Пока жива, с тобой я буду —
Душа и кровь нераздвоимы…
Пока жива, с тобой я буду —
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой, любимый,
Ты понесешь с собой повсюду,
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом…
С аэродрома Лукашин ехал в рейсовом автобусе. Ему досталось место у окна, он привалился к нему плечом и безучастно смотрел на перелески, на поля, — их вытеснили потом ряды домов, одинаковых, как граненые стаканы…
Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты…
И снова звучал Надин голос.
Будто Надя была где-то рядом.
За расставаньем будет встреча.
Не забывай меня, любимый!
За расставаньем будет встреча —
Вернемся оба, я и ты.
Вскоре после того, как автобус пересек кольцевую дорогу, Лукашин вышел. И на него накинулась метель. Под ветром и снегом он шел сквозь пустой елочный базар, мимо запертых киосков, а метель играла воздушными шарами и сердито рвала бумажные гирлянды.
Но если я безвестно кану —
Короткий свет луча дневного,
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, млечный дым…
И снова ответил Надин голос. Это было как наваждение.
Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,
Я за тебя молиться стану,
Чтоб ты вернулся невредим.
Лукашин все еще шел, избитый метелью, ежась от холода и от горя.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он стал бездомным и смиренным.
Трясясь в прокуренном вагоне,
Он полуплакал, полуспал.
Когда состав на скользком склоне
Вдруг изогнулся страшным креном,
Когда состав на скользком склоне
От рельс колеса оторвал.
Нечеловеческая сила,
В одной давильне всех калеча,
Нечеловеческая сила
Земное сбросила с земли…
Маленькая фигурка Лукашина брела мимо старинной церкви.
И никого не защитила
Вдали обещанная встреча,
И никого не защитила
Рука, зовущая вдали.
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
С любимыми не расставайтесь!
Всей кровью прорастайте в них!
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг.[7]
Лукашин остановился около своего парадного и в отчаянии прислонился к дверному косяку. Потом резко вошел в подъезд.
Услышав знакомые шаги, в переднюю выбежала мама, взбудораженная, взволнованная, и обрушила на сына град вопросов:
— Объясни мне, что произошло?.. Я ничегошеньки не понимаю! Я вся изволновалась! Куда ты пропал? В чем дело? Где Галя?
— Я был в Ленинграде! — коротко, но ясно ответил сын.
— Где?! — ахнула мать.
— В Ленинграде! Я устал, я хочу спать! — Лукашин поплелся в комнату.
— Значит, ты опять сбежал в Ленинград! — сделала вывод Марина Дмитриевна.
Лукашин присел на тахту и заученно забубнил:
— Ты знаешь, что каждый год, тридцать первого декабря, я с друзьями хожу в баню… Так вот, в бане мы выпили, а потом меня случайно, не нарочно, понимаешь, а по ошибке, отправили в Ленинград вместо Павла…
От удивления Марина Дмитриевна даже присела:
— Как это — отправили? Ты что, бандероль, посылка, чемодан? Ты что же, ничего не соображал?
— Ни бум-бум! — ответил Лукашин, снимая туфли.
— До чего же ты распустился! — возмутилась мама. — Как тебе не хватает жены! Надо, чтоб ты хоть кого-то слушался! Представляю себе, как оскорблена Галя!
— Я ей звонил из Ленинграда! — Лукашин прилег. — Я ей пытался все объяснить, но…
— Я бы такого не простила! — продолжала кипеть мама. — У Гали есть телефон?
— Слава Богу, нет!
Но Марина Дмитриевна поняла ответ по-своему:
— Тебе объясняться с ней тяжело… конечно… Сейчас я сама к ней съезжу и привезу ее сюда! Если она окажет сопротивление, я применю силу, — мама улыбнулась, — я ее свяжу.
— Мама! — голос Лукашина прозвучал умоляюще. — Не огорчай лежащего!
— Ты уже не хочешь жениться на Гале?! — изумилась Марина Дмитриевна.
— Мама, я встретил другую женщину!
— Где? — мама была потрясена.
— В Ленинграде!
— Когда?
— Сегодня ночью.
— О Господи! И поэтому ты расстаешься с Галей?
— Да! — ответил сын.
Мама, падая в обморок, начала сползать со стула на пол. Лукашин вскочил, поднял ее, уложил на диван:
— Что вы все, сговорились, что ли?
Марина Дмитриевна приоткрыла глаза:
— Ты бабник!
— Мама, мамочка… Я так несчастен, мне так не повезло…
Он достал из внутреннего кармана Надину карточку и поставил ее на столик около тахты.
— Наверно, я останусь старым холостяком… В конце концов, зачем мне жениться? Никакая жена не станет заботиться обо мне так, как мама… Ты представляешь себе, здесь у нас поселится другая женщина. Неизвестно, как вы поладите… Я начну переживать. Нет, мама, пусть все останется по-прежнему…
— Мой бедный мальчик! — Матери всегда жалеют своих детей. — Все образуется. Ложись, отдохни.
Долго Лукашина упрашивать не пришлось.
Марина Дмитриевна задернула на окне шторы и, уже уходя, все-таки спросила:
— Как ее зовут?
— У нее красивое имя — Надя.
— И, главное, редкое! — Мама ушла к себе, то есть на кухню.
А Лукашин… Лукашин заснул. И это не удивительно. С горя все мужчины, как правило, спят хорошо.
Прошло какое-то количество времени. По всей вероятности, небольшое.
Лукашин беспробудно спал. И не было заметно, чтобы он во сне страдал. Он не всхлипывал, не стонал, не метался. А чья-то тонкая рука вставила в замочную скважину ключ. Дверь лукашинской квартиры отворилась. И нетрудно догадаться, что это Надя отперла дверь своим ключом. В руках у Нади был уже знакомый портфель, из которого по-прежнему торчал березовый веник. Не раздеваясь, Надя проследовала в комнату и увидела спящего. Она присела на стул у изголовья. Но интуиция у влюбленного не сработала. Он продолжал спать. Надя укоризненно покачала головой, достала из портфеля веник и начала щекотать им лицо Лукашина. Тот испуганно открыл глаза, увидел Надю, но не поверил своим глазам и снова уткнулся в подушку. И лишь через мгновение он понял, что это не сон.
— Надя? — воскликнул Лукашин. — Это ты?
— Ты забыл у меня свой веник! — нежно сообщила Надя.
Лукашин обнял ее:
— Как же ты меня нашла?
— Все-таки ты непроходимый тупица! — ласково сказала Надя.
И тут раздался звонок в дверь.
Надя вздохнула:
— И здесь начинается то же самое!
— Надеюсь, это не Ипполит! — воскликнул Лукашин.
Дверь открыла Марина Дмитриевна, и в квартиру ввалились Александр, Павел и Михаил.
— С Новым годом! С новым счастьем!
Не снимая пальто и шапок, они заспешили в комнату, Марина Дмитриевна едва поспевала за ними.
— Как я мог перепутать! — веселился Михаил. — Ведь я никогда не пьянею!
Тут они увидели Надю и Лукашина, которые обнимались, не обращая внимания на вошедших.
— Перестаньте наконец обниматься. К вам пришли! — громко сказал Александр.
— Мы не можем перестать! — Лукашин боялся выпустить Надю. — Мы так давно не виделись!
Марина Дмитриевна стояла в дверях, не в силах произнести ни единого слова.
— Мне это совершенно не мешает, — сказал Павел. — Тебя, — он посмотрел на Александра, — это раздражает? Меня — нет.
— Я рад, — торжественно продолжал Павел, — что Галя тебя простила! Дорогая Галя! Будьте всегда счастливы! Женя, мы одобряем твой выбор! Ты так долго выбирал, но… дорогая Галя, мы Женины друзья…
В это время Лукашин заметил мать, которая все еще неподвижно стояла в дверях:
— Мама, моя Надя приехала!
Друзья оторопели. Павел потерял дар речи. Все молча воззрились на Надю.
— Вы считаете меня легкомысленной? — спросила Надя у Марины Дмитриевны.
— Поживем, — увидим! — философски ответила Марина Дмитриевна, медленно приходя в себя.
Александр очнулся и толкнул Павла:
— Ты что-нибудь понимаешь?
— Кажется, это не Галя! — пробормотал Павел. И в свою очередь обернулся к Михаилу: — А ты что замолк? Ты же у нас самый сообразительный!
— Твердо я знаю только одно, — улыбнулся Михаил и показал на Лукашина: — Один из них — Женя!
— Дорогие друзья! — Лукашин держал Надю за руку. — Я вам так благодарен за то… что вы вытащили меня в баню… потом перепутали и отправили в Ленинград… И что там тоже есть точно такая же улица с точно такой квартирой… Иначе я никогда не был бы счастлив!
Служебный роман
Мечта каждого человека — жить рядом со своей работой. Изобретены трамваи, автобусы, троллейбусы и метрополитен, но все мечтают идти на службу пешком. Однако идти далеко и долго, и поэтому все едут. Причем едут в одно и то же время. Это великое ежедневное переселение народов называется «час пик» и длится, разумеется, несколько часов. Причем дважды в день…
Нашу где-то грустную, а где-то смешную историю под названием «Служебный роман» мы начинаем именно в часы пик, причем в утренние часы, когда жители города всеми возможными видами транспорта — например, напрямую, или с пересадкой, или с несколькими пересадками, — добирались к месту работы.
Бесконечные людские колонны вытекали из вестибюлей метро и растекались по улицам и переулкам. Разбившись на речки и ручейки, потоки служащих вливались в подъезды, в ворота, в парадные различных учреждений. С портфелями, папками, рулонами, сумками, книжками, газетами люди спешили, боясь опоздать, перегоняя и толкая друг друга. Молодые и старые, усталые и энергичные, веселые и печальные, озабоченные и беспечные, торопились они, чтобы приступить к своей ежедневной полезной или бесполезной деятельности.