши товарищи в Михайловском укреплении?»[5] – «Да я первый взорву укрепление», – ответил унтер-офицер Дмитрий Иванов; этот весельчак, как и Руденко, был душой всей роты; от его веселых рассказов гренадеры заливались неудержимым смехом. Однако положение гарнизона, ежедневно уменьшавшегося в числе, изнуренного неимоверными трудами в продолжении стольких дней, делалось все затруднительнее.
18-го сентября, под утро, когда с обеих сторон перестрелка затихла, в укреплении можно было ясно слышать подземный стук: это горцы, под прикрытием завалов, вели подземную мину.
В этот же день у гарнизона на минуту мелькнула надежда на спасение: в горах, по дороге из Кураха, раздался звук нашего рожка и блеснули штыки, – то князь Аргутинский с Дагестанским отрядом спешил на выручку Ахтов…
Все повеселело. Капитан Тизенгаузен с 40 гренадерами сделал вылазку и разрушил часть неприятельских завалов. Но в это время Аргутинский, не имея возможности перейти разлившуюся реку Самур, повернул назад, чтобы найти кружный путь, и скрылся из виду… Последняя надежда на спасение исчезла. Можно себе представить душенное состояние гарнизона и особенно находившихся в укреплении женщин. Не мало трудов стоило Новоселову унять их плач и восстановить прежнюю бодрость в людях. Весь день 19-го прошел в беспрерывной перестрелке.
20-то сентября противник продолжал свои работы; в толпах его, на форштадте была заметна необыкновенная деятельность. В полдень прекратилась перестрелка и наступила глубокая тишина.
Ровно в два часа раздался громкий взрыв: часть 1-го бастиона взлетела на воздух от взорванной неприятелем мины, и горцы с криком «Лаилла-алла!», с обнаженными кинжалами бросились на штурм. А на 4-й и 5-й батареях мюриды полезли при помощи лестниц. Завязался ожесточенный бой на штыках и кинжалах; где для штыка не было места, там действовали прикладами. Наконец горцы пошатнулись и бросились назад.
Штурм был отбит. Капитан Новоселов ранен в левую часть живота с оставшейся в ране пулей и контужен камнем в голову. От взрыва зарядного ящика на 4-м бастионе ранен и обожжен капитан Тизенгаузен. В этот же день убит, уже анакомый нам, молодец – унтер-офицер Дмитрий Иванов; так, с улыбкой на устах, он и сложил свою славную голову впереди всех товарищей.
Много доблести выказали и на этот раз гренадеры. Под градом пуль и камней они соорудили новую батарею из кулей, на месте разрушенного 1-го бастиона. Рядового Новичкова лезгин схватил за штык и шашкой разрубил ему ногу; рядовой Ямбуров всадил лезгину в грудь штык, с восклицанием: «Ах ты, донгус (свинья) – за казенное ружье хвататься!»
Когда наступили сумерки, рядовой Печенкин снял лестницы, по которым забирались мюриды; цирульник Орефьев и рядовой Гродько вытащили из рва упавшую туда во время взрыва мортиру.
После удачно отбитого штурма все были веселы.
Обходя крепость и благодаря солдат за храбрость, Новоселов встречал везде обрызганные кровью, но довольные, радостные лица; люди шутили и смеялись. «Они дурной день выбрали, ведь сегодня понедельник», – говорили солдаты Новоселову.
Тем не менее положение крепости было отчаянное: под ружьем оставалось всего 250 человек. Недостаток горячей пищи, смрад от трупов, томительная неизвестность будущего – все это подтачивало последние силы гарнизона. Зная настроение солдат, Новоселов не сомневался, что в последнюю минуту гарнизон сумеет с честью пасть на развалинах Ахтов; но нужно было, во что бы то ни стало, отстоять самую крепость, с падением которой решалась участь края. Шамиль только и ждал того впечатления, которое гибель Ахтов должна была произвести на умы горцев. И Новоселов решил еще раз дать знать о своем положении князю Аргутинскому. Выполнить это трудное и опасное поручение взялись два известных храбреца нашей 5-й гренадерской роты: унтер-офицер Иван Меркулов и рядовой Андрей Тиханов.
Обрив головы, переодевшись лезгинами, они, в сопровождении пятерых преданных нам ахтинцев, темною ночью тихо вышли из укрепления. напутствуемые благословениями гарнизона. Им предстояло пройти через огромныя толпы горцев; и они с честью выполнили поручение.
Люди восьмые сутки не смыкали глаз…
21-го утром пошел дождь; все, что можно было, поставили под желоба, и все с жадностью прильнули к воде; до сих пор ее выдавали по порциям, добывая из единственного в укреплении колодца. За восемь дней впервые сварили кашу.
Неприятель в этот день продолжал свои траншейные работы; и особенно усердно против 5-го бастиона, где был зарыт порох для взрыва укрепления в случае крайности. Новоселова поразила мысль, что его посланные, может быть, пойманы и в муках призанались, где лежит порох. Немедленно он был перенесен на другое место.
Ахты доживали, казалось, последние минуты; потеряв надежду на спасение, все готовились умереть геройскою смертью.
Но вот 22-го сентября вдали послышался пушечный выстрел: то Аргутинский спешил на выручку. Прежде чем подойти к Ахтам, ему пришлось сразиться с самим Шамилем, занявшим со своими скопищами высоты у Мискинджи. Позиция казалось неприступной, и Аргутинский, боясь поражения, в момент штурма, закрыл глаза. Но с ним были ширванцы, которые рвались в Ахты выручать своих гренадер, и препятствий для них не существовало. Три наших баталиона под предводительством самого командира полка полковника Манюкина, по его команде: «Вперед, за мной!» без выстрела бросились в штыки на завалы, гоня перед собой обезумевших от страха горцев; как все кавказские сражения, и это окончилось очень быстро и, когда Аргутинский открыл глаза, неприятель был в полном бегстве; на их плечах батилионы вошли в Ахты, заставив осаждавших горцев поспешить бросить свои работы.
Потерю полка в отряде Аргутинского составляли: 6 офицеров ранено; среди них погиб один из лучших офицеров полка – всеми любимый и уважаемый командир 2-й роты поручик Бухальцев. При штурме завалов ему камнем раздробило ногу от колена до ступни. Лихие гренадеры вынесли его из огня и, за неимением носилок, на ружьях донесли до Ахтов. Вскоре он умер от Антонова огня, не смотря на все старания окружавших спасти ему жизнь. Нижних чинов: 116 ранено, 10 убито, 6 сорвались в кручу в р. Самур. Противник оставил на месте сражения 300 трупов, 70 пленных и три значка.
В укреплении в этот день с утра происходила небольшая перестрелка. Неприятель был занят работами в ауле. Вскоре множество горцев, конных и пеших, начали поспешно двигаться в разные стороны, удаляясь от укрепления и потом большими массами бросились из аула через р. Самур. В крепости не понимали их действий. Вскоре пушечные выстрелы со стороны Самура разъяснили осажденным, в чем дело.
Трудно описать встречу ширванцев со своими товарищами-гренадерами; то был светлый праздник. Все крестились, плакали слезами радости и целовались друг с другом.
За все время осады гарнизон потерял убитыми: 2 офицеров и 90 нижних чинов; ранеными: 9 офицеров, 162 нижних чина; в одной нашей роте убыло 22 нижних чина убитыми и 63 ранеными.