– Ее отчество Васильевна! – сквозь смех сообщила Татьяна.
– Я увидел Надежду Васильевну в одиннадцать часов вечера!
– Ипполит, не дурачься! – Эти слова Нади относились, разумеется, к Лукашину. Грубая ложь возмутила правдолюбца.
– А я не Ипполит и никогда им не буду!
– Нет, пусть дурачится, – попросила Татьяна. – У него это славно получается. Мне так нравятся ваши отношения…
– Но я действительно… – Лукашин был разъярен, но Надя перебила:
– Ипполит, перестань, уже неостроумно! Пригласи гостей к столу.
– И все-таки я не Ипполит! – уперся Лукашин.
Валентина подняла бокал шампанского:
– За ваше семейное счастье!
– Горько! – крикнула Татьяна, Валентина ее поддержала:
– Правильно! Горько!
– Я не буду с ней целоваться! – заартачился Лукашин.
Однако Надя подошла к нему и, прежде чем он успел оказать сопротивление, поцеловала в губы.
– И даже после этого все равно я не Ипполит! – заявил Лукашин.
– Ипполит Георгиевич, – искренне веселилась Таня, – а вам нравится, как Надя поет?
– Не знаю… – недовольно ответил Лукашин. – Не слышал, не нравится!
Валя изумленно воззрилась на Надю:
– Ты что же, ни разу не спела своему Ипполиту?
– Это моя непростительная ошибка! – согласилась Надя. – Валя, передай мне гитару.
– Не надо музыки! – взмолился Лукашин. – Я не люблю самодеятельности!
– Да какая же это самодеятельность! – Валя сняла со стены гитару и передала Наде.
– Давай нашу любимую! – потребовала Таня. – Надюша, давай «Вагончики»! – И принялась дирижировать.
Надя озорно запела:
На Тихорецкую состав отправится,
Вагончик тронется, перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, глаза печальные…
Таня и Валентина поддержали:
Платочки белые, платочки белые,
Платочки белые, глаза печальные…
Надя и Лукашин рассматривали друг друга. Практически они делали это в первый раз.
Начнет выпытывать купе курящее
Про мое прошлое и настоящее.
Навру с три короба, пусть удивляются.
С кем распрощалась я, вас не касается.
Глядя на поющую Надю, Лукашин только сейчас сообразил, что Надя-то, оказывается, красива.
Откроет душу мне матрос в тельняшечке,
Как тяжело на свете жить бедняжечке.
Сойдет на станции и попрощается,
Вагончик тронется, а он останется[2].
Вразнобой, но зато самозабвенно подхватили последние строчки Татьяна и Валентина.
– Да, такого я еще не слышал! – сухо процедил Лукашин.
– Ой, братцы, господи, хорошо-то как! – выдохнула Валя.
– Валентина, пошли, а то наши мужья замерзнут! – вспомнила про мужей Татьяна.
– Надя, Ипполит, будьте счастливы!
– Я устал возражать! – Лукашин на самом деле обессилел.
Татьяна и Валентина двинулись к выходу.
– Он просто прелесть! – тихонько сказала Татьяна, а Валентина добавила:
– Я одобряю… Надежда, я знала, ты не ошибешься, он хороший мужик, а главное – серьезный, положительный!
Когда Надя вернулась в комнату, Лукашин спросил:
– Зачем вы это сделали?
Надя невесело усмехнулась:
– А вы тоже – заладили как попугай: «Я не Ипполит, я не Ипполит»… Вы что же, хотите, чтоб я рассказала им про вашу баню? И чтобы назавтра вся школа говорила о том, что я встречаю Новый год с каким-то проходимцем?
– Я не проходимец, я несчастный человек!
– Как будто несчастный человек не может быть проходимцем! – справедливо заметила Надя.
– А как вы им предъявите настоящего Ипполита?
– А настоящего, наверное, уже не будет… – опечалилась Надя и вновь поставила на место фотографию.
– Почему я все время должен вас утешать? – возмутился Лукашин. – Почему вы меня не утешаете? Мне хуже, чем вам. Вы хоть дома.
– Но ведь вы же во всем виноваты!
– Ну я же не нарочно. Я тоже жертва обстоятельств. Можно, я чего-нибудь поем?
– Ешьте! Вон сколько всего. Не выбрасывать же!
Лукашин с аппетитом набросился на салат.
– Вкусно! – проговорил он с набитым ртом. – Вы сами готовили?
– Конечно сама. Мне хотелось похвастаться!
– Это вам удалось. Я обожаю как следует поесть!
– А я, признаться, ненавижу готовить! – откровенно сообщила Надя. – Правда, с моими лоботрясами и лодырями времени все равно нет. Как ухожу утром…
– Перевоспитываете их? – Лукашин попробовал заливную рыбу, но она, очевидно, оказалась такой невкусной, что он незаметно отставил тарелку.
– Я – их, они – меня! Я пытаюсь учить их думать, хоть самую малость. Иметь обо всем свое собственное суждение…
– А чему они учат вас?
– Наверное, тому же самому… – улыбнулась Надя.
– Ну а я представитель самой консервативной профессии…
– Не скажите. Мы с вами можем посоревноваться… – не согласилась Надя.
– У нас иметь собственное суждение особенно трудно. А если оно ошибочно? Ошибки врачей дорого обходятся людям.
– Ошибки учителей менее заметны, – рассуждала Надя, – но в конечном счете они обходятся людям не менее дорого!
– И все-таки у нас с вами самые лучшие профессии на земле! – воскликнул Лукашин. – И самые главные!
– Судя по зарплате – нет!
Оба рассмеялись, и Лукашин, невольно поддаваясь возникшей между ними теплоте, сказал:
– А знаете, когда подруги вас хвалили, мне было приятно… Сам не знаю почему…
– Не подлизывайтесь… – предупредила Надя.
– В отличие от вас, – не без хитрецы заметил Лукашин, – ваша подруга сразу увидела, что я человек положительный!
– Конечно! Вы же не вламывались к ней в дом.
– Верно! – улыбнулся Лукашин и присел около проигрывателя. – К ней пока еще не вламывался. А ведь мы с вами своеобразно встречаем Новый год… – Лукашин поставил пластинку. – И знаете, если мы встретимся с вами, ну, когда-нибудь, ну, случайно… и вспомним все это, мы будем покатываться со смеху…
И Евгений церемонно поклонился, приглашая Надю на танец.
– Положим, мне было не до смеха, когда я вошла и увидела… как вы тут разлеглись… – Надя подала руку Лукашину, и они стали медленно кружиться в центре комнаты.
– А я… – вспоминал Женя, – просыпаюсь в собственной постели оттого, что какая-то женщина поливает меня из чайника! Мне тоже было не смешно! – И Лукашин прыснул.
– Я говорю: выкатывайтесь отсюда… – рассмеялась и Надя.
– А я отвечаю: что это вы безобразничаете в моей квартире! – заливался хохотом Лукашин, чисто автоматически прижимая Надю к себе.
– Я от возмущения… просто растерялась… Кто вы?.. Если вор, то почему вы легли?.. Вор, который устал и лег поспать в обкраденной квартире… – И щека Нади непроизвольно коснулась щеки Лукашина.
– А вы мне сначала так не понравились… – давился от смеха Лукашин. – Ну так не понравились!..
Надя хохотала еще громче Лукашина:
– А вы мне тоже были так омерзительны!
И тут раздался звонок в дверь.
Лукашин и Надя смолкли, сразу почувствовав себя крайне неловко, будто их застигли на месте преступления. Оба не смели взглянуть друг на друга.
Пауза затягивалась. Раздался еще один звонок.
– Открыть? – вполголоса спросил Лукашин.
Надя встала и направилась отворять. В дверях торчал Ипполит.
Войдя, Ипполит начал оправдываться:
– Родная, прости… я погорячился, был не прав… Я испортил нам новогодний вечер.
– Молодец, что вернулся! – сказала Надя. – Я боялась, что ты уже не придешь. Снимай пальто и идем!
Надя помогла Ипполиту раздеться; он нежно поцеловал ей руку, и они направились в комнату. Увидев Лукашина, Ипполит оцепенел.
– Как, он еще здесь?
– Не могу же я выставить его на улицу. Первый самолет только в семь часов.
Крупными шагами Ипполит направился в комнату.
– Мог бы посидеть на аэродроме. Ничего бы ему не сделалось!
Лукашин молчал. Ипполит осмотрелся и оценил обстановку:
– Так-так… Поужинали… Я вижу, вы неплохо проводите время… Музычку завели…
– Не сидеть же голодными, – сказала Надя, выключая проигрыватель, – присоединяйся к нам!
– К вам? – с нажимом переспросил Ипполит.
– Не цепляйся к словам! – поморщилась Надя. Уловив ее интонацию и, наверное, вспомнив предыдущую ссору, Ипполит пришел к третейскому решению:
– Вот что… вызовем ему такси и оплатим проезд на аэродром…
– В новогоднюю ночь такси придет только под утро… – констатировала Надя, а Лукашин попытался скрыть улыбку…
– Тогда… Тогда… – Ипполит с трудом сдерживал себя. – Пускай идет пешком.
– До аэродрома? – Надя пожала плечами. – В такую даль?
– Ты его уже жалеешь? – раздраженно спросил Ипполит.
– Дорогой! – Надя тоже была взвинчена. – Даже моему ангельскому терпению приходит конец!
Вот тут Ипполит наконец-то вспылил:
– Значит, я во всем виноват! Может, он успел тебе понравиться? Может, между вами что-то произошло? Может, я здесь третий лишний?
Теперь не выдержал и Лукашин:
– Как вам не стыдно!
– Молчите! Вас это не касается! – прикрикнул на него Ипполит, а Лукашин назидательно продолжал:
– Если вы любите женщину, Ипполит Георгиевич, вы должны ей доверять, любовь начинается с доверия…
– Не читайте мне мораль! – попытался одернуть его Ипполит.
– Вам полезно послушать!
– Надя, уйми его! – прошипел Ипполит.
Но Лукашин уже завелся и остановиться не мог:
– Надежда Васильевна – замечательная женщина… как человек… Она умна, она вкусно готовит… я ел!.. Она тактична, она красива, в конце концов! А вы ведете себя с ней отвратительно! Немедленно извинитесь!
– Сейчас я его убью! – в ярости прохрипел Ипполит и кинулся на Лукашина.
Завязалась потасовка. Надя взирала на нее с некоторым интересом, как некогда на рыцарских турнирах женщины глядели на своих кавалеров, кидавшихся друг на друга с мечами и копьями.