Полковник С.К. Новоселов
Такова геройская защита Ахтов.
На всеподданнейшем рапорте наместника князя Воронцова, Государь Император Николай I изволил надписать: «Словно» – «капитана Новоселова в майоры и подполковники. Всему гарнизону годовое жалованье не в зачет и 40 знаков отличия военного ордена. Об семействах убитых представить особо».
Кроме того Новоселову пожалован орден Св. Георгия 4-й степени. Так щедро награждал государь заслуги своих верных ширванцев.
А вот как отнеслась к этому вся Россия: «Во всех концах обширной нашей родины имена и подвиги неустрашимых защитников повторялись с восторгом; народ русский всех сословий с жадностью слушал рассказы об этом дивном геройстве своих братий. На театральной сцене в Петербурге была поставлена «Блокада Ахтов» и в зиму 1849–50 года она давилась бесчисленное множество раз и всегда при удивительном стечении публики.
Что не вороны чернеют
На вершинах скал,
Так ахтинцы в бурках черных
Строят свой завал.
И спешат они работой,
Гостей к себе ждут:
Аргутинский князь с отрядом
В гости к нам идут.
Но дошедши до завала
Сделали привал.
«Дружно, братцы!» Аргутннский
Князь наш нам сказал.
Рад полковник с нами храбрый,
Только взгляда ждет
И к победе, или к смерти
Ширванцев ведет.
Вот милиция Кубинска:
Шашка – смерть у них.
Грозен, грозен вид Ширванцев –
Молодцов лихих.
На горе на Шат-Чужанской
Сам султан стоит;
По бокам и по завалам
Нехристь все лежит.
Горе, горе! вам ахтинцы,
Князь ведет отряд!
Скалы, крепости и горы
Вас не защитят.
Он вас в кручах откопает,
Выжмет из щелей,
И в минуту вас прогонит.
Как орел гусей.
1849–1853 г.
В 1849 году графцы участвуют в осаде Чоха, а после роспуска отряда, 2-й и 3-й баталионы принимают участие в жарком бою при отражении Шамили, пытавшегося вторгнуться в Казикумыхское ханство.
1850-й год прошел для полка спокойно; баталионы занимались разработкой дорог. В этом году, 25-го июня полку были пожалованы «Александровские ленты на знамена за 150-летнюю беспорочную службу».
В 1851 году два наших баталиона, под личным начальством князя Аргутинского, много способствовали поражению Хаджи-Мурата, пытавшегося возмутить Кайтаг и Табасарань.
1852-й год был вновь богат военными действиями. Нам он памятен кровавым штурмом аула Шеляги; там засел с мюридами Бук-Магомед, которому Шамиль поручил взбунтовать окрестных жителей. Шелягинское дело единственное, пожалуй, по тому впечатлению, которое оно произвело на горские племена; и главную роль в нем сыграли бесспорно графцы.
Селение Шеляги было сильно укреплено со всех сторон завалами в несколько ярусов, а с фронта имело высокую каменную гору, ниспадавшую к дороге террасами, на которых также были устроены завалы. Сакли очень крепкого устройтва, с толстыми крышами, мало поддавались действию артиллерийского огня. Аул был взят приступом тремя нашими баталионами и одним Самурским, под начальством генерала Суслова.
Штурм начался в десять часов утра 18-го января и кончился в 9 часов утра другого дня. Пули, камни, бревна, сыпавшиеся градом, не остановили штурмующих и, менее чем в полчаса, первый баталион овладел горой, командующей селением. Четвертый баталион и баталион самурцев с барабанным боем пошли с фронта; несмотря на все преграды они быстро очутились под стенами аула и стали разбирать заваленные входы. Много наших тут сложили свои головы; остальным пришлось штурмовать саклю за саклей; каждая из них представляла крепостцу с бойницами, отчаянно защищаемую 10-ю-20-ю мюридами которые поклялись умереть, но не сдаваться. Было взято около 60 сакель, когда баталионы потерпели уже большой урон в людях: оставалось еще незанятых саклей до 60. Приказано было здания поджигать и штурмовать только те, которые огню не поддавались.
Почти все сподвижники Бук-Магомеда и большая часть жителей погибли в том страшном побоище, длившемся сутки. Сам Бук-Магомед, с нескольками приверженцами заперся в отдельной сакле. Нашего полка поручик Абазов, с двенадцатью охотниками, вызвался взять его. Раненый, окруженный нашими солдатами и пламенем горевшего здания он защищался отчаянно. С большим трудом удалось Абазову вырвать из его рук кинжал.
Селение Шеляги обращено в груду камней. Такова участь почти всех аулов, взятых нами штурмом. Кавказские, как и все восточные народы, понимали только силу, суровую, разрушитольную.
В наших руках осталось много добычи; между прочим шесть значков, взятых с боя, и почетная секира Бук-Магомеда, дарованная ему Шамилем. Потери наши были очень чувствительны: у графцов только в 1-м и 4-м баталионах было ранено 10 офицеров, среди них командир полка; контужено 6; нижних чинов – убито 60, ранено 160. Всего же в отряде выбыло из строя 500 нижних чинов.
4-го февраля полк возвратился в штаб-квартиру Кусары.
Знаменитый переход через Кавказский хребет в сентябре 1853 года
В конце августа 1853 года Шамиль вторгнулся на Лезгинскую линию и осадил небольшое укрепление Мессельдигер. Войск на линии было немного, так как свободные части стягивались к турецкой границе, и спасти Мессельдигер мог только Аргутинский со своим Дагестанским отрядом. Но Аргутинский был далеко – он стоял с отрядом на высотах Турчи-дага; кроме того, его отделял от Мессельдигера грозный Кавказский хребет.
Это не остановило Аргутинского. Чтобы поспеть как можно скорее на помощь, он избрал кратчайший, но вместе с тем и самый трудный путь через перевал Гутур-даг. В отряде князя Аргутинского находились 1-й, 2-й, 3-й и 4-й баталионы нашего полка. 28-го Августа баталионы выступили в поход. Семь дней пришлось употребить на то, чтобы перебраться через боковые отроги и достигнуть наконец подошвы Гутур-дага. Предстояло самое трудное – перевалить через хребет…
Ф. Рубо. Переход князя Аргутинского-Долгорукова через Кавказский хребет.
Двадцать четыре часа войска двигались по тропинкам, почти непроходимым, покрытым снегом и льдом; а там пришлось прокладывать дорогу самим. По обе стороны зияли пропасти… Метель и вьюга увеличивали трудность подъема… Шаг за шагом, изнемогая под тяжелой ношей и, несмотря на сильную стужу, обливаясь потом, поднимались ширванцы уже без привала и отдыха.
Только беззаветная преданность долгу перед царем и родиной и чисто сыновняя привязанность к своему полководцу, давали силы преодолевать эти, казалось, недосягаемые крутизны. Тяжело дышала грудь солдата под тяжелой ношей, но ширванцы бодро шли вперед. На последний подъем Аргутннский не мог уже ехать верхом; тогда солдаты связали несколько ружей, наложили на них шинели и на этом сиденьи, на своих плечах, понесли любимого вождя.
– Был уже поздний вечер, когда графцы достигли наконец вершины Гутур-дага и остановились на высоте 14000 футов (4 версты). Редкий воздух затруднял дыхание, мороз усиливался, ветер крепчал. Спускаться вниз по узкому карнизу, в темную ночь было крайне опасно, и пришлось ночевать на вершине… Положение было в высшей степени опасное: стоило только прилечь и вздремнуть, чтобы заснуть вечным сном. Поэтому людям не позволяли даже садиться; приказано было бегать, играть, плясать, петь песни. И до утра, голодные, утомленные ширванцы и бегали, и плясали, и веселая русская песня среди вековечных снегов Кавказа не умолкала до рассвета. Не смотря на принятые предосторожности, многие пообморозились, а иных закопали в снегах Гутур-дага.
Наместник на Кавказе Светлейший князь М.С. Воронцов.
Спуск по крутому острому гребню представлял также большие затруднения: тропа буквально ныряла по крутым выступам; в иных местах орудия с ящиками и вьюками нужно было переносить на руках. Тем не менее, несмотря на страшное утомление войск, Аргутннский спешил соединиться с Лезгинским отрядом, чтобы немедленно атаковать горцов. Шамиль, узнав про движение Аргутинского, бежал со своими скопищами к Джормуту.
Наместник князь Воронцов, достойно оценил поход Дагестанского отряда, назвав его в приказе по войскам «историческим и беспримерным». Солдаты тогда же сложили про него песню:
Не орел под облаками
В непогодушку летал;
То летал перед графцами
Аргутинский генерал.
И поздравив нас с походом,
Отдал нам такой приказ:
Завтра с солнечным восходом
Подниматься на Шат-даг…
Справа дьявольские кручи,
Слева скалы до небес.
Перед носом ходят тучи.
За ноги хватает бес.
Верх Кавказа был ночлегом,
С неба сделали шатер;
А в котлах крупа со снегом,
Под котлами самодер…
Кнмяь Аргутинский-Долгоруков, один на видных Кавказских деятелей, подобно Ермолову, оценил и полюбил «славных и отчаянных графцев», как он их называл. Ширванцы, в свою очередь, отвечали ему самой теплой сыновней привязанностью.
Всякое выступление в поход с Аргутинским было для них праздником. «Этот – и солдатскую шкуру бережет», – говорили они про Аргутинского. В образе жизни это был суровый человек, не заботившийся о себе; его обыкновенное ложе в походе состояло из бурки и подушки от седла, – даже в только что описанную ужасную ночь на вершине Кутур-дага. Обыкновенно Аргутинский никогда не говорил, куда идем, зачем идем: подъем, сбор и марш вперед. Так что между солдатами вошло в поговорку: «Куда идем, про то трубка Аргутинского знает». Да они и не старались узнать; они верили в своего вождя и знали, что путь, избранный Аргутинским, всегда ведет к славе.