яв сдачи, и бегом направился к подъезду. Затем обычно деликатный Мячиков, растолкав очередь, втиснулся в лифт и выскочил из него на пятом этаже. Пробежав по коридору, он распахнул дверь в комнату Воробьева и с порога провозгласил:
— Валя, ты прав! Мы не остановимся на полпути!
Валентин Петрович понял друга и поэтому только кивнул.
Следуя плану, заранее разработанному Воробьевым, друзья разыскали Анну Павловну на загородном стрельбище. По заведенному порядку раз в год инкассаторам устраивали переэкзаменовку по стрельбе, хотя работают инкассаторами в основном люди пожилые. Всем вменялось в обязанность в стрельбе из пистолета на расстоянии в двадцать пять метров выбить сорок очков из пятидесяти возможных. Если стрелок не выполнял норму или вообще не попадал в мишень, его все равно оставляли на работе. Правда, такое бывает не только со стрельбой.
Увидев стариков, Анна Павловна откровенно встревожилась. Она до сих пор находилась под впечатлением прощального письма Николая Сергеевича и его рассказа о краже Рембрандта.
— Мы пришли к тебе, Аня, за советом и помощью! — сказал Воробьев, а Мячиков молча смотрел в притягательные глаза Анны Павловны и старался прочесть в них ответ на письмо.
— Отойдем в сторонку! — добавил Воробьев. — А то эта беспорядочная пальба меня раздражает!
— Вы попались с этой картиной? — упавшим голосом произнесла Анна Павловна.
Воробьев насмешливо поглядел на сообщника, который выболтал тайну женщине. Мячиков потупился.
А Анна Павловна, перехватив взгляд Воробьева, поспешила на выручку к Николаю Сергеевичу:
— Я и не знала, Валентин Петрович, что вы тоже принимали в этом участие. Про вас Николай Сергеевич ничего мне не говорил!
— Он все равно болтун! — сказал Воробьев. — Но раз ты все знаешь, Аня, нам будет легче столковаться. Нас ни в чем не подозревают. Картину никто не искал, и поэтому ее пришлось вернуть. Мы совершенно чисты. — И он задал неожиданный вопрос: — Сегодня вечером ты работаешь?
— Работаю.
— Выручку соберешь большую? Тысяча рублей набежит?
Анна Павловна рассмеялась:
— Много больше!
Валентин Петрович удовлетворенно потер руки:
— Прекрасно! Сегодня вечером я тебя ограблю! Я отниму у тебя мешок с деньгами!
— Предатель! — закричал Мячиков. — Я не хочу грабить Анну Павловну! Я не хочу вас грабить! — повторил он нежно, обращаясь непосредственно к любимой.
— Ты и не будешь грабить! — отмахнулся от него Воробьев. — Ты будешь расследовать это преступление. — И он повернулся к Анне Павловне. — Давай обсудим, соседка, как я отниму у тебя мешок.
— Минуточку! — возбужденно заговорила инкассатор. — Вы так это подаете, словно я согласна. А я не согласна!
— Аня, не соглашайтесь! — поддержал ее Николай Сергеевич.
— А я не понимаю, почему ты противишься? — Воробьев не спешил. Он был готов потратить известное количество времени, чтобы уговорить Анну Павловну стать жертвой. — Ты сразу заявишь в милицию, дело поступит в прокуратуру, его поручат Коле, он завтра же найдет деньги, и его не отправят на пенсию!
— Как я найду эти деньги? — продолжал сопротивляться следователь.
— Балда, я же тебе их сам отдам!
— Но у меня оружие! — нервничала Анна Павловна. — Я обязана в вас стрелять!
— А ты промахнись! — Воробьева уже ничто не могло поколебать.
Анна Павловна пыталась образумить его бандитский пыл:
— Но вас посадят!
— Какие вы все бестолковые, с кем приходится работать! — Воробьев искренне огорчился. — В милиции ты, Аня, опишешь не мои приметы, а какие-нибудь другие, а следователь, — тут Воробьев ткнул пальцем в Николая Сергеевича, — вернет государству деньги, а жулика не схватит. Все это элементарно!
— Ради вас, Николай Сергеевич, я готова на все! Но я — честная женщина, — твердо, как на митинге, объявила Анна Павловна, — и на сделку с совестью не пойду!
— За это я вас и люблю! — не удержался от признания Николай Сергеевич, но Воробьев не обратил на его слова ни малейшего внимания и терпеливо сказал:
— Ну что ж, начнем сначала! Итак, Аня, какие объекты ты обслуживаешь? Желательно выбрать объект в глухом переулке, чтобы меньше было свидетелей.
— Но я не согласна! — повысила голос Анна Павловна.
— Знаю, что не согласна, не кричи! — осадил ее Воробьев. — Значит, обсудим все детали… — Он явно намеревался взять противника на измор.
— Валя! — вмешался Мячиков. — Не будем грабить Анну Павловну. Давай нападем на ее подругу!
— Какую еще подругу? — от неожиданности Анна Павловна даже вздрогнула.
— Любую. Вон их сколько. — Николай Сергеевич показал на женщин, которые толпились возле мишеней.
— Но любая из них пристрелит Валентина Петровича в два счета! — Анна Павловна не могла успокоиться.
— А мы ее во все посвятим! — сказал Воробьев, которому, в сущности, было все равно, кого грабить.
— Я не доверяю женщинам! — решительно возразила Анна Павловна. — Я их знаю лучше вас!
— Как же тогда поступить? — приуныл Николай Сергеевич.
Анна Павловна пожалела его и сказала в сердцах:
— Никаких подруг не будет! От вас не отвяжешься! Грабьте меня!
…Вечером Валентин Петрович собирался на дело. Мячиков вертелся рядом и зудил:
— Валя, не ходи!
Валентин Петрович не слушал, он был увлечен подготовкой. Прежде всего он надел джинсы. В американских фильмах, как правило, грабят в джинсах, и, вероятно, это не случайно. Затем он надел кеды, чтобы удобно было бежать и чтобы ноги не скользили. От шляпы Воробьев отказался, она могла соскочить на ходу от ветра. А он собирался убегать от погони со скоростью ветра. Туалет уголовника завершила зеленая подростковая ковбойка с засученными рукавами. Валентин Петрович посмотрелся в зеркало и спросил у Мячикова:
— Ну, как я? Хорош?
— Валя, не ходи! — чуть не плакал следователь.
И судьба приняла его сторону. Судьба уберегла Воробьева от преступления. Он остался дома, но не потому, что передумал. Рембрандтовская эпопея не прошла бесследно.
У Валентина Петровича было больное сердце, оно не выдержало перегрузки и подвело в решающий момент. Валентин Петрович застонал и повалился на бок. Мячиков быстро дал ему таблетку нитроглицерина, но боль не отпускала. Мячиков позвал Марию Тихоновну. Вдвоем они уложили Воробьева на диван. Мария Тихоновна заспешила в соседнюю комнату и стала по телефону вызывать врача.
— Тебе не легче, Валя? — нежно спросил Николай Сергеевич, снимая с друга кеды.
— Ты пойдешь вместо меня! — ответил Воробьев.
Известно, что гвардия умирает, но не сдается. А Валентин Петрович был в душе гвардейцем.
— Я не могу, я не хочу, я не пойду! — наотрез отказался Николай Сергеевич, потому что он тоже был гвардейцем в душе.
— Не трать много слов. Иди!
— Я не могу оставить тебя в таком состоянии!
— Я знаю, что ты благороден! Но обо мне позаботится Маша.
— Я не умею грабить…
— Научишься! — тихим голосом сказал больной.
— Пожалей меня, Валя! — взмолился Николай Сергеевич.
— Иди! Это воля умирающего! А воля умирающего — закон!
— Валя, не умирай! — Мячиков встал на колени.
— Прекрати меня волновать! Мне это вредно. Иди! Аня ждет!
И тогда Мячиков склонился над командующим, поцеловал его, встал с колен и, пошатываясь, вышел.
Он не был подготовлен к грабежу ни внутренне, ни внешне. На нем даже не было джинсов. Он шел на дело в обыкновенных полосатых брюках…
В художественной литературе существует неукоснительная традиция. Герои книг расправляются со своими возлюбленными кто как может.
Отелло, например, придушил Дездемону собственными руками. Атос выжег на гладком плече миледи позорное клеймо. Клайд из «Американской трагедии» утопил Роберту в озере. Рогожин, Хосе и Алеко зарезали соответственно Настасью Филипповну, Кармен и Земфиру. Вронский довел Анну до того, что она бросилась под поезд. Бедная Лиза предпочла кинуться в пруд, наверное, потому, что тогда еще не существовало железных дорог. Лермонтовский Арбенин накормил Нину ядом.
Но рекордсменом мира в этом виде спорта стал легендарный мужчина по прозвищу Синяя Борода. Он отправил на тот свет семь жен по очереди.
Иностранный поэт сказал об этом мужском хобби так:
Но каждый, кто на свете жил,
Любимых убивал,
Один — жестокостью, другой —
Отравою похвал.
Трус — поцелуем, тот, кто смел —
Кинжалом наповал.[2]
Правда, в советской литературе герои возлюбленных не трогают, герои до них вообще не дотрагиваются. Время другое, и писатели тоже другие.
Николай Сергеевич, который отправился грабить Анну Павловну, открывал в этом смысле новую главу — главу шестнадцатую.
Глава шестнадцатая
Николай Сергеевич вынырнул из мрака и возник возле булочной, расположенной в тихом переулке. В руке Николай Сергеевич держал гладиолус. Булочная как раз закрывалась, продавщица выпустила последнего покупателя и заперла дверь на железный крюк.
Николай Сергеевич заглянул в окно и увидел, что кассирша пересчитывает дневную выручку. Следовательно, Анна Павловна еще не заезжала. Мячиков решил спрятаться. Он огляделся. Рядом с булочной была телефонная будка. Мячиков забрался внутрь. Телефонный аппарат безжизненно висел на стене, болтался обрывок шнура, а трубка была срезана. Это огорчило Николая Сергеевича. Он собирался позвонить Воробьевым и узнать у Марии Тихоновны, как себя чувствует несостоявшийся грабитель.
Мысленно Николай Сергеевич оправдывал свое поведение. По сути дела, он не собирался совершать ничего предосудительного. Эту шалость несправедливо было бы называть грабежом. Просто он одолжит у государства деньги буквально на одну ночь. На следующий день он их вернет в целости и сохранности. Оттого, что деньги переночуют у него дома, а не в банке, в стране ничего не изменится.
Вскоре к булочной подкатила «Волга», на кузове которой было почему-то написано «Связь». Из машины вышла Анна Павловна и, тревожно озираясь, постучала в дверь условленным стуком. Ее тотчас впустили.