– А я на самом деле первый раз в таком виде… – все так же весело отозвался Ипполит. – Шел по улице малютка, посинел и весь продрог… Это я про себя… – Он приподнял ногу. – Ботиночки у меня на тонкой подошве. Вот он, – Ипполит показал на Лукашина, – знает. Но хорошие люди подобрали меня, приютили, обогрели…
– Это заметно! – вставил Лукашин.
– Жизнь полна неожиданностей! – с воодушевлением продолжал Ипполит. – И это прекрасно! Разве может быть ожидаемое, запланированное, запрограммированное счастье? Мы скучно живем! В нас не хватает авантюризма! Мы разучились влезать в окна к любимым женщинам. Мы разучились делать большие, хорошие глупости! – Тут он поморщился. – Какая гадость эта ваша заливная рыба!.. На будущий год я обязательно пойду в баню.
– Зачем же ждать целый год? – пошутил Лукашин, но в голосе его была тревога. Он не мог не заметить, что с приходом Ипполита Надя как-то изменилась.
– Правильно! – Ипполит поднялся от стола и направился к выходу. Затем неожиданно свернул в сторону, зашел в ванную и открыл кран.
Надя и Лукашин, которые оставались в комнате, прислушались.
– Кажется, он пустил воду! – сказала Надя. – А зачем?
Лукашин кинулся к ванной и испуганно позвал:
– Надя, скорей!
Надя тоже прибежала к ванной и увидела, что… Ипполит в пальто и в шапке стоит под душем. Он намылил губку и тер ею рукав.
– Ты с ума сошел! – закричала Надя. – Вылезай немедленно!
– И не подумаю! – отказался Ипполит.
– Вы бы хоть шапку сняли! – робко посоветовал Лукашин.
– Мне и так хорошо! – отрезал Ипполит. – А ты бы уж лучше молчал.
– Я тебя умоляю, вылези! – Надя чуть не плакала.
– Красивая романтическая история! – продолжал мыться Ипполит. – Ой, тепленькая пошла… Под Новый год человек идет в баню. Это его прекрасно характеризует. В бане он надирается по случаю женитьбы… Это тоже в его пользу. Потом его, как чучело, кладут в самолет – и вот герой в другом городе. Но он этого не замечает, он человек больших масштабов… – Ипполит протянул Лукашину мочалку. – Женя, потри мне спину! Не хочешь – как хочешь! – Он выключил воду. – Да, тут, значит, ему подворачивается другая женщина. Он человек высоких моральных устоев.
Ипполит снял шапку и выкрутил ее, отжимая воду.
– Прошу вас, перестаньте! – тихо попросил Лукашин, но смотрел он не на Ипполита, а на Надю.
Ипполит вылез из ванной, стащил с себя ботинок, вылил из него воду, потом проделал то же самое с другим ботинком.
– На правду не надо обижаться, даже если она горькая! Надя, все это блажь и дурь! – серьезно сказал Ипполит. В голосе его звучала горечь. – За такой короткий срок старое разрушить можно, вот новое создать нельзя! Завтра наступит похмелье и пустота. Конец новогодней ночи!
Оставляя на полу влажные следы, Ипполит направился к выходу.
– И вы оба знаете, что я прав! Надя, ты еще вспомнишь про Ипполита!
– Ты куда? – испугалась Надя. – Простудишься!
Лукашин попытался загородить Ипполиту дорогу:
– Не смейте выходить на улицу! Вы обледенеете!
– Пустите меня! Уберите руки! – потребовал Ипполит. – Может быть, я хочу простудиться и умереть!
С этими словами он покинул квартиру.
Наступила напряженная тишина. Надя заговорила первой:
– Боже мой! Как я устала! Какая сумасшедшая ночь!
– Если он придет в следующий раз, – сказал Лукашин, имея в виду Ипполита, – то подожжет дом, а по-честному – он хороший парень.
– Его очень жалко… – задумчиво протянула Надя. – Но главное, он ведь сейчас сказал нам то, что мы сами не решаемся сказать друг другу…
– Надя, опомнись!
– Именно это со мной и происходит! – грустно ответила Надя.
Внезапно отворилась дверь. Лукашин и Надя порывисто обернулись. Но это возвратилась Ольга Николаевна.
– У Любы спать ложатся, а на лестнице холодно… – Она с подозрением оглядела Лукашина и Надю. – Это вы Ипполита окатили? Он шел весь мокрый…
– Никто его не обливал! – возразил Лукашин. – Это он мокрый от слез…
– Обидели хорошего человека! – с укором произнесла Ольга Николаевна и направилась к себе.
Теперь, после ухода мамы, в комнате снова воцарилось неловкое молчание.
И снова Надя заговорила первой:
– Ну что ж, тебе пора!..
– Но самолеты ведь летят через каждые полчаса…
– Полчаса ничего не спасут.
– Нелепость какая-то, просто глупость!.. – Лукашин понимал, что сделать уже ничего нельзя, и все-таки пытался бороться с неизбежным. – Потом мы себе этого не простим всю жизнь!
– Надо уметь сдерживать чувства! – усмехнулась Надя.
– А зачем их сдерживать? Не слишком ли часто мы сдерживаемся? – печально сказал Лукашин.
А Надя снова сняла со стены гитару и встала около окна, за которым белело первое утро нового года.
– Пойми, Ипполит ведь где-то прав. Мы немножко сошли с ума. Но новогодняя ночь кончилась, и все становится на свои места…
Надя взяла на гитаре несколько аккордов и запела нежно и печально:
Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать – куда вам путь
И где пристанище.
Я вижу: мачта корабля,
И вы – на палубе…
Вы – в дыме поезда… Поля
В вечерней жалобе…
Вечерние поля в росе,
Над ними – вороны…
– Благословляю вас на все
Четыре стороны![5]
Лукашин невесело смотрел в окно.
– Уже утро… У меня такое ощущение, будто за эту ночь мы прожили целую жизнь…
Надя тоже взглянула в окно.
– Ты подними билет. Я думаю, его можно найти…
– Нет, поездом не поеду! – отказался Лукашин. – Семь часов трястись…
Он взял со стола пятнадцать рублей, положил в карман.
– Ты, пожалуйста, вспоминай обо мне! – тихо попросила Надя.
– И ты… – попросил Лукашин.
– Иди, Женя, иди! – Надя боялась самой себя.
– Можно, я тебя поцелую на прощанье?
– Не надо, Женя, пожалуйста… Очень тебя прошу…
– Давай посидим перед дорогой! – предложил Лукашин.
Они сели в отдалении друг от друга. Помолчали, как и положено. А потом Лукашин виновато признался:
– Я украл твою фотографию.
– Мне приятно, что у тебя останется моя фотография…
Лукашина вдруг осенило:
– А если нелетная погода? Можно, я вернусь?
– Нет, нет… – покачала головой Надя. – Тогда уезжай поездом.
– Ну ладно, я пошел!
Лукашин резко поднялся. Схватил в коридоре пальто. Потом остановился, надеясь, что его, может быть, вернут.
Надя сидела как каменная.
Лукашин быстро вышел на лестницу.
Надя было поднялась ему вслед, но потом сдержала себя и снова села…
…В зале ожидания аэропорта прервалась музыка, которую транслировали по радио, и хриплый голос произнес:
– К сведению пассажиров, вылетающих в Красноярск: в связи с нелетной погодой вылет откладывается…
Знакомый пассажир в красном кресле даже не вздохнул, только затравленно поглядел на репродуктор.
– Привет! – окликнул его Лукашин. – Все сидите?
– Лежать здесь негде! – ответил несчастный путешественник. – А вы обратно улетаете?
– Увы… – вздохнул Лукашин. – Где же Новый год встречали, в ресторане?
– Конечно нет. Там надо было заранее заказывать столик. Так и встречал, в красном кресле…
По радио объявили:
– Пассажиров, вылетающих на Москву рейсом двести сорок вторым, просят пройти на посадку…
Лукашин засуетился:
– Нет ли у вас двух копеек?
– Этой суммой я располагаю… – Пассажир достал монетку и протянул Лукашину. – Не могу сказать, чтобы у вас был счастливый вид…
– Спасибо… – Лукашин кинулся к автомату.
В квартире у Нади зазвонил телефон.
Надя, конечно же, слышала звонок, но не снимала трубку.
В автоматной будке Лукашин все еще надеялся, что трубку снимут.
Надя грустно слушала протяжные звонки…
Наконец телефон смолк…
Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,
Как больно, милая, как странно
Раздваиваться под пилой.
Не зарастет на сердце рана –
Прольется чистыми слезами,
Не зарастет на сердце рана –
Прольется пламенной смолой.
Торопился самолет из Ленинграда в Москву.
В самолете летел Лукашин. И казалось ему, что он слышит Надин голос:
Пока жива, с тобой я буду –
Душа и кровь нераздвоимы…
Пока жива, с тобой я буду –
Любовь и смерть всегда вдвоем.
Ты понесешь с собой, любимый,
Ты понесешь с собой повсюду,
Ты понесешь с собой повсюду
Родную землю, милый дом…
С аэродрома Лукашин ехал в рейсовом автобусе. Ему досталось место у окна, он привалился к нему плечом и безучастно смотрел на перелески, на поля, – их вытеснили потом ряды домов, одинаковых, как граненые стаканы…
Но если мне укрыться нечем
От жалости неисцелимой,
Но если мне укрыться нечем
От холода и темноты…
И снова звучал Надин голос. Будто Надя была где-то рядом.
За расставаньем будет встреча.
Не забывай меня, любимый!
За расставаньем будет встреча –
Вернемся оба, я и ты.
Вскоре после того, как автобус пересек кольцевую дорогу, Лукашин вышел. И на него накинулась метель. Под ветром и снегом он шел сквозь пустой елочный базар, мимо запертых киосков, а метель играла воздушными шарами и сердито рвала бумажные гирлянды.
Но если я безвестно кану –
Короткий свет луча дневного,
Но если я безвестно кану
За звездный пояс, млечный дым…
И снова ответил Надин голос. Это было как наваждение.
Я за тебя молиться стану,
Чтоб не забыл пути земного,