Они не умеют отдыхать, тяготятся отпуском и — о ужас! — скучают!
С Антоном Михайловичем в эти дни творилось что-то неладное. Он стал отличать ольху от осины, березу от ивы, сосну от елки. Он подолгу и с умилением следил, как мать-утка плывет во главе выводка утят, следующих гуськом. (Извините за нечаянный каламбур: утки и гуськом?!) Каштанов поймал себя йа ощущении, что нет ничего приятнее, чем побродить босиком по утренней росистой траве. И вообще размышления, что он обеднил свою жизнь, сделал ее однобокой и в чем-то убогой, все чаще и чаще посещали его свободную от забот голову. Несомненно, с ним происходил удивительный процесс перерождения. Из трудоголика, субъекта, которому работа заменяла наркотик, он превращался постепенно в нормального человека. И стихийное чувство, что надо жить не только для людей, но и для себя любимого закрадывалось порой в его бескорыстное сердце. Это происходило с Антоном Михайловичем впервые, и он даже поймал себя на том, что иногда с удовольствием посматривает на складно сложенных молоденьких отдыхающих женского пола. Это тоже было для него ново и, как ни странно, приятно…
По берегу с букетом роз двигался Владик. Он направлялся к причалу турбазы, где Антон Михайлович в потрепанной робе, как обычно, дежурил — раздавал весла, принимал лодки, вычерпывал из них воду. Приблизившись к лодочнику, Владик торжественно произнес:
— Джекки послала меня к вам вот с этим букетом!
— Я подарков не принимаю! — сухо ответствовал Каштанов.
— Это не подарок, — возразил Владик, — это цветы.
— Вы их что, в поле собрали?
— Розы в поле не растут!
— Значит, купили. Следовательно, это подарок.
— Какой вы, извините, зануда! — вырвалось у Владика, он огорченно повернулся, чтобы уйти, но спохватился: — Чуть не забыл, Джекки очень просила вас зайти.
— Зачем еще?
— Посмотреть ногу. Она сказала, что вы врач, — сообщил новость Владик. — Но я в этом не уверен.
Антон Михайлович вышагивал по территории дома отдыха в сопровождении Владика, который нес отвергнутый букет.
Их путь пролегал через бильярдную.
— В какие часы открыто? — спросил у маркера Каштанов.
— Открыто только для отдыхающих! — поставил маркер лодочника на место.
— Михалыч! — окликнул Каштанова молодой супермен, который развлекался сейчас на бильярде. — Посмотри, как я уложу пятнадцатого в угол!
Каштанов поглядел:
— Ошибаетесь, господин Ёжиков, — такой шар забить невозможно!
Ёжиков, парень лет двадцати пяти с массивной золотой цепью на шее, приехал на отдых капитально: привез с собой не только охранника, что является атрибутом любого нувориша, но и прихватил небольшой гарем, состоящий из трех профурсеток. Для занятий группенсексом он нанял в доме отдыха целый коттедж — два люкса с саунами, холодильниками, каминами, телевизорами и прочими удобствами. Эти коттеджи предназначались для особо знатных или чрезмерно богатых гостей. Ёжиков попадал под вторую категорию. Охранник — сверстник хозяина — всегда ходил за ним и таскал кейс, набитый сотенными. А чтобы с чемоданчиком чего-либо не стряслось, охранник прикрепил себя к кейсу наручниками. Ёжиков приехал сюда в открытом кабриолете «мерседес», лихо катал барышень, не соблюдая никаких правил уличного движения. Барышни кудахтали вокруг него, ублажали, льстили и интриговали друг против друга.
— Такой шар не идет, — повторил Антон Михайлович.
— Это у тебя не идет, Михалыч! — ухмыльнулся Ёжиков, прицелился и ловко положил шар в лузу.
— Чемпионский удар! — искренне восхитился доктор. Профурсетки восторженно защебетали, а одна из них умильно поднесла снайперу на подносе бокал с прозрачной жидкостью.
Когда Владик и Каштанов покидали бильярдную, оператор спросил:
— Вы играете на бильярде?
— Так, чуть-чуть, — сказал Каштанов.
Номер у Тобольской был одноместный, но с балконом и с видом на озеро.
Джекки лежала в постели и смотрела телевизор.
Вошли мужчины. Владик поставил розы в вазу с водой:
— Доктор букет не принял.
— Доктор у нас принципиальный, — разочарованно протянула Джекки. — Вы зачем пришли, Антон Михайлович?
— Но вы же сами меня звали посмотреть ногу!
— Тогда любуйтесь! — И Джекки высвободила ногу из-под одеяла.
— Какая восхитительная нога! — пришел в восторг Владик.
— Владик, уйди в тень! — устало приказала Джекки.
— Понял, — оператор направился к двери.
— И там, в тени, — на полном серьезе добавил Антон Михайлович, — я имею в виду поликлинику дома отдыха, постарайтесь раздобыть костыль, чтобы ваша хромая начальница смогла передвигаться.
— Понял. — И Владик исчез.
Каштанов осмотрел ногу, притронулся к ушибу.
Джекки поморщилась от боли.
Хирург удовлетворенно кивнул:
— Лучше, чем я ожидал. Хорошо, что мы приложили лед. Пару дней поболит, но, как говорят, до свадьбы заживет.
Джекки невесело усмехнулась:
— Замуж не собираюсь. Два раза обожглась, с меня достаточно.
— Значит, опыт имеется? — подковырнул врач.
— А у вас? — сделала выпад Джекки.
— Что у меня? — не понял Каштанов.
— Опыт! — разъяснила Тобольская.
— Опыта у меня навалом! — соврал Антон Михайлович.
Оба помолчали. Потом Каштанов почему-то сказал:
— А у меня первая жена умерла.
Каждый задумался о своем. Затем Джекки посмотрела на доктора с упреком:
— Антон Михайлович, почему вы не взяли букет? Мне обидно. Я вам так признательна!
— Извините, но я не могу нарушить свои принципы.
— Какой вы, доктор, все-таки зануда! — ласково сказала пациентка.
— Это есть, — согласился Каштанов.
— Ради меня можно нарушить принципы? — неожиданно спросила Джекки. — Сделать исключение?
Каштанов долго смотрел на нее, прежде чем ответить.
— Знаете, как вас назвал мой сын?
— Как он меня назвал? — поинтересовалась Джекки.
— Убойная дамочка.
— Значит, можно нарушить! — пришла к выводу Джекки и улыбнулась.
— Значит, ради вас, пожалуй, можно, — улыбнулся Антон Михайлович.
Он вынул букет из вазы.
— Спасибо, — сердечно сказала Джекки.
— Это вам спасибо, — тоже сердечно сказал доктор.
На телеэкране, где прежде шел концерт, начали передавать новости. Послышался голос диктора:
— По сведениям, полученным от Интерфакса, органам внутренних дел удалось установить, что знаменитый хирург Антон Михайлович Каштанов жив и здоров. Его местонахождение известно. В интересах следствия оно не разглашается.
Антон Михайлович все это выслушал и печально поглядел на Джекки:
— Вот так, значит? Ты стукнула в Москву! — Он даже перешел на ты. — Это низость!
Он резко встал, сунул букет обратно в вазу и заторопился к выходу.
Джекки с трудом вскочила с постели и, припадая на больную ногу, догнала Каштанова в коридоре, схватила за рукав.
— Как вы смели подумать про меня такое!
— Как же они узнали, что я нахожусь здесь? — Антон Михайлович издевательски скрестил руки на груди. — Кроме тебя это никому не известно.
— Прекратите говорить мне «ты»! — взмолилась Джекки.
— Мне противно на тебя смотреть! — горестно сказал Каштанов.
— На кого сейчас противно смотреть, так это на вас! — тоскливо молвила Джекки.
— А ты мне омерзительна! — грустно ляпнул доктор.
— А вы мне… — всхлипнув, буркнула больная.
— А ты мне… — И вообще, — печально заявил хирург, — тебе нельзя вставать с постели!
— А мне на постель наплевать! — чуть не плача, срывающимся голосом проговорила Джекки.
Оба одновременно развернулись и зашагали в противоположные стороны. Она, прихрамывая, назад в комнату, а он — вон из дома отдыха. Оба были невероятно огорчены случившейся ссорой…
Хмурый Каштанов возвращался пешком по берегу озера. Для удобства отпускников и туристов в нескольких местах были поставлены печки-плиты с вьюшками, рядом поленницы дров. А под навесами вкопаны в землю столы из толстых струганых досок и скамьи. Предполагалось, что здесь самим можно сварить уху, зажарить рыбу, посушить грибы, приготовить шашлык. Чуть в стороне в мусорных баках валялось немыслимое количество порожних бутылок от всевозможного спиртного. В одном из таких райских мест самообслуживания гулял Ёжиков со своим гаремом. Девки что-то парили, жарили, стол ломился от выпивки, а сам падишах ритмично отплясывал под музыку, которая неслась из магнитофона.
— Михалыч! — крикнул Ёжиков. — Выпить хочешь?
— Нет, отец, — серьезно сказал Каштанов. — Я же на работе.
— Молодец, сынок, — подхватив иронию, одобрил Ёжиков. — Значит, так: подготовить четырехвесельную шлюпку, это раз… и два — вот тебе ключи, там, на пригорке, кабриолет, вынь из багажника ящик пива, отнеси в лодку.
Закончив делать заказ, Ёжиков порылся в карманах, достал измятую зеленую купюру и сунул в руку доктору Каштанову.
— Премного благодарен! — сказал тот и восхищенно подумал: «Так я еще никогда не жил».
В город Крушин въезжала милицейская машина. В ней восседала капитан милиции Варвара Петровна. Одета она была для конспирации не в форму, а в обычное женское платье.
На причале турбазы опять возник Владик.
— Что еще вам от меня надо? — недовольно спросил лодочник.
— Джекки требует, чтоб вы извинились.
— И не подумаю!
— И напрасно. Я, в отличие от вас, всегда думаю, прежде чем принять решение.
— То, что вы думаете, очень заметно! — саркастически сказал Каштанов и скрылся в вагончике, а Владик поплелся обратно не солоно хлебавши.
Вскоре Антон Михайлович очутился в деревне, на околице, возле того самого дома, возле которого он уже появлялся сразу после приезда. Как и тогда, позвонил в дверь, постучал — как и тогда, безо всякого успеха.
К колодцу, тоже как в первый раз, пришла за водой крестьянка. Каштанов поздоровался с ней и спросил:
— Хозяин не объявлялся?
— Да нет еще. Хозяйство-то большое. А вы в дирекцию заповедника звонили?
Каштанов кивнул: