— Вы хвастун! — сказала Джекки.
— Есть немножко, — признал Никита.
Каштанов, обходя вокруг стола, ласково потрепал сына по загривку.
— Вам не надоело смотреть, как папочка раздевает этого купца? В студенческие годы будущий академик бильярдом деньги заколачивал и, говорят, неплохо существовал. Пойдемте в бар, дернем! — пригласил Никита.
Джекки мягко отклонила предложение:
— Отвяжитесь, Никита, пожалуйста!
— Жаль. Вы могли бы стать для меня очередной вечной любовью! — с иронией воскликнул Никита.
Тем временем игра закончилась. Сияющая Джекки зааплодировала и подбежала к победителю с поздравлениями.
Ёжиков продемонстрировал умение проигрывать. Он дал знак охраннику, тот поднес кейс. Ёжиков открыл его и вынул зеленоватые банкноты, которых в чемоданчике еще было немало. Затем положил две на сукно:
— Здесь сто пятьдесят долларов, которые я продул.
— Это ровно столько, сколько нам надо на полет! — шепнул победитель своей даме и церемонно поцеловал ей руку.
— Доктор, какой вы несовременный, — нежно сказала Джекки.
— Я исправлюсь! — пообещал Каштанов.
— Ни в коем случае! Не исправляйтесь, пожалуйста.
— Но, — продолжал Ёжиков, — за такую фантастическую игру вам, Антон Михайлович, полагается премия. Я добавляю еще сто баксов!
Гарем Ёжикова бурно восхитился щедростью хана. Каштанов спокойно взял выигрыш и спрятал в карман смокинга. Купюру в сто баксов он тоже взял.
— Господин Ёжиков, — добродушно попросил Антон Михайлович, — не будете ли вы столь любезны подать моей даме пиджак?
Поскольку в бильярдной было душно, пиджачок Джекки висел на спинке стула.
— С удовольствием! — Ёжиков подошел, снял со стула пиджак расправил и помог Джекки надеть.
— Спасибо, Леша, — вздохнула Джекки. — Сочувствую!
— Благодарю вас. — Каштанов сунул Ёжикову в руку зеленую бумажку. — Это вам сто баксов на чай.
Ёжиков принял доллары, воскликнул: «Молодец, Михалыч!» — и зааплодировал. Одобрительно прощебетал гарем.
— За такие бабки лучше бы я подал пиджак, — притворно огорчился Никита и обратился к проигравшему: — Вы не желаете, отыграться на мне, господин Ёжиков?
— Желаю!
На центральной площади Крушина, примыкавшей к озеру, юбилейное торжество бурлило вовсю. На старинном здании пожарного депо с красоткой-каланчой был прикреплен плакат «Крушину — 500 лет». Гирлянды воздушных шаров и разноцветных лампочек, которые уже горели, делали площадь праздничной. На украшенном флажками причале военный духовой оркестр наяривал марши. К причалу пришвартовался иллюминированный прогулочный кораблик, откуда посыпались на берег нарядные люди. Ларьки, киоски торговали сувенирами, спиртным, пирожками, сладостями. На краю площади стояли десятки автобусов и автомашин, которые привезли разодетых горожан, селян и отдыхающих. На сколоченной эстраде выступала самодеятельность в кокошниках и сарафанах, они старались перекрыть духовой оркестр, исполняя что-то национальное, народное. В толпе шныряли на велосипедах мальчишки. Вся водная гладь была запружена лодками. Какой-то лихач, как слаломист, делал между шлюпками головоломные зигзаги на скутере.
Очаровательная Джекки с микрофоном в руках и Владик с видеокамерой на плече только что сняли закладку камня, на месте которого неизвестно когда и на какие деньги должен быть сооружен монумент, посвященный славному юбилею города.
— Мы ведем репортаж из древнего Крушина. Сегодня — день рождения города, ему исполнилось пятьсот лет. На праздник съехались гости со всей округи, из столицы, из других городов России, из-за рубежа, — вещала Джекки.
В нескольких шагах от нее болтался, стараясь не попасть в кадр, счастливый Антон Михайлович.
Джекки вышла на берег, где готовились к старту водные велосипеды.
— Сегодня состоятся гонки водных велосипедов. А пока спортсмены готовятся к состязаниям, я хочу взять интервью у директора Крушинского заповедника Александра Борисовича Савельева.
Джекки знала кое-что о Савельеве, ночевала в его бывшем доме, но видела сейчас впервые.
— Александр Борисович, как становятся директором заповедника?
Савельев застенчиво улыбнулся. У него была какая-то особая, светлая улыбка.
— Случайно, наверное. Я окончил лесотехническую академию в Москве, почитай, тридцать лет назад, и сразу попал сюда. Лесничим работал, диссертацию написал… А потом предложили эту работу…
— Женились, обзавелись детьми, внуками? — спрашивала Джекки.
— Да, осел тут навсегда…
— А теперь покидаете этот край. Почему?
— Как покидаю? — изумился директор заповедника.
— Я слышала, вы продали свой дом в Тихих Омутах.
— Кому? — продолжал удивляться симпатяга-директор.
— Хирургу Каштанову.
— Антону? С чего вы взяли? Тошка — мой самый-самый друг, мы, почитай, с семи лет в дружбе, с первого класса. Он у меня сейчас гостит. Зачем ему покупать мой дом? Он может жить здесь всегда, сколько хочет. Это, почитай, все равно что его дом.
— Значит, у меня неверные сведения, — согласилась Джекки, раскусив каштановское коварство. — А что бы вы хотели сказать телезрителям в этот праздничный день?
Антон Михайлович слышал интервью с Савельевым и понял, что разоблачен.
Джекки поднесла микрофон к лицу Савельева.
— Да плохо у нас дело, — сокрушенно заговорил Александр Борисович. — Они хотят уничтожить наш заповедник, трассу тут намерены проложить скоростную, почитай, из Москвы в Питер.
— Кто они? — полюбопытствовала интервьюерша.
— Правительство, — объяснил Савельев. — Эта трасса — у нее ширина со всякими службами, почитай, двадцать километров, сотрет она нас с лица земли…
— Но ведь люди станут быстро ездить, — вставила Джекки.
— Трасса может обогнуть заповедник. Да, это станет дороже, но ведь уцелеет красота. Здесь же водятся лисы, медведи, даже рысь тут обитает. Но у нас начальники ведут себя на Родине, как оккупанты… Вы снимите здешнюю природу, чтобы люди поняли, какое злодейство готовится…
В этот момент Савельев увидел в толпе своего друга.
— Антон! — закричал он. — Где ты шляешься?
Он выхватил из рук журналистки микрофон и попытался представить Каштанова публике:
— Дорогие телезрители! Наш праздник посетил мой самый дорогой друг, которым гордится вся страна!.. Это — знаменитый…
Антон Михайлович испуганно отступал — телевизионная реклама никак не входила в его планы.
— Саша, Саша, не надо! — говорил он умоляюще.
Подскочила Джекки, отобрала микрофон у Савельева.
А тот продолжал сжимать друга в объятиях.
— Господи, все никак побеседовать не можем… Да, завтра Павел приезжает…
На линии старта уже выстроились водные велосипеды, спортсмены ожидали выстрела стартового пистолета. Шумела толпа болельщиков…
— Сейчас мы все в ожидании старта новых гонок. Ассоциация водных велосипедистов, — вела репортаж Джекки, — хочет добиться включения этих состязаний в олимпийскую программу…
— Антон Михайлович! — прокричал подвыпивший ревнивец Владик. — Уйдите из кадра! Что вы ошиваетесь возле ведущей репортаж!
Каштанов, который уже приблизился к Джекки, послушно отступил на шаг.
Владик, слегка пошатываясь, кинулся на пристань к судье.
Антон Михайлович тотчас снова приблизился к Джекки.
— Я жду, — сказала Джекки, прикрыв микрофон рукой.
— Чего? — не понял Каштанов.
— Жду того, что вы обещали!
— Чего именно? — переспросил Каштанов.
Болельщики и просто зеваки проходили рядом, публика была веселой и оживленной. На Джекки и доктора никто не обращал внимания. Известно, что лучший способ уединиться — это затеряться в толпе.
— Как вы могли забыть? — укорила Джекки. — Вы же обещали признаться мне в любви! Признавайтесь!
— Здесь? Сейчас?
— Да! — потребовала Джекки, и Антон Михайлович сказал:
— Я тебя люблю, Женя!..
— Вот наконец дан старт! — совсем другим голосом сказала в микрофон Джекки. — Вперед вырывается велосипед под номером три, это спортсмены из Самары… — Джекки повернулась к Антону Михайловичу и своим обычным, нет, необычно теплым голосом призналась:
— Я вас тоже люблю!
— Пожалуйста, — попросил Каштанов, — говори мне ты!
— Я тебя тоже люблю, Антон Михайлович! — повторила Джекки.
Она забыла о гонках, о водной баталии, которая разворачивалась за спинами влюбленных.
— Знаешь, Женя, — заговорил Каштанов, — человек может пройти мимо всего. Может упустить удачу, деньги, успех, но он не имеет права пройти мимо любви! Это преступление против самого себя!..
— И против меня! — закончила его монолог Джекки.
Прибежал запыхавшийся Владик:
— У, ё-мое! Я же камеру не выключил!
Он нажал на кнопку, и красная лампочка на съемочном аппарате погасла.
— Значит, все, что сейчас происходило между нами, — с легкой улыбкой констатировала Джекки, — снято на пленку. Об этом будет знать вся студия. Ну и пусть себе знают!
— Еще один кадр для компромата! — злорадно потер руки оператор.
— Любовь не может быть компроматом! — И Джекки подумала, что еще несколько дней назад она подобных слов не произнесла бы…
Опустился вечер. Каштанов повел Джекки на дальний причал.
Праздник шумел, светился чуть вдали. Оттуда доносилась музыка оркестра и гул толпы. Парочки, обнявшись, сидели на пирсе, свесив ноги к воде.
Капитан катера, положив в карман гонорар, сказал со вздохом:
— Ох и подведете вы меня под монастырь! Летать вдвоем запрещено. Вы хоть плавать умеете?
— Еще как! — бодро сбрехнул Антон Михайлович.
Капитан проверил у летунов крепление парашютных строп и строго распорядился:
— Делаем так: вы принимаете позу «кенгуру».
— Какую позу? — не поверили своим ушам Каштанов и Джекки.
— «Кенгуру». Объясняю: вы, девушка, прижмитесь к нему спиной, а вы, мужчина, обнимите ее крепко сзади и держите. Когда трос натянется, ни о чем не думайте — прыгайте! И вот вы уже в воздухе! Все понятно?