Джекки начала петь. Владик слушал и млел от удовольствия. Поддался очарованию мелодии и Антон Михайлович. Даже Варвара Петровна на какое-то время забыла о служебном долге. Джекки пела и иногда с загадочной усмешкой поглядывала на Каштанова.
Поскольку один из сочинителей нашей повести подвержен поэтическим мукам, авторы решили в поисках стихотворения далеко не ходить.
Мчатся годы-непогоды над моею головой…
Словно не была я сроду кучерявой, молодой.
Едут дроги-недотроги, от тебя увозят вдаль, а покрытье у дороги — горе, слезы и печаль.
Эти губы-душегубы невозможно позабыть.
Посоветуйте мне, люди, что мне делать, как мне быть.
Словно пушки на опушке учиняют мне расстрел.
Мокрая от слез подушка, сиротливая постель.
Мои руки от разлуки упадают, точно плеть.
От проклятой этой муки можно запросто сгореть.
Мчатся годы-непогоды над моею головой, словно не была я сроду кучерявой, молодой.
Ночь нависла над деревней, которая вот уже триста лет носила романтическое название Тихие Омуты. В избах один за другим гасли огоньки в окнах.
Джекки мыла посуду. Как ни странно, делала она это умело. Варвара Петровна решила помочь невесте. Впрочем, это было только поводом.
— У вас роман с правонарушителем! — вытирая тарелки кухонным полотенцем, без обиняков заявила милиционерша.
— Любить можно кого угодно! — дала отпор посудомойка. — А мой уголовник — симпатяга.
— Ну, а как он… в этом самом? — намекнула Варвара Петровна интимным тоном.
— В этом самом? — переспросила Джекки. — Варя, не задавайте нескромных вопросов. По секрету скажу — великолепен!
— И это все при живой жене! — сокрушенно вздохнула блюстительница нравов.
— У преступников своя мораль! — пояснила Джекки.
Варвара Петровна собралась уходить.
— Антон Михайлович, извините, это формальность, но прежде чем уйти я обязана взять подписку о невыезде.
— О невыезде откуда?
— Отовсюду.
— Пожалуйста.
Каштанов присел за стол, быстро написал, а затем прочел вслух:
«Обязуюсь не выезжать ниоткуда. Академик, профессор, директор Хирургического центра, президент благотворительного фонда имени академика Каштанова. Подпись — Каштанов. Тихие Омуты. 15 сентября 1999 года». Годится?
— Нормально. — Варвара Петровна взяла документ, сложила, спрятала в сумочку и направилась к выходу.
— Куда вы на ночь глядя? — Хозяин был гостеприимен. — Оставайтесь ночевать. Дом просторный.
— В доме подозреваемого я не сплю! — с улыбкой сказала следователь. — И вообще не сплю на работе!
Но Каштанов резонно возразил:
— Я же дал подписку о невыезде!
Уже рассветало… Как и триста лет назад, по главной и единственной деревенской улице пастух лениво гнал стадо кров… Моросил мелкий дождь.
В доме Каштанов на цыпочках подкрался к комнате, где спала Джекки, осторожно приоткрыл дверь, заглянул и убедился, что гостья все еще видит сны. В соседней комнате мирно посапывал Владик. А в гостиной, на диване, укутавшись пледом, почивала Варвара Петровна. Там же, в гостиной, Антон Михайлович положил на столик записку: «Вернусь вечером. Каштанов».
Потом точно так же, крадучись, он выбрался на улицу. Дождь продолжал поливать. Звенели монастырские колокола. Каштанов стоял на причале под зонтиком. К пирсу подходил катер. Антон Михайлович уже собрался вскочить на борт, как его остановил знакомый голос.
— Доброе утро. Хотели от меня удрать? В первую брачную ночь? Ай-ай!
Антон Михайлович ответил сухо:
— Я в восторге, что мне это не удалось!
— Что-то я восторга не наблюдаю, — заметила Джекки, становясь под каштановский зонтик.
— Какой к черту восторг, когда из-за вас я упустил катер.
— Воспользуйтесь моей машиной, доберетесь без пересадок и скорее. Только вести придется самому, у меня нога еще побаливает.
Ржавый «жигуленок» мчался по шоссе. Джекки сидела рядом с водителем, в роли которого выступал Каштанов. Дворники усердно очищали ветровое стекло.
— Куда мы сейчас драпаем? — полюбопытствовала Джекки и принялась наводить утренний марафет. Как у всякой молодой современной женщины, приспособления для улучшения красоты всегда находились при ней.
— Не люблю, когда красятся! — как бы невзначай проронил водитель.
— Вы старомодны, Антон Михайлович.
— Лично я предпочитаю все натуральное, — гнул свое Каштанов.
— Это время ушло. Сейчас все химия, уважаемый академик… Скажите, а почему вы носите бороду? У вас что — безвольный подбородок? Или хотите походить на Чехова?
— Вы, как всегда, проницательны, особенно насчет подбородка… — Каштанов помолчал и добавил: — А вообще-то мой учитель, хирург от Бога, носил усы и бородку. Сначала я ему подражал. А потом привык…
— А вы не пробовали сбрить эту растительность?
— А зачем? — пожал плечами доктор.
Они приближались к Москве.
— Я про вас мало что знаю, — сказала пассажирка, — пора бы уже познакомиться!
— У меня в жизни ничего особенного не было. Кроме первой жены. А так — районная поликлиника, потом больница, резал налево и направо. Потом мой институтский учитель, который с бородой, взял к себе. И пошло-поехало. Не успел оглянуться — уже академик. Жаль, жена этого не дождалась.
— Как ее звали?
— У нее было замечательное имя — Надя.
— Мне это имя тоже нравится, — мягко улыбнулась Джекки и задумчиво произнесла: — Талант любить — это редкий талант, это как сочинять музыку.
В Москве автомобиль припарковался возле почтенного, в смысле возраста, здания с колоннами — Хирургического центра.
— Добрый день, Ваня, — сказал Каштанов, входя в собственный кабинет.
Иван Павлович порывисто вскочил с места:
— Спасибо, Антон Михайлович, что вы сразу же откликнулись на мою просьбу и приехали!
— Познакомьтесь, Джекки, это Иван Павлович Минаев, будущий руководитель нашего центра, это Джекки, она с телевидения.
Джекки с восхищением рассматривала кабинет. Здесь было чем восхититься. В стены было вмонтировано не менее двадцати мониторов. На каждом из них транслировались различные хирургические операции из разных операционных.
Каштанов спросил, разглядывая операции на мониторах:
— Как обстоят дела в клинике?
Иван Павлович развел руками:
— Самое удивительное, Антон Михайлович, все идет нормально и не было ни одного ЧП. Подпишите эти письма.
— Кроме того, что фонд грабанули! — съязвила Джекки.
— Я рад, что без меня дела идут лучше, нежели при мне… — И Антон Михайлович грустно улыбнулся. — Министр приказа еще не подписал?
— Пока нет, — покачал головой Минаев.
— По фонду есть какие-нибудь новости? — осведомился шеф, визируя документы.
— Экспертиза установила, что подписи на денежных документах, ваша и главного бухгалтера, подделаны.
— А кто подделал? — живо поинтересовалась Джекки.
— Боюсь, что этого мы никогда не узнаем, — вздохнул Иван Павлович, — зато наша желтая пресса никак не успокаивается! — И он протянул шефу газету. Каштанов и Джекки впились глазами в текст, а Иван Павлович запальчиво продолжал:
— Сейчас все дозволено — лгать, клеветать. Эти распоясавшиеся негодяи посмели облить грязью гордость нашей медицины, если хотите, совесть нации!
— Джекки, не верьте ему! — прервал монолог доктор. — Он преувеличивает. Если можно подделать подпись совести нации, какая она, к черту, совесть, не говоря уже о нации!
Иван Павлович взглянул на часы.
— Половина первого. Антон Михайлович, пошли!
— Джекки, — сказал Каштанов, — извините, я должен отлучиться по делу. Постарайтесь без меня не скучать. Подкрепитесь, берите из холодильника все, что пожелаете.
И хирурги удалились. Джекки подошла к телефону и стала звонить.
В Тихих Омутах, в доме Каштанова, трубку взял Владик и услышал:
— Как ты там поживаешь?
— Утешаю Варвару Петровну, которая переживает, что проспала Антона Михайловича. Я тоже проспал.
Варвара Петровна, поняв, с кем разговаривает Владик, требовательно протянула руку. Владик безропотно отдал телефонную трубку.
— Джекки, рада вас слышать!
— Привет, Варя! — в унисон отозвалась Джекки.
— Где ваш любовник? Он оставил записку, что вернется вечером, а сам сбежал.
— Во-первых, не любовник, а жених. А во-вторых, раз так написал, значит вернется.
— Куда вы с ним исчезли?
— У нас роман, и про это я не обязана отчитываться.
— И где же вы сейчас развлекаетесь? — сгорала от любопытства Муромова.
— Где хотим, там и развлекаемся.
— И как вы это делаете?
— Варя, неужели вы не знаете, как развлекаются мужчины и женщины? Мне вас жаль.
С улицы дом Каштанова отпирал ключом мужчина в брезентовом плаще и в сапогах. На поводке он держал здоровенного ротвейлера. Войдя, оба очутились в гостиной, где незваные гости мирно распивали чай.
— Кто вы такие? Как вы сюда попали? — спросил вошедший.
Собаке присутствие в доме посторонних крайне не понравилось, и она зарычала.
Варвара Петровна, удобно развалившаяся в кресле, воззрилась на незнакомца:
— Мы гости Каштанова.
— Понятно. А где он сам?
— Вернется к вечеру.
Ротвейлер приблизился вплотную к Варваре Петровне и злобно залаял ей в лицо.
— Молчать! — приказала собаке следователь.
Незнакомец встревожился:
— Не повышайте на кобеля голос. Кобель этого не выносит. И немедленно встаньте с кресла!
— Это еще почему? — храбро возразила следователь.
— Это его кресло, он в нем вырос и разрешает сидеть в нем только мне.
Пес неистово лаял и явно был готов растерзать капитана милиции, так что хозяину пришлось схватить своего питомца за ошейник. Кобель открыто игнорировал чины и должность Варвары Петровны.
Владик трусил и не скрывал этого:
— Варвара Петровна, пошли отсюда, а то он может перепутать и вместо вас покусать меня.
— Уберите вашу скотину! — потребовала от незнакомца следователь.
— Вам не стыдно? — обиделся владелец собаки.