— Куда девать венки? Хоть сама помирай, но… — Шура вздохнула, — надпись не подойдет, фамилия другая…
И Шура понесла свое горе к другим сотрудникам, но по дороге она опять столкнулась с бывшим мертвецом. Проявив неслыханную прыть, месткомовка куда-то мгновенно испарилась. А Бубликов сел на свое рабочее место.
В кабинете Калугина нажала на кнопку селектора и попросила секретаршу:
— Вера, вызовите Новосельцева! Пусть захватит отчет.
Верочка набрала по телефону номер Анатолия Ефремовича.
Лампочка телефона на столе Новосельцева замигала. Новосельцев снял трубку.
— Новосельцев, — сказала Верочка в трубку, — зайдите к Людмиле Прокофьевне и захватите отчет.
И вот уже Новосельцев замаячил в дверях директорского кабинета.
— Вы меня вызывали, Людмила Прокофьевна?
— Вы принесли отчет?
— Да, вот он, пожалуйста! — И Новосельцев протянул Калугиной папку.
— Видите… когда захотите, вы умеете работать! — просмотрев отчет, сказала Калугина.
— А я вообще люблю свою работу. Современная жизнь без статистики невозможна.
— Вы знаете, Анатолий Ефремович, — продолжала листать отчет Людмила Прокофьевна, — сегодня я пришла и увидела этот букет. Кто бы это мог принести?
Новосельцев смутился и старался не глядеть на Калугину.
— Понятия не имею!
— И я понятия не имею! — с вызовом произнесла Людмила Прокофьевна.
Калугина явно ждала, чтобы Новосельцев признался в том, что букет принес он.
Анатолий Ефремович принялся выкручиваться:
— Я догадался, это Шура!
— Какая Шура? — изумилась Калугина.
— Из месткома. Понимаете, Бубликов, оказывается, жив. А венки Шура уже купила. Девать их некуда. Вот она раздирает их на букеты и раздает женщинам. — И Новосельцев добавил для убедительности: — Я ей сам это посоветовал!
— Увы! — ехидно заметила Людмила Прокофьевна. — Я пришла задолго до начала рабочего дня, и букет уже стоял. А то, что Бубликов жив, выяснилось позже!
— Значит, моя версия с венками — ошибочная! — с охотой пнул себя Новосельцев.
— Кто же мог это сделать? — со значением спросила Калугина.
— Вы подозреваете, что я приволок этот веник? — возмутился Новосельцев.
— Это не веник, а красивый букет! И я подозреваю, что именно вы притащили его, но у вас не хватает мужества сознаться!
— С какой стати я буду дарить вам букеты? — упирался Анатолий Ефремович.
— А почему мне нельзя подарить цветы? — взвилась Калугина.
— Вообще-то можно, — пошел на попятный Новосельцев. — На день рождения или на Новый год. Но я этим заниматься не собираюсь!
— Почему вы все время врете? — закричала Калугина. Она больше не могла сдерживаться.
— Не дарил я вам цветы! — упрямо твердил Новосельцев. Он так далеко зашел, что отступать было некуда. — Что я, белены объелся?
— Сначала цветы приносите, а потом приходите и оскорбляете! Заберите свой веник обратно! — Калугина схватила букет и швырнула им в Новосельцева.
— Никому из ваших сотрудников… — растерянно сказал Новосельцев, — швырнуть в лицо… вы бы себе не позволили… — И он добавил шепотом: — Неужели вы ко мне неравнодушны?
— Еще одно слово, и я запущу в вас графином! — в ярости завопила Калугина.
— Если вы это сделаете, значит… вы… меня… это самое!.. — Новосельцев не решился назвать «это самое».
— Уходите! — зашипела Людмила Прокофьевна. — Кто вам позволил посещать меня в неприемные дни? Если у вас есть ко мне дело, запишитесь у секретаря!
Новосельцев все еще находился под впечатлением сделанного открытия:
— Хорошо, Людмила Прокофьевна… извините, Людмила Прокофьевна… больше этого не повторится, Людмила Прокофьевна…
Пятясь, Анатолий Ефремович покинул кабинет, унося букет с собою.
— За какие заслуги вас наградили цветами? — удивилась Верочка.
— Запишите меня на прием, Верочка! — Новосельцев был погружен в свои мысли…
— В эту среду уже все занято! — Верочка ничего не понимала.
— Запишите на следующую!
— Хорошо! — Верочка записала фамилию Новосельцева. — По какому вопросу?
— До следующей среды я придумаю.
И, приоткрыв дверь к Калугиной, он швырнул букет, словно гранату, в кабинет начальницы.
Вечером того же дня Калугина дома смотрела по телевизору «Кинопанораму». Но было видно, что она поглощена не передачей, а какими-то своими мыслями. Она потянулась к телефону и стала набирать номер.
В своей квартире Анатолий Ефремович Новосельцев гладил на столе брюки. Раздался телефонный звонок. Новосельцев снял трубку:
— Я слушаю!
У себя дома Калугина говорила в трубку:
— Анатолий Ефремович, вы извините меня, пожалуйста, я вспылила… я себя неприлично вела… а как вы ушли, я сразу подумала, может быть, действительно не вы принесли этот злосчастный букет…
— Нет, это на самом деле я! — грустно сознался Анатолий Ефремович.
— Нет у вас ни стыда, ни совести! — взорвалась Калугина и швырнула трубку…
…На следующий день мы попали в статистическое учреждение в обеденный перерыв.
В коридоре, около предбанника, дожидалась Ольга Петровна с конвертом в руках. Когда после обеда вернулась на свой боевой пост Верочка, Рыжова спросила, стараясь изображать безразличие:
— Юрий Григорьевич здесь?
— Сейчас посмотрю, — ответила Верочка и заглянула в кабинет Самохвалова. — Нет, еще не приехал с обеда. У него там в кабинете полотеры шуруют…
Ольга Петровна передала Верочке конверт:
— Пожалуйста, поработайте еще раз почтальоном!
— Передам обязательно и с удовольствием!
Интонация Верочки показалась Ольге Петровне подозрительной.
— В этом письме… мои предложения об улучшении статистического учета в легкой промышленности.
— Я вас так понимаю! — с преувеличенной серьезностью согласилась Верочка. — Это ведь очень важно — улучшить статистический учет именно в легкой промышленности.
Ольга Петровна с независимым видом покинула приемную.
Верочка схватила телефонную трубку:
— Алена! Это я! Она опять принесла письмо… Это уже четвертое… Настырная баба!.. Только ты никому не рассказывай!
В конце коридора появился Самохвалов, заметил Ольгу Петровну, лицо его изменилось.
— Добрый день, Юрий Григорьевич! — с влюбленной улыбкой поздоровалась Рыжова.
Самохвалов натянуто улыбнулся в ответ:
— Ты заставишь меня входить в кабинет через окно!
И он вошел в приемную.
— Юрий Григорьевич, вам письмо! — невинным голосом произнесла секретарша и после небольшой паузы добавила: — Рыжова принесла.
Верочка с интересом следила за выражением лица своего шефа, но Самохвалов был непроницаем.
— Спасибо, — сухо сказал он и сунул письмо в карман. — И вот что… вызовите-ка мне Шуру.
Верочка сняла трубку и набрала номер:
— Передайте, пожалуйста, Шуре, что ее вызывает Юрий Григорьевич.
Тем временем Самохвалов открыл дверь своего кабинета и увидел работающих полотеров.
— Я пока побуду в зале заседаний, — сказал он Верочке. — Кстати, почему полотеры натирают полы в наше рабочее время? Я этого не понимаю. Это можно делать вечером или утром.
— Нет, нельзя, у полотеров рабочий день тогда же, когда у всех людей.
Тут Самохвалов развел руками и ушел в уже знакомый нам зал заседаний.
Там он уселся на сцене, за столом президиума, достал из кармана письмо Рыжовой и принялся читать.
В предбаннике появилась Шура.
— Юрий Григорьевич ждет вас в зале, — объяснила Верочка деятельнице профсоюзного движения.
— У нас сенсация! — Шура захлебнулась от азарта. — Рыжова по уши врезалась в Самохвалова и забрасывает его страстными письмами!
— Этого не может быть! — Верочка вся подобралась. — Откуда вы узнали?
— Я вам расскажу по порядку, — затараторила Шура. — Мне позвонила Нина Николаевна по секрету, а ей, тоже по секрету, сообщила Елена Ивановна, Елене Ивановне — Шмуглякова, в общем, все, конечно, по секрету… Шмуглякова узнала от Толи Степанова, тому рассказала Люся Стулова из планового отдела, а ей позвонила Алена Коровина, Алена дружит с Верочкой, секретаршей… — тут Шура осеклась, — то есть, простите, с вами…
— Но я же просила ее никому не рассказывать! — возмущенно воскликнула Верочка.
— Чтобы узнали все, — назидательно сказала Шура, — достаточно рассказать кому-нибудь одному!
В зале заседаний Самохвалов усадил Шуру рядом с собой, и получилось, будто они двое сидят в президиуме.
— Шура, у меня к вам деликатное дело… — доверительно начал Самохвалов. — Даже не знаю, как к нему подойти… Меня беспокоит душевное состояние одной из наших сотрудниц.
— Соображаю, о ком вы говорите, — без обиняков сказала Шура.
— Кроме вас, еще кто-нибудь соображает? — осторожно спросил Юрий Григорьевич.
— Весь коллектив!
— Информация поставлена у нас хорошо, — усмехнулся Самохвалов. — Тогда тем более надо помочь ей выйти из кризиса, протянуть ей руку помощи. Вот, почитайте! — И Самохвалов передал Шуре письмо.
— А… зачем? — взяв письмо, повела плечами Шура.
— Читайте! — Самохвалов был настойчив.
— Вслух?
— Можно вслух.
— «Дорогой, любимый мой Юра!..» — едва слышно прочитала Шура. — Дальше читать?
— Да.
— Но это… кажется… личное?
— У меня нет и не может быть ничего такого, что я должен скрывать от коллектива. — И Самохвалов показал рукой на пустые ряды.
— «Я знаю, что докучаю тебе своими письмами, но это сильнее меня», — прочитала Шура и спросила: — Если знает, зачем пишет?
— Но если это сильнее ее? — со вздохом разъяснил Юрий Григорьевич.
Шура читала дальше:
— «Я не представляла себе, что со мною может такое твориться. По ночам у меня бессонница, и снотворное уже не помогает. На работе все из рук валится». — Шура оторвала глаза от письма и прокомментировала: — Недаром у нас в учреждении падает производительность труда! — И снова принялась читать дальше: — «Все, кроме тебя, не имеет значения, все для меня пустота!» — Тут Шура возмутилась: — Как пустота? Вокруг столько прекрасных людей! — Шура развела руками. — Юрий Григорьевич, вы хотите, чтобы местком помог вам написать достойный ответ?