— Ты даже не представляешь, как я с тобой согласен. Все это меня терзает, мучает. Я ночей не сплю!
— Бери деньги, Коля!
— Я не могу их взять! Что я скажу Федяеву? Где я их нашел?
— Ты опять подложишь их в водосточную трубу, — невозмутимо предложил Воробьев.
— Но это же курам на смех! — воскликнул Мячиков. Но Валентина Петровича ничто не могло поколебать:
— Ничего, выкрутишься!
— Но это, наверное, все твои сбережения?
— Не твое дело! — грубо ответил Валентин Петрович. — Бери!
И Мячиков взял.
Дождь усилился.
— Пойдем домой, холодно! — сказал Воробьев.
— Я очень люблю дождь! — упирался Мячиков. — Особенно когда проливной!
— Я боюсь простудиться. Я только что встал после болезни! — напомнил Валентин Петрович.
Подумав, что он подвергает друга опасности, Мячиков обреченно согласился:
— Пошли!
Когда промокшие старики добрались до квартиры Николая Сергеевича, он постоял у двери, явно колеблясь, потом вставил ключ в замок, впустил Валентина Петровича в дом, а сам задержался при входе.
Воробьев сделал несколько шагов и замер.
Комната была пуста. В ней не было мебели, люстры, ковра, телевизора. К стене одиноко жалась раскладушка, накрытая одеялом.
Мячиков остался в прихожей, не решаясь переступить порог и боясь встретиться взглядом с Валентином Петровичем.
— Теперь я понял все! — дрогнувшим голосом сказал Воробьев. — Ты поступил как настоящий мужчина!
Глава девятнадцатая
Восемьсот рублей, подаренные Воробьевым, жгли душу Николая Сергеевича. И он решил предпринять еще одну попытку, чтобы схватить грабителя. Мячиков проанализировал свои поступки и понял, в чем заключалась его ошибка. Когда он второй раз пришел на ночное дежурство в злополучную подворотню, то в его руках был туго набитый инкассаторский мешок. Сначала Мячиков хотел положить в мешок восемьсот рублей, тогда бы все было по правде, но потом отказался от этой идеи и набил мешок бумагой. Николай Сергеевич решил изобразить из себя приманку, надеясь, что грабитель, может быть, клюнет еще раз.
Всю ночь Николай Сергеевич мерил шагами гулкую подворотню, подводя печальные итоги.
— Кто я? — безжалостно казнил Мячиков самого себя. — Беспомощный, облезлый старик, которому действительно пора на свалку!
Снова хилый луч рассвета сполз с неба, приблизился к Николаю Сергеевичу и, как бы утешая, скользнул по нему.
Мячиков понял, что и вторая попытка не удалась. Опустив голову, он покинул подворотню, и в этот момент мимо Мячикова проследовал человек двухметрового роста.
Николай Сергеевич спиной почувствовал врага. Он повернулся, догнал гиганта, забежал вперед и преградил ему путь:
— Доброе утро! Вот я вас и поймал!
Верзила — а это был тот самый верзила — посмотрел на Мячикова и тоже узнал его:
— В чем дело? Я вас вижу первый раз в жизни!
— Второй! — возразил Мячиков.
— Первый! — уперся верзила.
— Второй!
— Первый!
— Второй! — повторил Мячиков. — Что вы здесь делаете?
— А вам-то что? Может, я в этом доме живу.
— А почему утром возвращаетесь?
— А может, у меня ночная смена.
— Ну да, в вашей профессии любят ночные смены. Спросите-ка меня: закурить не найдется?
— Не буду спрашивать! — наотрез отказался верзила.
— Почему?
— Не хочу!
— Почему не хотите?
— Я бросил курить! — нашелся дылда.
— Надоело мне с вами разговаривать по-хорошему! — рассердился Мячиков, выхватил пистолет и направил его на бандита. — Давайте деньги!
Верзила испуганно вскинул руки вверх и, заикаясь, спросил:
— К-какие деньги?
— Две тысячи триста семьдесят два рубля шестнадцать копеек!
— Таких денег у меня отродясь не было! — с притворным огорчением вздохнул громила.
Случайный прохожий увидел, что в подворотне грабят, и пустился наутек от греха подальше.
Мячиков пошарил по чужим карманам и обнаружил только рубль.
— Где остальные деньги?
— Не знаю, о чем говорите, товарищ грабитель!
— Я тебе не грабитель, я следователь! — И Мячиков предъявил служебное удостоверение.
Утро только начиналось, до девяти часов, когда открывалась прокуратура, была еще уйма времени. Вести верзилу домой Мячикову не хотелось. Сначала они погуляли по городу, посидели в сквере, потом зашли в кафе, и Мячиков за свои деньги накормил верзилу завтраком. Ел верзила много и с аппетитом.
— Вижу вас в первый раз! — говорил верзила, выдирая сосиску из целлофана.
— Во второй! — не соглашался Мячиков.
— Первый!
— Второй!
Так продолжалось до девяти часов, когда Мячиков вместе с задержанным предстали перед Федяевым, у которого на этот раз была забинтована щека.
— Федор Федорович! — гордо заявил следователь. — Я нашел преступника!
— Я не преступник! — возразил гигант. — Он на меня клевещет!
— Значит, этот малый и ограбил Суздалеву? — обрадовался прокурор. — Как вы его сцапали, Николай Сергеевич?
— Кого я ограбил? — искренне изумился верзила. — Какую еще Суздалеву?
— Федор Федорович, — поспешно заговорил Мячиков, — тут все не так просто. Сейчас вы поймете. Суздалеву он действительно не грабил. Он ограбил меня. Он отнял у меня мешок с деньгами. Только не этот, а другой. Этот мешок набит бумагой. — И Мячиков сначала показал прокурору инкассаторский мешок, который все еще таскал с собой, а потом вытряхнул из него на стол мятую бумагу. Федяев поглядел на бумагу, затем перевел настороженный взгляд на Николая Сергеевича и робко переспросил:
— Как это — у вас отнял? И не этот мешок, а какой? Что-то я не понимаю…
— Этот с бумагой, а тот был с деньгами! — терпеливо пояснил Мячиков.
— А как он к вам попал? — спросил Федяев.
— Очень просто! — наивно продолжал Николай Сергеевич. — Я уверен, что вы уже почти все поняли. Дело в том, что инкассатора ограбил я!
— Он ограбил, а меня таскают! — встрепенулся верзила.
— Как это вы ограбили? — растерялся прокурор. — В своем ли вы уме, Николай Сергеевич? Что за чушь вы несете!
— А грабить, как я убедился на собственном опыте, очень легко! — гнул свою прямую линию Мячиков. — Суздалева выходила из булочной, я вырвал у нее мешок и побежал. В меня стреляли, но не попали, за мной гнались на автомобиле, но догнать не смогли!
— На него это похоже! — неожиданно вставил верзила. — Он и на меня с пистолетом лез!
— Я хотел отнять у него деньги, — не стал отпираться Мячиков, — которые он отнял у меня!
— Что здесь происходит? — изнемогая, спросил Федяев и бережно погладил распухшую щеку.
— Опять бандитская пуля? — сочувственно спросил Мячиков.
— На этот раз — флюс. Зуб болел, а я его все не лечил, и вот…
— Дорогой Федор Федорович! — мягко сказал Мячиков. — Это зубная боль мешает вам понять… Выслушайте внимательно. Вы отправляете меня на пенсию, чтобы устроить на мое место Проскудина. И тогда я граблю инкассатора, чтобы найти похищенные деньги и благодаря своей прекрасной работе остаться на службе. Это же все элементарно. Только вот он, — Мячиков показал на верзилу, — отнял у меня деньги и все испортил!
— Не я у него, а он у меня отнял последний рубль! — возмутился задержанный.
— На тебе твой рубль! — закричал Мячиков. — Ты лучше скажи, куда девал мешок с деньгами?
Верзила взял рубль, спрятал в карман и ехидно спросил:
— А вы что, деньги мешками зарабатываете?
— Пожалейте меня! — взмолился Федяев, а верзила, уловив ситуацию, стукнул кулаком по столу:
— Отпустите меня, наконец!
— Федор Федорович, — запричитал Мячиков, — поймите, я ограбил Анну Павловну, когда она выходила из булочной…
— Пошли вон! Оба! — взревел несчастный прокурор.
— Что вы делаете, Федор Федорович! — ахнул Мячиков. — Вы отпускаете опасного преступника!
— Что тут у вас творится! — загремел верзила. — Сами грабят, а порядочных людей ни за что ни про что хватают на улице!
— Извини, пожалуйста, — сказал Федяев. — С кем не бывает!
— Пораспускались! Я жаловаться буду! — возмущенно крикнул верзила и покинул кабинет прокурора, сдерживаясь, чтобы не побежать.
Николай Сергеевич молчал.
Известно, что доказывать правду труднее, чем ложь. Правда часто выглядит неправдоподобно, тогда как ложь легко маскируется под правду. Правда скромна и не хвастлива, ей достаточно сознания того, что она — правда. Именно поэтому она нередко проигрывает схватку с ложью, которая носит модные одежды, произносит хорошие слова и все время кричит, что именно она — правда!
Оттого что Мячиков не смог доказать прокурору свою правоту и тот отпустил бандита, Николаю Сергеевичу хотелось лечь и уснуть навсегда, не выходя из кабинета. Он закрыл глаза и стал ждать конца. Но как-то не умиралось.
Федяев тоже не произносил ни слова. Он жалел Мячикова, который на старости лет свихнулся, а ведь какой был славный человек.
Когда Николай Сергеевич понял, что жизнь еще не кончилась и надо терпеть дальше, он нехотя открыл глаза и полез в карман за деньгами.
— Здесь недостающие восемьсот рублей!
— Я догадываюсь, — грустно улыбнулся Федяев. — Вам очень хочется остаться на работе, и поэтому вы вносите собственные деньги!
— Это не мои, честное слово! — Николай Сергеевич не лгал. Это были деньги Воробьева.
— Хорошо, не ваши… Но все-таки, не сдавайте их в банк!
— Значит, вопрос о моем уходе решен и я зря старался? — Мячиков еще больше постарел, что в его годы сделать было не так-то просто.
Федяев сочувственно кивнул:
— Николай Сергеевич, мне очень не хочется расставаться с вами, но если бы вы были на моем месте, то поступили бы так же.
— Нет, я так бы не поступил! — быстро сказал Мячиков.
— Это вам кажется. Простите меня, Николай Сергеевич!
И тогда Мячиков заговорил как человек, которому больше нечего терять:
— Вы мне все время не верите, Федор Федорович! А ведь это правда, что я ограбил инкассатора. Но это далеко не все. Грабеж инкассатора — детские игрушки. До этого я украл из музея картину Рембрандта, чтобы самому найти ее и таким образом укрепить свой авторитет следователя.