– Хорошо, я схожу. Может, повезет и она меня не примет, – с надеждой добавил перепуганный служащий.
Верочка зашла в кабинет Калугиной, передала ей папку с личным делом Новосельцева и снова вернулась в приемную.
Самохвалов, уйдя от Новосельцева, направлялся в свой кабинет.
– Доброе утро, Юра! – взволнованно встретила его Ольга Петровна.
– Здравствуй, Оленька! Мне очень приятно, что ты у меня вчера была, – ласково сказал Самохвалов.
Ольга Петровна расплылась в улыбке.
– А я здесь стою, тебя жду, хочу поблагодарить за вчерашний вечер!
– Вечер действительно удался, ничего не скажешь! – рассмеялся Самохвалов.
– А какие у тебя планы на сегодня? – поинтересовалась Ольга Петровна.
– Отдохнуть от вчерашнего. – И Самохвалов устремился в приемную.
– Доброе утро, Юрий Григорьевич! – поздоровалась с ним секретарша.
– Здравствуйте, Верочка! – Он показал на дверь Калугиной. – Здесь?
– Как всегда.
Самохвалов вошел к себе в кабинет. А Ольга Петровна усаживалась на свое рабочее место в зале рядом с Новосельцевым.
– Юра уже пришел, – сообщила она ему.
– Он сюда заходил. Советовал мне пойти извиниться.
– Толя, не дрейфь! Ты ей хамил в неслужебное время, – ободрила товарища Ольга Петровна. – Она не имеет права тебя уволить. А если попробует, мы тебя через местком восстановим! У нас не капитализм. У нас никого уволить невозможно.
– Действительно, какая муха меня укусила? – риторически вопросил Новосельцев.
В кабинете Калугина нажала на кнопку селектора.
– Вера, зайдите ко мне!
Верочка появилась на пороге кабинета.
– Вера, вы все про всех знаете…
– Такая профессия! – скромно потупилась секретарша.
– Что вы знаете о Новосельцеве?
Верочка, скрыв изумление, посмотрела на Калугину и сказала безапелляционно:
– Недотепа. Холостяк с двумя детьми.
– Как – холостяк? Какие дети? В личном деле это не отражено. – Калугина показала на личное дело Новосельцева.
– А он когда эти бумаги заполнял?.. Вы помните Лизу Леонтьеву из строительного отдела? Такая хорошенькая, светленькая, с косой?.. Сейчас она у нас не работает.
– Не помню, – созналась директор.
– Она была его женой, родила ему двух детей, а потом закрутила… Помните, ревизор к нам ходил… как его фамилия? Помните, с ушами?.. – И Верочка показала, какие большие уши были у ревизора.
– Ее не помню, а ревизора помню.
– Лиза к нему ушла… – увлеченно рассказывала Верочка. – Ну а зачем ревизору чужие дети?
– Как же Леонтьева могла оставить детей? – возмутилась Калугина. – Она же мать!
– В их семье матерью был Новосельцев! Он вообще такой тихий, безобидный, голоса никогда не повысит!
– Я бы не сказала, что он безобидный, – вскользь заметила Калугина и добавила сухо: – Вера, спасибо за информацию…
…Наконец, мобилизовав всю свою волю, Новосельцев встал из-за стола, намереваясь идти к Калугиной.
– Пойду просить прощения!
– Выше голову, Толя! – Ольга Петровна улыбкой поддержала сослуживца.
Пока Новосельцев понуро брел по коридору, в приемной Верочка уже разговаривала по телефону.
– Алена, у тебя какие планы на вечер?.. В какую компанию?.. Там мальчики будут?.. Я теперь женщина одинокая, ты давай меня знакомь!..
В приемную вошел Новосельцев и вежливо поздоровался:
– Здравствуйте, Верочка!
– Новосельцев, держитесь. Старуха сильно вами интересуется. Личное дело затребовала!
– Меня выгоняют с работы! – тоскливо сообщил Новосельцев.
– Вас? За что?
– За хулиганство!
Верочка растерялась и не нашла слов.
– Спросите, – в голосе Новосельцева прозвучала надежда, – может, она меня не примет?
Верочка проследовала в кабинет начальства.
– Тут пришел Новосельцев!
Калугина вздрогнула:
– Я его не вызывала!
Верочка поняла ее с полуслова:
– Я ему скажу, что вы заняты.
– Нет, это неудобно, – вздохнула Людмила Прокофьевна. – Пусть войдет.
Верочка вернулась в приемную, обратилась к Новосельцеву:
– Входите.
– Как она? – опасливо спросил Анатолий Ефремович.
Верочка скорчила сочувственную гримасу.
– Доброе утро, Людмила Прокофьевна! – запинаясь от волнения, пролепетал Новосельцев в дверях. – Извините… вчера… меня муха укусила!..
– Садитесь, Анатолий Ефремович! – официально предложила Калугина.
– Спасибо. – Но сесть Новосельцев не решился.
– Вчера вы заявили, что во мне нет ничего человеческого.
– Мало ли что я нес? – с готовностью оплевал себя Новосельцев. – На меня не надо обращать внимания.
– Нет, надо, – жестко сказала Людмила Прокофьевна. – Потому что вы являетесь выразителем мнения определенных слоев нашего коллектива.
– Неужели? – искренне поразился Новосельцев.
– Вчера вы меня публично оклеветали! Все, что вы говорили, – ложь! Я с вами не согласна!
– Я тоже с собой не согласен! – отмежевался от самого себя Анатолий Ефремович.
– Вы утверждали, что я черствая, – продолжала Калугина.
– Вы мягкая! – поспешно возразил Новосельцев.
– Бездушная…
– Вы сердечная! – мгновенно соврал он.
– Бесчеловечная… – вспомнила начальница.
– Вы душевная! – оправдывался подчиненный.
– Сухая…
– Вы мокрая… – Новосельцев в ужасе осекся.
– Перестаньте надо мной издеваться! – в бешенстве заорала Калугина.
– Наоборот, я перед вами преклоняюсь. Я не хотел сказать «мокрая», это у меня случайно получилось, я хотел сказать «добрая»! – Затюканный Новосельцев не знал, как выпутаться из этой злосчастной ситуации.
– За что вы меня ненавидите? Что я вам такого сделала? – простонала Людмила Прокофьевна.
– С чего вы взяли? – принялся утешать ее Новосельцев. – Все вас так любят, все души в вас не чают, гордятся вами. А если вы кого вызываете, то к вам в кабинет идут, как на праздник.
Утешения Новосельцева произвели обратный эффект. Калугина залилась слезами.
– Людмила Прокофьевна… – растерялся Новосельцев. – Перестаньте, ну пожалуйста… вам плакать не положено!
Калугина заревела еще сильнее. Новосельцев схватил графин, налил в стакан воду, но, прежде чем дать Калугиной, спохватился и нажал кнопку селектора.
– Верочка, в графине вода кипяченая?
– Кипяченая! – послышался удивленный голос секретарши.
Тогда Новосельцев протянул Калугиной стакан с водой, но она отодвинула его руку.
– Успокойтесь, Людмила Прокофьевна… пожалуйста… Я просто не знаю, что мне с вами делать.
Калугина продолжала рыдать.
В кабинет вошел Самохвалов. Прежде чем он успел оценить ситуацию, Новосельцев бросился к нему навстречу и вытолкнул за дверь:
– Юра… прости… сюда нельзя! – И Новосельцев изнутри кабинета запер дверь на ключ.
– Что там происходит? – недоуменно спросил Самохвалов у Верочки.
– Она его увольняет за хулиганство!
Самохвалов нажал кнопку селектора:
– Людмила Прокофьевна, мне нужно с вами поговорить!
– Она занята, у нее совещание! – ответил в селектор Новосельцев и, выдернув шнур, отсоединил аппарат.
– Боюсь, он опять распоясался! – с беспокойством сказал Самохвалов и вернулся к себе в кабинет.
– Перестаньте, наконец, реветь! – закричал на директоршу Новосельцев и вдруг добавил: – А впрочем, плачьте! Это хорошо, что вы еще можете плакать! Плачьте, плачьте, Людмила Прокофьевна! Может быть, вам это полезно!..
Зазвонил телефон. Новосельцев снял трубку:
– Алло!.. Кто спрашивает? Она занята!.. Министр? А ей сейчас не до министра! – И Новосельцев в запале повесил трубку.
– А если он меня вызывает? – сквозь слезы сказала Калугина. – Как же я к нему поеду? У меня теперь весь день глаза будут красные!
– Они будут красными, если вытирать, а если подождать, чтобы высохло, то никто не заметит, – проявил недюжинные познания Новосельцев.
– Я так давно не плакала, – всхлипнула Калугина. – Иногда мне, конечно, хочется поплакать, но что же я дома буду реветь в одиночку? – Вытирая слезы, Людмила Прокофьевна неожиданно улыбнулась. – Это как алкоголик, который пьет в одиночку…
Новосельцев тоже улыбнулся:
– В следующий раз, когда вам захочется поплакать, вы вызовите меня!
В приемную вошла Рыжова.
– Что, Новосельцев до сих пор у нее? – с беспокойством спросила Ольга Петровна у секретарши.
– Заперлись на ключ!.. – доверительно ответила Верочка.
– Может быть, прийти к нему на помощь и выломать дверь? – задумчиво предложила Ольга Петровна.
Тем временем в кабинете Калугина постепенно успокоилась.
– Вам, Анатолий Ефремович, хорошо, у вас дети.
– Два мальчика… – застенчиво сказал Новосельцев.
– А я встаю утром и иду варить кофе. Не потому, что хочу завтракать, а потому, что так надо. Заставляю себя поесть – и еду на работу. Вот этот кабинет и есть мой дом. Если б вы знали, как я боюсь вечеров. Задерживаюсь здесь до тех пор, пока вахтер не начинает греметь ключами. Делаю вид, будто у меня масса работы, а на самом деле мне некуда идти. Дома только телевизор. Я даже собаку не могу завести, днем ее некому будет выводить. Конечно, у меня есть друзья. Но у всех семьи, дети, домашние заботы. А выходные? Теперь их стало два…
– А вы бы ездили с коллективом в походы, в экскурсии… – улыбнулся Новосельцев. – Грибы собирать…
Калугина невесело улыбнулась в ответ:
– А я стесняюсь… Превратила себя в старуху. А мне ведь только тридцать шесть…
– Как – тридцать шесть? – не смог удержаться Новосельцев.
– Да-да, Анатолий Ефремович, я моложе вас. – И она неожиданно в упор спросила: – А на сколько я выгляжу?
– На тридцать шесть! – храбро солгал Анатолий Ефремович.
– Опять врете, товарищ Новосельцев!
– Просто вы одеваетесь чересчур мрачно! – выкрутился и на этот раз Анатолий Ефремович.
В приемной появилась Шура с ведомостью в руках.
– Здравствуйте все! Расписывайтесь и вносите по пятьдесят копеек! У Боровских юбилей – пятьдесят лет со дня рождения! Это не дорого, по копейке за год!