— Мало того, что вы враль, трус и нахал, вы еще и драчун!
— Да, я крепкий орешек! — скромно признался Новосельцев.
— Боюсь, мне придется заняться вашим перевоспитанием, — вздохнула Людмила Прокофьевна.
— Я вас очень прошу — займитесь! — попросил Новосельцев. — Только учтите — я трудновоспитуемый!
…Активность, щедро заложенная в Шуру природой, не давала ей успокоиться. Переполненная до краев желанием действовать, представитель месткома присела на стул рядышком с Ольгой Петровной.
— Старуха сослала меня в бухгалтерию, — сообщила Шура, — но я вырвалась на свободу.
— Это мужественный поступок, — пошутила Ольга Петровна, все еще не подозревая, что стала притчей во языцех.
— Конечно, я вам сочувствую как женщина — женщине. Но ведете вы себя аморально! Сплетням я не верила, но товарищ Самохвалов меня посвятил! — Шура доверительно понизила голос: — Читала я ваши сочинения. Замужняя женщина, больше того — мать, и вдруг неприличные письма пишете! Я вам по-дружески советую, как добрый товарищ, — выкиньте это из головы, вернитесь в семью, в работу, в коллектив!
Ольга Петровна держалась из последних сил.
— Зачем он давал вам их читать? Посмеяться хотел надо мной?
— Что вы! Ему не до смеха, — возразила Шура. — Он консультировался со мной, как вам помочь.
— Не сомневаюсь, что вы дали ему хороший совет, — мертвым голосом сказала Ольга Петровна.
Неподалеку появился Новосельцев. При виде его Шура бросилась спасаться бегством. Новосельцев брезгливо посмотрел ей вслед, а потом перевел сочувствующий взгляд на Ольгу Петровну.
Та сидела не двигаясь, как бы окаменев. Только слезы лились по ее лицу.
Моей душе покоя нет, —
весь день я жду кого-то.
Без сна встречаю я рассвет,
и все из-за кого-то.
Со мною нет кого-то,
ах, где найти кого-то…
Могу весь мир я обойти,
чтобы найти кого-то.
О вы, хранящие любовь,
неведомые силы,
пусть невредим вернется вновь
ко мне мой кто-то милый.
Но нет со мной кого-то.
Мне грустно отчего-то.
Клянусь, я все бы отдала
на свете для кого-то…[10]
Калугина хлопотала на кухне, готовясь к приходу гостей, вернее, гостя, — жарила, парила, пекла.
Стол был накрыт на две персоны. Хозяйка взглянула на себя в зеркало и бросилась переодеваться.
В это же время Новосельцев шел по улице, разглядывая номера домов. Отыскав нужный дом, он вошел в подъезд.
Выйдя из лифта, остановился перед квартирой № 87. В руках у Анатолия Ефремовича находилась коробка конфет. Новосельцев позвонил в дверь. Полуодетая Калугина подбежала к двери и посмотрела в глазок. Отперла замок, а сама метнулась в ванную комнату. На пороге ванной она крикнула:
— Входите, открыто! — И быстро захлопнула за собой дверь.
Новосельцев вошел в прихожую и огляделся. Видно было, что он здесь впервые.
— Анатолий Ефремович, это вы? — послышался из ванной голос Людмилы Прокофьевны.
— Это я!
— Раздевайтесь и проходите в комнату! — любезно пригласил Новосельцева голос хозяйки. — Я сейчас!
Новосельцев снял пальто, повесил его и прошел в комнату. И принялся разглядывать жилье начальницы.
— Присаживайтесь, я сейчас! — невидимая Калугина продолжала руководить гостем.
— Вы не беспокойтесь, Людмила Прокофьевна, — сказал, усаживаясь в кресло, Новосельцев.
— Чувствуйте себя как дома. Я уже скоро.
И действительно, через несколько мгновений отворилась дверь и на пороге появилась Калугина.
Новосельцев вскочил и замер.
Людмилу Прокофьевну невозможно было узнать. Уроки Верочки не пропали даром. Калугина причесалась у модного парикмахера, на ней платье с блестками и «шузы» на высоком каблуке и с перепонкой. Калугина чувствовала себя неловко и, хоть явно похорошела, от этой неловкости, от того, что на ней все новое и непривычное, выглядела чуточку нелепой.
— Что же вы молчите? Мне это не идет? Мне не надо было всего этого надевать? — волновалась Людмила Прокофьевна. — Я выгляжу смешной, да? Ну, скажите что-нибудь! Если это безвкусно, я могу переодеться. Я, конечно, не умею всего этого носить… и прическа ужасная, верно?
Обалдевший Новосельцев наконец-то заговорил:
— Людмила Прокофьевна, вы красавица!
— Вам правда нравится? — Калугина была смущена, и это смущение ей шло.
— Очень! — искренне воскликнул Анатолий Ефремович.
Калугина, все еще смущаясь, подошла к столу:
— Садитесь, Анатолий Ефремович, будем ужинать!
Новосельцев тоже очень стеснялся.
— Большое спасибо… — Он подождал, пока села Калугина, и тоже опустился на стул. — Можно вам налить вина?
— Можно. Большое спасибо.
Новосельцев открыл бутылку и разлил вино по бокалам.
— За что будем пить? — спросил он и сам придумал: — Чтобы все были здоровы!
— Да, это прекрасный тост! — проникновенно согласилась Калугина.
Новосельцев и Калугина пригубили бокалы.
— Вы возьмите вот эту рыбу, она очень вкусная, — предложила Людмила Прокофьевна.
— Большое спасибо.
— И салат попробуйте!
— Большое спасибо, — изблагодарился гость. — А вам положить?
— Большое спасибо, — теперь настала очередь Калугиной благодарить гостя.
— Рыбу? — угощал Новосельцев.
— Спасибо.
— И салат?
— Спасибо большое!
Хозяйка и гость взглянули друг на друга и засмеялись.
Новосельцев осмелел:
— Вы знаете, Людмила Прокофьевна, я записался к вам на прием. На эту среду все было занято, и Верочка записала меня на следующую.
— А зачем?
— По личному делу.
— Но зачем же ждать следующей среды, мы можем решить этот вопрос сейчас, — преодолевая служебную интонацию, гостеприимно сказала Калугина.
— Вы так думаете? — Новосельцев был не уверен в этом.
— Я в этом убеждена. — Калугиной было нелегко избавиться от директорской безапелляционности.
— Видите ли, я, когда к вам шел, я думал о том, что мне надо с вами серьезно поговорить… но только вот не знаю, с чего начать?
— Начните с главного, — улыбнулась Людмила Прокофьевна.
Новосельцев опустил глаза:
— У меня к вам предложение…
— Рационализаторское? — полюбопытствовала Калугина.
— В некотором роде… — неопределенно промямлил Анатолий Ефремович.
Но тут зазвонил телефон. Калугина дотянулась до соседнего столика, где стоял аппарат, и сняла трубку:
— Алло!
Звонили из квартиры Новосельцева.
— Позовите, пожалуйста, папу… его зовут Анатолий Ефремович, — сказал Вова, перемазанный зеленой краской.
— Анатолий Ефремович, это вас! — удивилась Людмила Прокофьевна и передала трубку.
— Понимаете, у меня дети остались сегодня одни. Бабушка заболела, и Ксана, это моя сестра, забрала бабушку к себе, — оправдывался Новосельцев. — И я оставил детям ваш телефон, на всякий случай. Понимаете, они одни… Вообще-то у меня дети очень спокойные… вы не сердитесь?
— Что вы!
— Вова, это ты? Что случилось? — спросил в трубку Новосельцев.
На другом конце провода зеленый Вова бодро ответил:
— Папа, у нас краски не хватило.
Рядом вертелся младший, тоже порядком перепачканный.
— Какой краски? Зачем ты выходил на балкон?.. — Новосельцев виновато покосился на Калугину. — Я приду и отмою. Немедленно ложитесь спать! Слышите, немедленно!
Новосельцев повесил трубку.
— Что произошло?
Новосельцев старался быть невозмутимым.
— Ничего особенного. У них краска кончилась. Спрашивают, нет ли еще баночки…
— Какая краска?
— Зеленая. Я ее купил, чтобы подновить перила на балконе. Они ее нашли и покрасили в кухне дверь. Правда, на всю дверь у них краски не хватило…
Калугина рассмеялась.
— Вообще-то они воспитанные, тихие, — уверил ее Новосельцев. — На чем мы с вами остановились?
— Вы хотели мне сделать какое-то предложение, — напомнила Калугина.
— Да, да, разумеется… конечно… только не знаю, как вам сказать, как вы ко всему этому отнесетесь?
— Не томите, говорите скорее, а то я начинаю волноваться.
— Я тоже очень волнуюсь. У вас нет минеральной воды?
— Вот лимонад.
— Мне безразлично… вам налить?
— Да. Спасибо.
Новосельцев разлил лимонад по стаканам. Оба нервно выпили.
— Ну?
— Сейчас… — Новосельцев встал. — Уважаемая Людмила Прокофьевна… нет, дорогая Людмила Прокофьевна!.. — поправил себя Анатолий Ефремович. — Мое предложение заключается в том… Вы понимаете… вы и я… если сравнить… конечно, у меня дети… — лепетал Новосельцев. — Их двое… это, конечно, препятствие…
— Как вы можете так отзываться о детях!
— Не перебивайте меня, я собьюсь… я и так говорю с трудом… Вот вы кто? Вы — прекрасный организатор, чуткий руководитель и эффектная женщина! А кто я? Рядовой сотрудник, с заурядной внешностью и рядовым жалованьем. Зачем я вам сдался? Я ведь вас боюсь… Я вот говорю, а внутри все дрожит… Не перебивайте меня! Я недостоин вас, я не могу украсить вашу жизнь… Дети у меня хорошие, смирные… не обижайтесь на меня, пожалуйста… — Новоселыдев замолк, исчерпав запас красноречия. Он не решался поднять глаза, иначе бы увидел… с каким сочувствием слушала его Калугина.
Не зная, что делать дальше, Новосельцев разлил по бокалам вино:
— Давайте поднимем бокалы за…
Но что собирался сказать Новосельцев, навсегда осталось неизвестным. От чрезмерного волнения он, собираясь чокнуться с Калугиной, опрокинул бокал на ее роскошное платье.
Калугина вскрикнула.
— Ой, что я натворил! — Анатолий Ефремович был в ужасе.
— Ничего страшного, вы мне испортили новое платье. Красное вино не отмывается!
— Надо срочно присыпать солью… — суетился Новосельцев. — Снимите платье! — Тут он опомнился. — Нет, не снимайте платье. Я присыплю на вас! — Анатолий Ефремович схватил солонку и густо посыпал солью пятно. — Не двигайтесь, дайте соли впитаться!