Но в музее даже не заметили пропажи, и мне пришлось повесить картину на место! Я прошу вас завести на меня уголовное дело!
Федяев твердо помнил, что спорить с сумасшедшими бесполезно:
— Дорогой Николай Сергеевич! Украсть картину Рембрандта, а потом еще ограбить инкассатора — работа невероятной сложности. Вы переутомились. Грабежи подорвали ваше здоровье. Вам следует отдохнуть.
— Конечно, — горько усмехнулся Мячиков. — Когда человек говорит правду, ему не верят! Но я стар, и я устал врать! Арестуйте меня!
Федяев не знал, как себя вести:
— Николай Сергеевич, мы достанем вам путевку в хороший санаторий!
Николай Сергеевич сказал с обидой:
— Ничего! Я найду на вас управу!
В это мгновение счастливая мысль осенила Николая Сергеевича, и он, положив восемьсот рублей на прокурорский стол, решительно двинулся к выходу:
— Деньги в банк сдадите сами!
Хлопнув дверью федяевского кабинета, Мячиков величаво миновал приемную, спустился вниз и окликнул дежурного милиционера, который, как обычно, читал Сименона:
— Петя! У тебя ключи от арестантской комнаты?
— У меня.
— Открой мне ее.
В прокуратуре имелась специальная комната, где содержались арестованные, которых привозили на допрос.
Милиционер отпер дверь. Николай Сергеевич вошел, хозяйски огляделся, сел на стул и приказал:
— А теперь, Петя, запри меня здесь!
— Зачем? — с любопытством спросил милиционер.
— Я арестован!
— За что это вас? — засмеялся милиционер.
— За грабеж! — кротко признался Мячиков.
— А где постановление об аресте? — продолжая улыбаться, спросил Петя, уверенный, что следователь шутит.
— Сейчас я его выпишу! — Мячиков расстегнул портфель, достал из него бланк и принялся заполнять.
Увидев, что Николай Сергеевич на самом деле вписывает в бланк свою фамилию, милиционер перепугался и побежал за Федяевым. Он влетел в кабинет начальника и с порога отрапортовал:
— Разрешите доложить, товарищ прокурор! Следователь Мячиков арестовал сам себя!
Глава двадцатая
— Завизируйте, пожалуйста! — Мячиков протянул Федору Федоровичу заполненный бланк.
Федяев стоял в дверях арестантской, с ужасом глядя на узника-добровольца.
— Не смотрите на меня так, — добродушно продолжал Николай Сергеевич, — я абсолютно нормален. Я более нормален, чем когда бы то ни было!
— Выйдите отсюда! Вы злоупотребляете служебным положением! — Федяев не знал, как образумить старика.
— Я не выйду отсюда до суда! — мягко сказал Николай Сергеевич.
Прокурор зашел в арестантскую и потянул Мячикова за рукав, намереваясь вытащить упрямца силой.
— Рукоприкладство запрещено законом! — язвительно напомнил следователь, изо всех сил держась за спинку стула.
— Хорошо! — Федор Федорович махнул рукой. — Тогда сидите здесь сколько влезет! Только вы, Петя, не вздумайте его запирать!
— Испугали! — улыбнулся Мячиков. — Я могу сидеть и незапертым!
Так он и сидел в арестантской комнате. Дверь была не заперта, стражу не поставили, голову наголо не брили, тюремной одежды не выдали… Мячикову не нравилось, как он сидел!
Слух о небывалом происшествии мгновенно облетел всю прокуратуру. Время от времени в арестантскую заглядывали сотрудники и спрашивали у Мячикова, кто сочувственно, а кто насмешливо:
— Сидите, Николай Сергеевич?
— Сижу себе потихоньку! — отвечал Мячиков.
Наконец появился судебный психиатр.
— Вас я давно жду, Петр Ефимович! — приветливо встретил его заключенный.
Доктор дотошно осмотрел Николая Сергеевича и, к собственному удивлению, установил, что никаких отклонений от нормы в сторону сумасшествия у пациента нет!
Наступило обеденное время.
При виде сослуживцев, которые резво устремились в буфет, Николай Сергеевич почувствовал острый приступ голода. Сидеть-то он хотел, но объявлять голодовку не собирался.
Мячиков выглянул в коридор и позвал дежурного милиционера:
— Почему мне не несут обед?
— На вас у меня нет талонов! — ответил Петя.
— Но я хочу есть!
— Пойдите пообедайте, кто вам мешает? — посоветовал Петя.
Но Николай Сергеевич опасался, что если он покинет место предварительного заключения, то Петя воспользуется этим, запрет комнату и больше Мячикова в нее не впустит.
— Петя! — еще раз позвал Николай Сергеевич. — Если тебя не затруднит…
Когда милиционер подошел, Мячиков протянул ему рубль:
— Принеси мне, пожалуйста, обед! Только скажи им, что для меня. Тогда они мясо дадут без подливки.
— А компот брать? — мрачно спросил милиционер.
— Лучше кисель! — сказал арестант и добавил: — Учти, Петя, что я плачу за обед в первый и последний раз. В тюрьме всегда сидят бесплатно!..
Петя выполнил ответственное поручение, принес арестанту заказанный обед, и Мячиков с аппетитом принялся за еду.
Петя вздохнул и направился к своему рабочему месту, читать Сименона. По пути милиционера окликнул Воробьев:
— Где Мячиков?
— За решеткой, — показал Петя. — Обедает!
Услышав голос друга, Николай Сергеевич поспешно прикрыл дверь и запер ее изнутри на крючок.
Воробьев подбежал к двери арестантской комнаты и, как и предполагал Мячиков, с силой подергал ее. Но крючок держал крепко, и дверь не поддалась.
— Что ты здесь делаешь, Коля? — страдальчески крикнул Валентин Петрович и ухватился руками за решетку окна.
— Сижу за решеткой в темнице сырой! — попытался шутить Мячиков. Он уже расправился с мясом и теперь приступал к киселю, сваренному из вишневого порошка. — Кто тебя вызвал на подмогу? Федяев?
— Зачем ты так поступил? — продолжал Воробьев.
— Помнишь, ты сам учил меня говорить только правду?
— Но всему есть предел!
— Для правды нет предела! — убежденно произнес Николай Сергеевич. — Я хочу остаться честным человеком.
Я пошел преступным путем и должен понести наказание. Петя! — крикнул Мячиков, выглядывая в коридор. — Забери, пожалуйста, посуду.
— Но мы не сделали ничего плохого! — сказал Воробьев.
— Это тебе только кажется.
Сквозь прутья решетки Мячиков просунул грязные тарелки. Но для стакана отверстие было слишком узким. Открыть дверь при Воробьеве Мячиков не решился.
— Ладно, пусть стакан останется… — сказал он.
— Ну вот что, — решительно произнес Валентин Петрович после ухода Пети, — впусти меня! Я останусь с тобой и разделю твою участь. Это будет справедливо.
— Нет, Валя, — в голосе Мячикова появилась непреклонность, — я этого тебе не позволю. У тебя семья. Иди, я посижу один! — Голос Мячикова дрогнул. — Передай привет Ане. Пусть она на меня не сердится!
— Зачем ты приносишь себя в жертву? — в отчаянии вскричал Воробьев. — Все равно ее никто не оценит.
— Я это делаю не для других, а для себя.
Воробьев понял, что уломать друга ему не удастся, и медленно двинулся к выходу.
Мячиков грустно смотрел ему вслед.
После ухода друга Мячикова посетило видение.
В нашей истории у Николая Сергеевича Мячикова были один кошмар, один несбыточный сон, одна галлюцинация и наконец-то…
Мячикову привиделось, что его судят.
Суд происходил в Музее западной живописи, в рембрандтовском зале. Мячиков поднял глаза и мысленно поздоровался с Молодым человеком, изображенным на портрете. Молодой человек ему ответил, тоже мысленно.
— Продолжаем заседание суда! — сказал судья.
В качестве свидетеля была вызвана смотрительница музея. Она пылала негодованием:
— Подсудимый все выдумывает! Украсть картину из нашего музея невозможно. К каждой картине подведена сигнализация, в залах дежурят опытные смотрители. А то, что якобы можно снять картину Рембрандта и унести… Понимаете, унести самого Рембрандта, чтобы это никто не заметил, — наглая клевета на наш музей.
Мячикову показалось, что Молодой человек усмехнулся.
«Наверное, — подумал Мячиков, — он вспомнил диван в моей комнате и слесаря, который смотрел хоккей».
А судья вызвал Федяева. Федор Федорович передвигался на костылях и был забинтован весь с головы до ног.
— Сама мысль о том, что следователь может украсть, кощунственна, — говорил Федяев. — Следователи не крадут, а наоборот…
Защитив честь мундира, прокурор обратился непосредственно к подсудимому:
— Дорогой Николай Сергеевич! Вы мастерски провели дело о грабеже инкассатора! Зачем вам уходить на пенсию, вы ведь хотите остаться с нами?
— Хочу, но недостоин! — ответил нарушитель закона, который был принципиальным человеком.
— Ты достоин, Коля! — закричал из зала Воробьев.
— Вы достойны, Николай Сергеевич! — закричала из зала Анна Павловна.
— А почему вы такой перевязанный? — неожиданно спросил Мячиков.
— Бандитские пули, — ответил Федяев, — изрешетили меня всего! Я весь в дырках! Граждане судьи! — обратился он к суду. — Обвинение настаивает, что подсудимый никаких уголовно наказуемых деяний не совершал!
— Нет, совершал! — крикнул подсудимый.
— Он не совершал! — кинулся к судейскому столу верзила. — Это я отнял мешок! А он меня кормил сосисками!
— Подсудимый — честный человек! — теперь перед судейским столом предстала Анна Павловна. — Он почти святой! Николай Сергеевич, — повернулась она к Мячикову, — простите меня, что я посмела подумать о вас скверно. Я прошу вас на мне жениться!
Николай Сергеевич встал и торжественно провозгласил:
— Я согласен!
Неожиданный перелом в ход событий внес Валентин Петрович:
— Все, что рассказывал подсудимый, — правда! Только делал это не он, а я! Я стащил картину Рембрандта, и я ограбил инкассатора!
После этого Воробьев сел на скамью подсудимых и грубо сказал Николаю Сергеевичу:
— Уходи отсюда! Ты здесь лишний! Тебе пора на собственную свадьбу!
— Караул! — воскликнул судья.
Но Мячиков не хотел уступать. Старики пыхтели, сталкивали друг друга со скамейки. Воробьев уже оттеснил противника к самому краю.