Служба забытых цитат — страница 35 из 41

Они еще и спровоцировали межгосударственную волну «исторического компромата», которая не только продолжается по сей день, но и нарастает как снежный ком.

Обличая соседей, страны в конечном итоге гадят сами себе. Механизм простой:

— Вы нам Катынью в нос тычете? А кто советских военнопленных тысячами уморил в 20-е годы?

— А кто нам Муравьева-вешателя присылал?

— А кто у нас в Кремле в осаде сидел и человечинкой питался?

— Ах вы москалюги поганые!

— Ах вы пшеки мерзкие!

И понеслось. Из архивов достаются все новые и новые папочки с документами, призванными подтвердить звериную сущность супротивника, и конца этому не будет никогда. И победителей не будет. История, она длинная: там много чего накопать можно, Конотопская битва тому свидетель. Кто двадцать лет назад слышал фамилию Шухевича? Кто подозревал об эсесовских легионах в Прибалтике? Вспомнил бы хоть кто-нибудь о Тешинской Силезии, не будь постоянного наката из-за пресловутого пакта?

Скелеты из шкафов уже не извлекаются даже, а просто безостановочно падают стремительным домкратом.

И вот уже растет поколение, которое свято убеждено: поляки — гады, которые постоянно гадят, украинцы — всегдашние предатели, грузины — испокон веков захребетники и т. д. и т. п. А у них соответственное мнение формируется о «москалях»

Восточная Европа все больше напоминает коммунальную квартиру, эдакую Воронью слободку, в которой происходит глобальная свара, где всем припоминают все.

И не воображайте, что противостояние пройдет исключительно по границе «тоталитарная Россия vs цивилизованная Европа». Если свара пошла вразнос (а ее интенсивность только нарастает), никому не удастся не только отсидеться, но и удержаться единым лагерем. Начнется «война всех против всех», рано или поздно, но неизбежно. В войне компроматов чистеньким остаться нельзя. Не случайно в последние годы все чаще муссируется проблема «декретов Бенеша» и высылки судетских немцев из Чехословакии. А ведь стоит только начать — и мины начнут рваться на всех границах, не только на российской. Те же венгры с их урезанной до трети территорией много могут навспоминать и много кому. А Волынская резня?

Не время сейчас для историков. Не историки сейчас нужны, а контрпропагандисты.

А знаете, почему?

Пора уже признаться: крайности сомкнулись и история опять почему-то служанка политики. Везде: и в России, и в Эстонии, и в Польше, и в США. И в свободной Европе, и в авторитарной Азии. Причем служанка гораздо более покорная.

Под крики о белых пятнах истории мы сами не заметили, как наша история опять стала фрагментарной, причем едва ли не более фрагментарной, чем ранее. Только если раньше это «лоскутное одеяло» было скроено в «умиротворяющем» стиле, то теперь — в стравливающем. Снежный ком исторического компромата все катится и катится, набирая скорость, и не хочется думать — что там, внизу. И уж тем более — вспоминать классику.

«Все было ясно. Дом был обречен. Он не мог не сгореть. И действительно, в двенадцать часов ночи Воронья слободка запылала, подожженная сразу с шести концов».

Борис Ельцин о "друге Войцехе" и "друге Фиделе"

Как известно, глава Польши Войцех Ярузельский и кубинский лидер Фидель Кастро были единственными, кто на собрании руководителей соцстран в честь 70-летия Октябрьской революции выразили поддержку опальному Борису Ельцину.

Вот как об этом вспоминает сам Борис Николаевич в своей книге "Исповедь на заданную тему":

В день празднования юбилея Октября собрались генеральные секретари и первые секретари коммунистических и рабочих партий соцстран. Они приехали на совместное совещание, а кроме этого, у каждого были отдельные беседы с Горбачевым. … Руководители компартий сначала поздоровались с ним, как обычно, просто за руку, и все. Потом с нами.

Доходит очередь до Фиделя Кастро — подхожу к нему, вдруг он меня троекратно обнимает и что-то по-испански говорит, я не понимаю, но чувствую товарищеское участие. Я жму руку и говорю: "Спасибо". Настроение, конечно, было архиневажное. Дальше, через несколько человек, Войцех Ярузельский делает то же самое: троекратно обнимает и по-русски говорит: "Борис Николаевич, держись!" Я тоже так, тихонечко, сказал, что благодарен за участие. И это все на глазах у Горбачева и на глазах у остальных наших партийных лидеров…

Как Ельцин отблагодарил обоих — тоже общеизвестно.

Всех просоветских и пророссийских польских политиков (а таких тогда там было много) пришедший к власти Ельцин сдал оптом во время визита в Варшаву в августе 1993 года, когда демонстративно не встретился ни с одним из них, с тем же недавно ушедшим в отставку Ярузельским, зато более чем тепло общался с Лехом Валенсой, сделавшим политическую карьеру на русофобии.

Да что там преданные союзники? Борис Николаевич тогда широким жестом вообще отказался от всех российских интересов на территории Польше, а по поводу вступления Польши в НАТО наговорил такого, что — небывалое бывает — даже козыревский МИД вынужден был опровергнуть заявление и смягчить формулировку. Зато, стоя у Катынского креста в Варшаве, президент России во всеуслышание произнес: «Простите, если можете».

А "друга Фиделя" он отблагодарил еще хлеще.

Российская Федерация продемонстрировала кубинцам урок предательства почти сразу после прихода Ельцина к власти, в 1992 году, в одностороннем порядке прекратив торговлю с Кубой. Можно, конечно, сколько угодно брызгать слюной по поводу "нахлебников", но не одни кубинцы были повинны в том, что три четверти их торговли приходилось на советский блок. И, вообще-то, под жесточайшие экономические санкции Куба угодила, поверив нам. В общем, у Фиделя Кастро тогда были основания назвать высотку российского посольства "кинжалом в спину революции". К 1993 году на Кубе начались большие проблемы с продовольствием, и в стране наступил так называемый "спецпериод", о котором до сих пор с содроганием вспоминают те, кто его пережил.

Что ж, первый президент России в очередной раз подтвердил грустную поговорку — "Не одно доброе дело не остается безнаказанным".

Борис Гребенщиков о долгой памяти

Борис Гребенщиков однажды спел: «Долгая память хуже, чем сифилис».

Мы действительно живем в век короткой памяти, причем все более и более короткой. Это не упрек, а констатация факта. Мозг просто не справляется с растущим в геометрической прогрессии количеством информации, и век любого явления становится все короче. Почему раньше книгу увлеченно читали из поколения в поколение (того же «Мастера и Маргариту»), а сейчас пять лет в списке бестселлеров — невиданное достижение? Почему раньше музыкальные группы гремели в течение десятилетий, а сейчас пара лет в центре внимания — уже мегауспех?

Все поэтому.

Но дело не только в растущем объеме информации; куда важнее то, что мир меняется, и меняется все быстрее. Какая тут может быть история? Один из виднейших историков XX века, Эрик Хобсбаум, как-то хорошо сформулировал: «Разрушение прошлого, или, скорее, социальных механизмов, связывающих современный опыт с опытом предшествующих поколений, — одно из самых типичных и тягостных явлений конца двадцатого века. Большинство молодых мужчин и женщин в конце этого века выросли в среде, в которой отсутствовала связь с историческим прошлым».

Почему отсутствовала? Да именно потому, что обращение к исторической памяти хорошо работает в обществе, в котором внуки живут примерно так же, как деды. Вот им опыт предков интересен и, главное, полезен. Дед землю пахал — и я пашу, у него брата на войну с туркой забрили — и мово Ваську тож: что бы и не послушать про его житье?

А сейчас? Сейчас прервалась связь времен. Дед помнит, как телевизоры в мире появились, как они в сельсовет на телефон дивиться бегали, а внук пальцами в айпад тычет. О чем им говорить?

Да что далеко ходить — ты им пытаешься рассказать про БГ, про "идет вакханалия воспоминаний", про фильм "Асса" и катушечный магнитофон, а они тебе: "Да видели мы твоего козбородого БГ в телевизоре, фрик пенсионного возраста".

И ты вдруг пронзительно понимаешь, что не нужен им фильм "Асса". Совсем не нужен, они в нем ничего не поймут, даже если захотят. Просто потому, что мира, который в нем показан, больше нет.

Он не существует, все поменялось.

И этот исчезнувший мир существует только в твой памяти и больше нигде.

Мир вокруг нас изменился настолько, что твой личный жизненный опыт просто невозможно состыковать с историческим: операционная система принципиально другая.

Неинтересна сейчас история: это давно уже не жизненные уроки, не завещание предков, написанное кровью и потом, а красивые сказки, как в голливудских блокбастерах. Что сегодняшнему тинэйджеру рассказы дедушки про голод? Он даже теоретически не понимает, что это такое. Он ни дня в жизни не голодал и не будет. Это просто страшные сказки, примерно как Фредди Крюгер.

Вы спросите: так что же, значит все, историю на помойку за неактуальностью? А я скажу — не спешите.

Есть одна небольшая проблемка. Вернее, большая и проблема.

Разрушение тех самых социальных механизмов, связывающих твой жизненный опыт с дедовским, имеет одно поганое следствие: взамен этого отбракованного бытом опыта ты ничего не получаешь! Отсюда и чувство сосущей пустоты внутри, которую каждый забивает, чем горазд.

Нить порвалась, исчезло чувство преемственности, и лишь при звуках "Прощания славянки" сердце щемит. Куда-то делось понимание, что ты лишь звено в цепочке — причем не первое и не последнее. И до тебя были Сидоровы (поставьте нужную фамилию), и ты Сидоров, и после тебя Сидоровы никуда не денутся — их так просто не выведешь.

Вы спросите: ну хорошо, а что делать-то? Мы уже изменились, нить из прошлого уже порвалась. Обратно фарш не прокрутишь — делать-то что? А я скажу, что рецепта у меня нет, есть только личный опыт.